На этот раз она плакала горько, тоскливо и безутешно, полностью забыв о его присутствии. В ее скорбной позе — она машинально села на кровати — чувствовалась неподдельная печаль, ее буйная, но всегда горделиво безучастная, а сейчас дико распатланная и все же красивая голова была безнадежно опущена, плечи ссутулились, она казалась обессиленной и беззащитной. Ее душили и сотрясали страдальческие рыдания. Она больше не думала об Йоссариане, он для нее просто не существовал. Ему сейчас ничего не стоило уйти. Но он решил остаться, чтобы хоть как-то скрасить ей горе, хоть как-нибудь утешить ее.
— Ну пожалуйста, — невнятно пробормотал он, положив руку ей на плечи и опечаленно, горестно вспоминая, как столь же невнятно и беспомощно бормотал он в самолете «Ничего, ничего», когда после бомбардировки Авиньона Снегги жаловался, что ему холодно, холодно, а он ничем не мог ему помочь или хотя бы утешить и только растерянно повторял в ответ на его жалобы «Ничего, ничего». — Ну пожалуйста, — утешительно повторил он. — Ну пожалуйста.
Она припала к его груди и плакала, плакала, пока не обессилела до того, что не могла уже и плакать, а потом, не глядя на него, взяла предложенный ей носовой платок. Она вытерла платком щеки и с едва заметной улыбкой благодарности возвратила его, вежливо прошептав «Grazie, grazie»,[38] как благонравная невинная девочка, а когда он клал платок в карман и руки у него были заняты, она, как кошка, попыталась выдрать ему глаза, и это ей почти удалось.
— Вот тебе! Assassino![39] — яростно прошипела она и ринулась за ножом.
Полуослепший, он вскочил и неуклюже бросился за ней. Скрип двери заставил его оглянуться, и он с ужасом увидел — только этого ему не хватало! — ее младшую сестру со вторым длинным хлебным ножом.
— Ох, господи, — простонал, содрогнувшись, он и выбил у девчонки нож резким ударом кулака сверху по руке. Он совсем одурел в этой кошмарно бессмысленной свалке. Не зная, кто нападет на него в следующую секунду с третьим длинным хлебным ножом, он сграбастал упавшую на пол младшую сестру Нетлиевой шлюхи, швырнул ее в Нетлиеву шлюху и, выскочив из комнаты, а потом из квартиры, помчался по лестнице вниз. Обе мстительницы выбежали вслед за ним, и он слышал, как они дробно топали вверху по деревянным ступеням, но вскоре их шаги затихли, и лестничная клетка размножила гулким эхом негромкое рыдание. Подняв голову, он увидел шлюху Нетли, которая сидела возле перил на ступеньке и плакала, уткнувшись в ладони, похожая снизу на кучку мятого тряпья, а ее неугомонная дикарка сестра, опасно перевесившись через перила, орала «Bruto! Bruto!» и жизнерадостно размахивала своим длинным хлебным ножом, словно это была новая занимательная игрушка, которую ей очень хотелось поскорее освоить.
Погоня прекратилась, но Йоссариан то и дело оглядывался. Прохожие посматривали на него как-то странно, и ему становилось еще тревожней. Он торопливо шел по улице, пытаясь сообразить, что в его облике приковывает внимание людей. Коснувшись ладонью саднящего лба, он ощутил, что пальцы у него слиплись от крови, и все понял. Он промокнул лицо и шею носовым платком. Куда бы платок ни прикасался, на нем оставались кровавые следы. У Йоссариана было расцарапано все лицо. Он поспешно двинулся к зданию Красного Креста, спустился по двум крутым маршам беломраморной лестницы в мужскую уборную, промыл там под краном холодной водой с мылом рваные царапины на лице, поправил ворот рубахи и причесался. Он никогда еще, пожалуй, не видел такого расцарапанного и распухшего лица, как свое собственное, глядящее на него из зеркала изумленными и запуганными глазами. Ну что, спрашивается, ей было от меня нужно, с озлобленным раздражением подумал он.
Когда он вышел из уборной, она уже поджидала его в засаде у стены неподалеку от лестницы и, как только он появился, бросилась на него сверху, словно коршун, со сверкающим ножом для бифштексов в правой руке. Он выбил у нее нож, ударив снизу по запястью локтем, а потом легонько тюкнул ее кулаком в челюсть. Закатив глаза, она начала оседать, и он ухватил ее за плечи и бережно посадил на ступеньку. Путь был свободен, и он взбежал по лестнице, выскочил из здания и следующие три часа метался по Риму в поисках Обжоры Джо, чтобы улететь на Пьяносу, пока она не выследила его снова. Он почувствовал себя в безопасности, только когда самолет оторвался от земли. Шлюха Нетли, замаскированная зеленым комбинезоном под механика, ждала его на Пьяносе точно в том месте, куда вырулил, приземлившись, Обжора Джо, и он остался жив лишь благодаря ее туфлям с кожаной подошвой да гравию полевого аэродрома, потому что, метнувшись вперед, чтобы всадить ему в грудь свой нож, она неожиданно поскользнулась и промахнулась. Пораженный до глубины души, Йоссариан мгновенно загрузил ее в самолет и неподвижно держал на полу, заломив ей обе руки за спину, пока Обжора Джо запрашивал у дежурных в диспетчерском пункте разрешение на обратный рейс и тянул до Рима. В Риме он выкинул ее прямо на рулежную дорожку, и Обжора Джо, даже не сбросивший во время этой процедуры обороты двигателей, немедленно взлетел курсом на Пьяносу. Едва дыша и напряженно вслушиваясь в малейший шорох, Йоссариан подозрительно рассматривал каждую встречную фигуру, пока они добирались с Обжорой Джо до палаток их эскадрильи. Обжора Джо пытливо посматривал на него.
— Послушай, — не выдержал он в конце концов, — а тебе не примерещилась вся эта история?
— Примерещилась? А сам-то ты разве не видел? Не возвращался из-за нее в Рим?
— Так может, она и мне тоже примерещилась. С чего бы ей вдруг понадобилось тебя убивать?
— Она всегда меня не любила. Ей, к примеру, было известно, что я сломал Нетли нос. А может, она возненавидела меня просто потому, что никого другого рядом не оказалось. Как ты думаешь, она вернется?
Йоссариан отправился в офицерский клуб и просидел там до глубокой ночи. Подходя к своей палатке, он опасливо косил во все стороны глазами. Она пряталась именно возле палатки — стояла под прикрытием веток у входа с тяжелым мясницким ножом в руке, закамуфлированная одеждой под пьяносского фермера, — и Йоссариан, сделав большой круг, а потом подкравшись к ней на цыпочках сзади, цепко ухватил ее со спины за обе руки.
— Caramba![40] — взвыла она, когда вдруг попалась сама, и сопротивлялась, как дикая кошка, пока Йоссариан затаскивал ее в палатку и укладывал, все еще бешено сопротивляющуюся, между коек на полу.
— Эй, что тут творится? — сонно поинтересовался один из соседей Йоссариана по палатке.
— Держи ее до моего прихода! — стащив его с койки и наваливая на нее, скомандовал ему Йоссариан. — Да смотри не упусти!
— Дайте мне его убить, и я вас всех обслужу, — пообещала она.
Остальные соседи Йоссариана тоже пососкакивали со своих коек, и каждый из них постарался не упустить этот чудесный случай, а Йоссариан помчался будить Обжору Джо, который спал в своей палатке как невинный младенец. Йоссариан снял с его лица кошку Хьюпла и торопливо растолкал. Обжора Джо быстро оделся. Запихав ее в самолет, они взяли курс на север, миновали линию фронта и далеко в Северной Италии, когда под ними проплывали пологие холмы, нацепили на нее парашютную сбрую, дернули вытяжное кольцо и выкинули ее в аварийный люк. Йоссариан был уверен, что на этот раз отделался от нее по-настоящему, и ощущал приятную успокоенность. Когда, уже на Пьяносе, он подходил к своей палатке, в зарослях возле тропинки прорисовалась смутная фигура, и ему стало плохо. Он сел на землю в ожидании смертельного удара, почти благословляя его за тот истинный покой, который он должен был ему принести. Вместо удара он почувствовал, что ему помогает подняться чья-то дружеская рука. Это был летчик из эскадрильи Дэнбара.
— Как дела? — шепотом спросил он.
— Прекрасно, — ответил Йоссариан.
— Я увидел, как вы сели на землю, и подумал, не случилось ли чего.
— Мне что-то стало плохо.
— У нас в эскадрилье ходят слухи, что вы заявили начальству об отказе летать на бомбардировку.
— Это правда.
— А потом к нам пришли из штаба полка и сказали, что слухи, дескать, ложные и вы, мол, просто валяли дурака.
— Это вранье.
— Как вы думаете, они вас отпустят?
— Не знаю.
— А что они с вами сделают?
— Не знаю.
— Как вы думаете, отдадут они вас под военный трибунал за дезертирство на линии огня?
— Не знаю.
— Ладно, будем надеяться, что все обойдется, — сказал летчик из эскадрильи Дэнбара и скрылся в ночи. — Дайте мне знать, как у вас дела, — донесся напоследок до Йоссариана из темноты его голос.
Йоссариан посмотрел ему вслед и шагнул к своей палатке. Где-то впереди раздалось призывное покашливание, а потом из чащи вынырнул Эпплби.
— Как дела? — спросил он.
