— Дашенька.
— Вы в больнице? — только и могу произнести.
— Да, — вздыхает тихо.
— А Ян? — на ходу накидываю куртку и выхожу в коридор, на прощание махнув Лене рукой.
— Приходил, Даш… — начинает плакать. — К Савке никого не пускают, но ты же знаешь его. Плевать он хотел на их запреты.
— Давно ушел? — жестом прошу охранника открыть дверь.
— Давно.
— Ясно, я поняла, спасибо. Позвоните, пожалуйста, если будут новости, — договариваю с трудом.
Савелий после операции к нам не вернулся. Второй день пошел, а врачи лишь разводят руками. Мол, предупреждали, что исход может быть и таким…
Улица встречает меня разыгравшейся метелью. Сугробы по колено. Все кругом белым-бело.
«Я был в церкви. Ты вообще представляешь это?»
«Рядом со мной тухнут свечи. Бабка сказала, что это — дерьмовый знак».
«Сука, как же страшно, Даша… Я вообще не готов принять это».
«Я, мать твою, не готов видеть его здесь, рядом с ней!»
В груди резко простреливает. Цепенею от внезапной догадки и чувствую тревожную пульсацию в горле.
«Здесь, рядом с ней».
Напрягаю память. Меняю адрес в приложении, и водитель тут же отказывается от поездки. Пытаюсь вызвать заново, но никто не спешит откликнуться. Кому охота ехать за город в новогоднюю ночь.
— Да что же это такое!
С досады хочется разбить телефон о ступеньки.
В этот самый момент получаю уведомление и с облегчением выдыхаю, когда пару минут спустя к зданию центра подъезжает желтый автомобиль.
Спускаюсь, сверяю номера с теми, которые отображаются в приложении, и забираюсь на заднее сиденье.
— Доброй ночи, девушка-красавица, — здоровается со мной водитель.
— Доброй.
— С Новым годом! Не ждал уже приятной компании, а тут такой сюрприз, — широко улыбается и подмигивает.
Он мне совсем не нравится, но я стараюсь не думать об этом. Мысленно прокручиваю наш с Яном разговор, и волнение в груди лишь множится.
— Пурга такая, сыпет и сыпет, смотри что делается, — недовольно причитает парень, выезжая на дорогу со стороны той самой остановки, до которой я однажды не дошла.
Набираю номер, но мне отвечает лишь бездушный робот.
«Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
— Ты чего, красивая, плачешь? Обидел кто? — регулирует зеркало так, чтобы видеть меня в отражении.
— Нет.
— А что? — не унимается.
— Все в порядке.
— Обманывать нехорошо.
— Простите, мы можем ехать молча? — просто не выдерживаю.
— Ладно, — хмурит брови. — Радио включу. Расслабься.
Это его «расслабься» лишь еще больше меня настораживает, но, слава богу, с расспросами в ближайшие минут сорок он ко мне не лезет.
Смотрю в окно и то дело мельком поглядываю в приложение, чтобы проверить, сколько нам осталось ехать.
Паникую страшно. Четыре тридцать утра. Я одна, таксист доверия не внушает. Мы где-то за МКАДом, а где конкретно — понятия не имею.
— А чего одна так далеко едешь? — интересуется вдруг, приглушая музыку.
— Так вышло, — отзываюсь, намертво вцепившись пальцами в дверную ручку.
Выпрыгну, если понадобится.
А двери заблокированы, Даша.
— Небезопасно, — добивает он интонацией.
Сглатываю и стараюсь успокоиться.
Не накручивай.
— Маме зять не нужен? — выдает в шутливой форме.
— Не нужен. У меня есть парень.
— Ааа, — прищелкивает языком. — У моей Алинки тоже был парень, то бишь я, но из армии она меня почему-то не дождалась.
Молчу.
— Пришел, и узнаю такой, что она с моим другом шашни успела закрутить. Еще и залетела от него. Такой вот расклад.
К чему мне эта информация? Еще и злится.
— А куда именно едем, неразговорчивая? Указан только населенный пункт.
— На кладбище.
Поворачивается и бросает в мою сторону выразительный взгляд.
— Мне туда срочно надо.
Звучит, конечно, так себе…
— Лажа какая-то. Щас в лес повернем, а там кенты твои, что ли? — подозрительно прищуривается. — Тачку у меня отожмут.
Теперь, похоже, настал его черед нервничать.
— У меня папа — смотритель кладбища, — нагло лгу. — Еду ему везу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не-не-не, туда не поеду, моя хорошая. Манал я.
— Вы издеваетесь?
— Надо было сразу указывать, даже и не принял бы вызов, — машет рукой. — Зачем оно мне надо. Заманилово какое-то.
— Я доплачу, у меня есть деньги. Не станете же вы высаживать меня посреди незнакомого поселка?
— Это не мои проблемы. Закажешь оттуда еще одну машину.
Его разглагольствования прерывает рингтон моего телефона.
Опускаю взгляд.
Игорь Владимирович.
Один его звонок я сегодня уже проигнорировала ввиду того, что до сих пор на него обижена.
И все-таки нажимаю ответить.
— Дарин…
— Здравствуйте.
— Ян у тебя?
— Нет, но я рассчитываю его найти.
— И где ты? — спрашивает настороженно.
— Еду на кладбище.
— Сдурела? — начинает орать. — С кем?
— На такси.
Такой отборный мат слышу, что уши в трубочку сворачиваются.
— Какого дьявола, совсем сбрендила?
— Он там один. Один среди могил, понимаете? — кричу.
Какое-то время Абрамов-старший молчит.
— Скинь мне номер такси сообщением. Я неподалеку. Скоро буду, — и бросает трубку.
— Папа — смотритель кладбища, — произносит таксист с иронией. Видимо, подслушивал наш разговор.
— Отвезите меня туда, пожалуйста, — не то прошу, не то умоляю, вытирая ладонью слезы. — Мне надо парня забрать. Вот возьмите, сколько есть, — выгребаю из кошелька все до единой купюры и кладу на переднее сиденье.
— Да отвезу че, — спустя минуту обещает нехотя. — Парня забрать… Парень-то хоть не «того»? Живой?
О Господи…
Когда подъезжаем к воротам, в маленьком кирпичном домике сразу загорается свет.
— Спасибо! — благодарю водителя, открывая дверь.
— Ага, счастливо, блин, — летит мне вдогонку.
Выбравшись на улицу, непроизвольно поеживаясь, втягиваю шею.
Сегодня довольно холодно. Мороз бодрит, кусает за уши и щеки, и после теплого салона смена температур ощущается особенно резко.
— Доброе утро… — несусь к калитке, на бегу надевая шапку.
— Какое ж оно доброе. Разбудили меня. Что нужно? — недовольно ворчит дед.
— Скажите, пожалуйста, не приходил ли сюда парень вечером-ночью?
— Милочка, часы работы видим? — кивает на информационную табличку.
— У него сестра здесь похоронена. Не приходил? — кладу ладонь на обледеневшую перекладину калитки. — Я хочу его забрать. Скажите, он ведь здесь, да?
Не могу объяснить. Сердцем чувствую, что здесь. Оно всегда страшной аритмией заходится, когда он где-то поблизости.
— Я уж думал, никому до этого парня дела нет, — гремит цепями и замком. — Сколько лет работаю, постоянно сюда тридцать первого в ночь таскается. В прошлом году только пропустил.
Конечно пропустил. Он ведь в СИЗО был…
— Куда идти? — ступаю на территорию кладбища, достаю из кармана телефон и включаю режим фонарика.
— Прямо, вон до того резервуара. Там налево, — объясняет мне мужчина. — Это недалеко. И давай быстро. Устроили мне тут не пойми что.
— Извините.
— Иди, околел небось совсем. Часа три назад уходить отказался. Уже и ментами его пугал, да что толку…
Киваю и шагаю по нетронутому, скрипучему снегу. Подсвечиваю дорогу, а все равно от страха душа в пятки уходит.
Темно, зимой ведь поздно светлеет, и тишина такая, что аж в перепонках гудит.
По сторонам стараюсь не особо глядеть, а все равно картинка пугает до жути. Поникшие под весом снега ветви деревьев, кресты. Памятники с фотографиями. Так и кажется, что все эти люди прямо на меня молчаливо смотрят.
«Сколько лет работаю, постоянно сюда тридцать первого в ночь таскается. В прошлом году только пропустил».
Рома рассказывал мне об этой «традиции», но одно дело слушать и представлять, и совсем другое, ощутить и увидеть собственными глазами.
