я увидел на выставке «Космонавты. Рождение космической эры». Точнее, незадолго до ее открытия, когда сотрудники Лондонского музея науки вместе с курьерами из московского «Росизо» и Политехнического музея занимались монтажом экспозиции. Эти плакаты нельзя было не увидеть, они составляли своего рода смысловой стержень этой выставки. Придавали публицистический заряд экспозиции, состоящей из экспонатов, от которых просто невозможно было оторвать глаз.
Британские создатели выставки не получали никакого заказа на патриотическую пропаганду советской космической эпопеи. Просто они хотели честно и достоверно рассказать британской публике об истории освоения космоса в XX столетии. О том, каких усилий и жертв требовал этот беспримерный подвиг в истории человечества. Какие горизонты были открыты первопроходцами космической одиссеи. Какими качествами должны были обладать люди, преодолевающие притяжение Земли и не уверенные, что им придется еще раз ступить на ее твердь.
Эта выставка рассчитана не на профессионалов, в тонкостях осведомленных о научно-технических проблемах, которые надо было решать специалистам для того, чтобы первые космические аппараты смогли быть доставлены на околоземные орбиты. Здесь нет мудреных чертежей и физико-математических текстов, уснащенных непонятными формулами. Она предназначена прежде всего для научно несведущих людей вроде меня. Для обывателей всех возрастов, которые всегда способны удивиться тому, какими маленькими и тесными были первые космические корабли, где космонавты располагались словно плод в утробе матери. На которых всегда воздействуют подлинные вещи, такие как космический скафандр Валентины Владимировны Терешковой или парадная военная форма Юрия Алексеевича Гагарина, после полета в космос удостоенного звания полковника. Наверное, не все экспонаты будут вызывать одинаковые ассоциации и эмоции у зрителей, да и на каких выставках это может быть.
Когда увидел в отдельной витрине медицинский белый халат, на котором красной краской кто-то наспех написал кисточкой «Космос наш!», меня неожиданно пробили воспоминания о том поистине великом дне. Мы всей школой сидели у единственного телевизора, по которому шла прямая трансляция стихийного ликования на Красной площади, куда со всех сторон стекался народ, чтобы отпраздновать прорыв человека в космическое пространство. Туда-то и пришли молодые ребята в белых халатах с одинаковыми надписями – то ли студенты-старшекурсники, то ли начинающие ординаторы, – и эти слова «Космос наш!» были не менее убедительны, чем голос Ю.Б. Левитана, возвестивший о полете Ю.А. Гагарина и его возвращении на Землю. (Тогда мы узнавали о космических запусках, как правило, после их успешного завершения.) Для меня до сих пор остается загадкой, как могла состояться эта импровизированная демонстрация без разрешения властей. Мне кажется, что с ней примирились, что называется, по факту – в хрущевские оттепельные времена это было вполне возможно. Гордость за страну-победительницу не надо было организовывать – воздух послесталинской свободы словно разморозил человеческие чувства. Я не видел этих халатов с победительными надписями более полувека, с того самого незабываемого дня, когда все школьное расписание полетело кувырком и нас держали у телевизора, чтобы мы не сбежали на Красную площадь, благо бежать до нее было меньше получаса.
Понятно, что у британских посетителей выставки какие-то другие экспонаты могут пробудить какие-то другие воспоминания. Но уверен, что никого не оставит равнодушным личностный аспект экспозиции. Тема «человек и космос», безусловно, не нова, – но в Лондонском музее науки она получила совершенное воплощение. История покорения космического пространства сопрягается с твоей личной историей и с историей человечества. И когда ты видишь знаменитый плакат «Слава Гагарину» или настоящий луноход, то кажется, что ты и твоя страна прожили эту жизнь совсем не напрасно. При этом авторы экспозиции не боятся прикасаться к проблемам весьма деликатным, не оставляя без внимания ни гулаговские годы будущего генерального конструктора Сергея Павловича Королева, ни историю высадки американцев на Луне. Но они умеют мыслить широкими категориями – а потому понимают, что в истории человечества советско-американское соревнование в космосе не могло не закончиться неизбежным сотрудничеством, важным вовсе не для того, чтобы мы – уже молодыми людьми – могли охотиться за пачками сигарет «Аполлон-Союз».
В нашей стране есть несколько весьма успешных музеев, посвященных вкладу нашей страны в освоение космоса, активно работает Ассоциация музеев космонавтики, президентом которой в 2010 году стал дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР генерал-майор В.А. Джанибеков, человек самых разнообразных талантов. Тем большего уважения заслуживает Ян Блэтчфорд, директор Лондонского музея науки, который придумал эту совершенно оригинальную выставку и более трех лет добивался ее осуществления. Не случайно использовал слово «добивался», – ему приходилось преодолевать весьма ощутимое сопротивление, связанное прежде всего с бюрократическими и человеческими предубеждениями. Но ему достало воли, таланта замечательного переговорщика и юмора, чтобы все это преодолеть. Российско-британские отношения в последние годы находятся в состоянии глубоких заморозков, поэтому всякий позитивный жест вызывает определенное недоверие. И если бы не последовательная позиция заместителя председателя правительства Российской Федерации Ольги Голодец, то, уверен, эта выставка никогда бы не смогла состояться. Осторожность – необходимое качество в любых отношениях, а тем более в международных делах. Подозрительность и предубежденность чаще всего мешают трезво оценивать реальное положение дел.
Как только приехали первые экспонаты, почти за три недели до открытия «Космонавтов», воскресное приложение к газете «Таймс» вышло с портретом Юрия Гагарина на всю первую полосу. Редакторы не пожалели эпитетов, назвав предстоящую выставку «Величайшей космической выставкой, когда бы то ни было представленной в Лондоне». Прочитав этот заголовок, испытал редкое и почти забытое чувство глубокого удовлетворения. Нам есть чем гордиться.
Сентябрь 2015
Послесловие
В день ухода из жизни Льва Константиновича Дурова обнаружил в почте приглашения на два грядущих посмертных юбилея в Большом драматическом театре Санкт-Петербурга. 15 сентября исполнилось бы 90 лет Кириллу Юрьевичу Лаврову, возглавившему БДТ после смерти Георгия Александровича Товстоногова в 1989 году, а 28 сентября исполнилось бы 100 лет самому Г.А. Товстоногову, который руководил БДТ с 1956 года.
Не стал бы искать в этом случайном совпадении никаких тайных знаков, если бы не одно обстоятельство – все ушедшие мастера принадлежали к той исторической эпохе, к той художественной культуре, когда театр был домом, жизнь которого для его обитателей была важнее всего того, что творилось за его пределами. Когда искусство было не просто сопоставимо с реальным бытием, но порой, казалось, оправдывало его существование. Формировало не только смыслы, но всю многосложную ткань человеческого общежития. Прежде всего потому, что пыталось выразить фундаментальные противоречия бытия, а не играло в поддавки с партийными лозунгами, предлагавшими самые простые решения самых сложных проблем. «Перед трудящимися не надо ставить тех вопросов, на которые не знаете ответов» – это было аксиомой политтехнологий времен «развитого социализма». Настоящие художники позволяли себе задавать
