Эрих медленно покачал головой.
— Тебе не хватало руководства и обучения? Это интересная мысль. Очень интересная мысль. Ты был уверен, что твое пребывание на Гернси станет временем обучения? Образования? Ты всерьез думал, что получишь здесь бесплатное образование? Ты понимаешь, я надеюсь, что «бесплатно» в данном случае означат «за счет немецкого народа»?
— Нет, господин подполковник, я только сказал, что…
— Ты ожидал, что немецкий народ будет финансировать образование такого, никуда не годного француза, как ты? Трудолюбивым немецким рукам больше нечего делать, как работать на твое образование? Ты полагал, что у тебя есть на это право?
Пьер не стал отвечать, поняв всю бессмысленность спора. Он опустил голову и принялся безропотно выслушивать брань, которая потоками полилась на него. Эрих закончил свой монолог тем, что объявил Пьеру, что отныне будет воспитывать его по-другому. Теперь Пьер будет получать урезанный рацион, так как до этого он слишком жирно ел, работал, спустя рукава, а жрал за троих. Теперь все будет наоборот. На его, Эриха, взгляд, люди быстро умнеют, когда они целый день заняты и у них нет времени набивать себе брюхо.
Едва ли можно было урезать рацион Пьера, но Эрих сказал, что позаботится о том, чтобы Пьер получал достаточно еды для выживания. Ему хватит, если, конечно, он не заболеет или с ним не случится чего-то исключительного. Вскоре Пьер стал еще больше похож на ходячий скелет, один вид которого вызывал острую жалость. Хелин, как всегда, сильно боялась мужа и не осмеливалась подкармливать несчастного француза, но Беатрис то и дело побрасывала ему что-нибудь съестное, хотя делать это становилось день ото дня труднее. У них самих уже практически ничего не осталось. В марте и апреле оккупанты, местные жители и пленные чувствовали, что скоро все они вместе умрут от голода.
Тридцатого апреля в имперской столице, почти целиком занятой русскими, застрелился Адольф Гитлер, а первого мая дошла до своего логического финала ситуация в занятом Фельдманами доме.
Естественно, они ничего не знали о смерти фюрера. Эту новость им никто не сообщил; возможно, этого не знали и в охваченном боями Берлине, или просто у властей не хватило мужества подтвердить упорно циркулировавшие слухи. Утром радио сообщило, что русские войска занимают улицу за улицей, но немецкие солдаты, несмотря ни на что, продолжают оказывать доблестное сопротивление. Никто не отваживался произнести вслух слово «капитуляция», но Беатрис понимала, что развязка уже на пороге. Что еще должно произойти, чтобы Германия, наконец, сдалась? Окончательная катастрофа рейха была вопросом дней.
Эрих в то утро проснулся очень рано. Уже в пять часов Беатрис услышала, как он ходит по дому. Было ясно, что Фельдман снова принялся за поиски таблеток. Беатрис слышала, как он выдвигал ящики столов, открывал шкафы, а потом начал отодвигать от стен диваны и прочую мебель. Около шести часов он стал громко звать Хелин.
— Хелин! Черт возьми, где ты прячешься? Спустись и помоги мне!
Послышался топот босых ног, потом в дверь Беатрис просунулась голова Хелин.
— Ты спишь? — громко прошептала она.
Эрих орал так громко, что мог бы разбудить и мертвого, поэтому Беатрис — как ни хотелось ей оставить Хелин наедине с ее проблемами — не стала притворяться спящей.
— Что случилось? — неохотно отозвалась она.
— Ты не спустишься вниз со мной? — снова шепотом спросила Хелин. — У Эриха, как мне кажется, ужасное настроение. Я его боюсь и не хочу быть с ним одна.
— Но звал-то он тебя, — констатировала Беатрис, — и до меня ему, кажется, дела нет.
Хелин побледнела и беспомощно заморгала глазами.
— Пожалуйста, Беатрис. Он ищет таблетки, но мы же знаем, что он ничего не найдет, и весь его гнев обрушится на одну меня.
Беатрис с удовольствием бы объяснила Хелин, что это она вышла замуж за Эриха, и, в конце концов, это ее дело — приспосабливаться к его характеру, но не стала ничего говорить, так как это было совершенно бессмысленно. Сейчас был не самый подходящий момент обсуждать с Хелин ее отношения с Эрихом.
Накинув халаты, обе женщины бегом спустились на первый этаж. Эрих стоял посреди столовой у тяжелого буфета из мореного дуба. Лицо его пылало багровым румянцем, он сильно потел, источая неприятный запах. Руки его дрожали.
— А, хорошо, что вы пришли вдвоем! Нам надо отодвинуть буфет. Помнится, за него когда-то завалилась пачка таблеток. Думаю, она там лежит до сих пор.
— Ничего там не лежит, — сказала Беатрис, — и я не думаю, что нам удастся сдвинуть буфет с места.
— Мы справимся, если все втроем сразу его толкнем, — сказал Эрих. — Вы вдвоем беритесь с той стороны, а я толкну здесь. Ну, взяли!
Беатрис не помнила, чтобы этот буфет когда-нибудь сдвигали с места. Он и сейчас не поддался их усилиям. Несмотря на все усилия, они не смогли сдвинуть его ни на сантиметр.
— Это не имеет никакого смысла, — тяжело дыша, сказала Беатрис. — Мы его не сдвинем!
По лицу Эриха ручьями тек пот.
— Конечно, не сдвинем, он же доверху набит посудой. Надо все из него вытащить.
— О, мой Бог, — жалобно простонала Хелин. — Там же гора!
Эрих уже открыл все дверцы, выдвинул все ящики и судорожными движениями принялся опустошать буфет. На середину комнаты полетели сложенные скатерти и салфетки, за ними последовала посуда. В считанные минуты в столовой воцарился полный хаос. Сначала Эрих обращался с посудой довольно бережно, но потом потерял терпение, и ему стало все равно, разобьется фарфор или нет. Он швырял тарелки и чашки на пол с такой же свирепой небрежностью, как и скатерти.
Беатрис попыталась спасти то, что можно было спасти. Она стала быстро, как могла, вынимать из буфета дорогие стаканы и бокалы матери, потом праздничную посуду, которую Дебора берегла, как зеницу ока. Работала Беатрис быстро, но угнаться за Эрихом было невозможно. Большая супница со звонким грохотом ударилась о ножку стола.
Эрих громко выругался.
— Чертова супница! Кому только пришла в голову безмозглая идея натолкать сюда все это барахло? Это невозможно понять! Надо было давно навести тут порядок!
Буфет наконец опустел, а комната стала похожа на свалку. Теперь им, и в самом деле, удалось общими усилиями отодвинуть от стены тяжеленный буфет. На стене обозначился его темный контур, а с пола поднялась туча пыли.
Эрих тотчас протиснулся в щель между стеной и буфетом и принялся рыться в мусоре так старательно, словно от этого зависела его жизнь. Он кашлял и задыхался, пот тек с него потоками, он нестерпимо вонял.
— Надо отодвинуть его еще немного, — сказал он и смахнул пот со лба, — наверное, пачка лежит не у самой стены.
— Дальше мы его не отодвинем, — едва не плача, сказала Хелин. — Здесь начинается ковер. При всем желании мы не сможем этого сделать.
— Значит, надо скатать ковер, — решил Эрих.
— На ковре стоит обеденный стол, — с сомнением в голосе произнесла Беатрис. Она понимала, что остановить Эриха невозможно. Он не успокоится, пока не перевернет вверх дном всю комнату. — К тому же на ковре гора посуды.
Глаза Эриха лихорадочно заблестели.
— Все это надо убрать, — распорядился он. — Начали! Где запропастился этот француз? Как только эта тварь нужна, она тотчас куда-то исчезает!
— Пьера привезут в семь часов, — пискляво сказала Хелин, — а сейчас только четверть седьмого.
— Я положу этому конец! — заорал Эрих. — Семь часов! Семь часов! Здесь что, санаторий?
Они вытащили стол и стулья в холл и начали выносить туда же посуду. Между тем появились охранник и Пьер, которых тут же запрягли в работу. Пьер еще не завтракал и выглядел так, будто в любой момент мог упасть в обморок. Охраннику, естественно, было понятно, что они тратят массу сил на полную бессмыслицу, но возражать он не осмелился. Избегая взглядов Хелин и Беатрис, он делал вид, что в этом мартышкином труде не было ничего необычного.
Ковер был наконец скатан и вынесен прочь, а Эрих, Пьер и охранник со скрипом выволокли буфет на середину комнаты. В воздухе повисла туча пыли, а на полу, на том месте, где стоял буфет, обнаружилась куча грязи. Не было только вожделенных таблеток. Эрих ползал по грязи на коленях и неистово ругался. Он был настолько убежден, что найдет лекарство, что жаждал его, как никогда прежде. Было видно, что за таблетку антидепрессанта он готов убить, и Беатрис была уверена, что он это сделает.
— Никто не выйдет из комнаты, — рявкнул Эрих, — до тех пор, пока не найдутся таблетки!
Все словно приросли к полу. Хелин отчаянно боролась со слезами, и было ясно, что эту борьбу она проиграет. Пьер был бледен, как полотно, последние недели он находился на грани голодной смерти, и сейчас выглядел совершенно обессиленным. Эрих оглядел всех сумасшедшими глазами.
