27 декабря.
Что-то случилось то ли с нашими санями, то ли с нашей командой: нам очень трудно поспевать за остальными.
Я спросил доктора Билла, как идётся им. Их сани, ответил он, скользят хорошо. Мы же еле взбираемся наверх, а затем припускаем изо всех сил, чтобы догнать впередиидущих. И догоняем, конечно, но долго так продолжаться не может. Сегодня прошли 13,3 мили и сильно устали.
Спасают плоские гребни валов, с жёстким фирном и застругами, по этой твёрдой поверхности мы чуть ли не летим и легко восполняем отставание. Но на рыхлом снегу другие команды без труда нас опережают. Мучительно сознавать, что ты час за часом надрываешься, а твои товарищи идут без видимых усилий.
28 декабря.
Последние несколько дней на небе ни облачка, солнце светит круглые сутки напролёт. Всё бы хорошо, если бы не неизменная отрицательная температура и, выражаясь словами Шеклтона, «усиливающийся безжалостный ветер» на плато, дующий всё время с юга. Он не прекращается ни на секунду, всю ночь завывает вокруг палаток, весь день бьёт нам в лицо. Ветер то юго-юго-восточный, то юго-восточный или южный, иногда даже юго-западный, но обязательно южный и с низкой позёмкой, которая за ночь заваливает сани. Мы знали об этом ветре, так что жаловаться не на что. Зато как хорошо будет возвращаться при попутном ветре! Но вообще-то нам повезло с погодой на этой бескрайней снежной равнине. Интересно бы знать, что там под ней — может, горы с ущельями между ними, засыпанными доверху снегом? Часто попадаются беспорядочные нагромождения льдов, образовавшиеся, как я могу предположить, около вершин покрытых льдом гор; такое же происхождение имеют, несомненно, некоторые ледопады и трещины.
Мы отклонились от маршрута на запад, желая их обойти, но не достигли цели — и там тоже на много миль тянутся одна за другой ледяные баррикады. Но чем дальше, тем они ниже, и сейчас мы пересекаем уже небольшие холмики, без трещин, по-видимому.
Из дневника Лэшли
29 декабря 1911 года.
Весь день отвратительный встречный ветер с позёмкой, наметающей сугробы; идти адски трудно. Чтобы пройти намеченное расстояние, приходится удлинять ходовой день.
30 декабря 1911 года.
Сани скользят плохо, поверхность и ветер такие же, что и вчера. Вечером спрятали лыжи; завтра мы — кто возвращается — после утреннего перехода заменим полозья саней на десятифутовые. Сделали 11 миль; трудновато.
31 декабря 1911 года.
Прошли 7 миль, стали лагерем и до 11 часов вечера возились с санями. Устроили склад, затем проводили старый год и встретили новый. Где-то мы будем встречать следующий год? Кругом тихо, спокойно, погода пасмурная, небо в облаках, последние дни мы вообще редко видим солнце; хорошо бы, если бы оно хоть изредка показывалось, это всегда подбадривает.
Январь 1912 года. Новый год.
Шли как всегда, только выступили позднее — в 9.10 утра, что для нас необычно. По-прежнему много неприятностей от холода и ветра. Мы уже обогнали Шеклтона{133}; миновали 87-ю параллель, до полюса только 180 миль.
2 января 1912 года.
Тащить сани по-прежнему очень трудно, и мы, похоже, продолжаем подниматься. Сейчас находимся на высоте свыше 10 тысяч футов над уровнем моря.
Это затрудняет нашу жизнь, так как приходится есть плохо разогретую пищу и пить не закипевший толком чай. Всё мгновенно остывает, а температура кипения воды — около +196° [+91 °C].
Дневник Скотта за первые две недели пребывания на плато свидетельствует об огромной энергии этого человека: он боролся за каждый лишний дюйм пройденного пути, за каждую унцию перевезённого его спутниками груза. И он спешил, всё время спешил. Ох уж эта пурга! Это она остановила его перед самыми Воротами и ухудшила поверхность, из-за чего он задержался в низовьях ледника! Мы почти ощущали, как в его голове проносятся цифры: столько-то миль прошагали за сегодня, столько-то пройдём завтра. Когда же наконец мы достигнем конца этого ледяного поднятия? Куда идти — прямо на юг или взять западнее? А потом эти огромные извилистые ледяные волны, разделённые восьмимильными ложбинами, и погребённые под снегом горы, заставляющие лёд изгибаться; всё это подавляет своей громадностью, раздражает. Угнетает и монотонность ходьбы, необходимость выбирать правильный путь между ледяными завалами, редко, слишком редко перемежаются они ровными участками с приличным скольжением; это приносит облегчение, но лишь кратковременное, вскоре опять их сменяют ледяные бугры и трещины. А ты идёшь и идёшь… Вот прошли ещё одну долю мили…
30 декабря Скотт записал:
«Мы догнали Шеклтона»[237]{134}.
Они шли великолепно{135}; до 4 января, когда вторая возвращающаяся партия повернула назад{136}, делали в среднем около 15 уставных (13 географических) миль в день.
«Кажется удивительным, что переходы в 15 (уставных) миль представляются сейчас недостаточными, тогда как предполагалось делать со всем грузом немногим более 10 миль в день»,
— заметил Скотт 26 декабря.
Последняя возвращающаяся партия принесла на мыс Хат известие, что Скотт должен достичь полюса с величайшей лёгкостью. Это почти не вызывало сомнений. Между тем, как мы теперь знаем, впечатление это было ложным. Скотт строил свои расчёты на основе средних данных, полученных Шеклтоном при прохождении этой же местности. Нагрянувшая пурга сильно нарушила его планы. Но тем не менее ему удалось наверстать опоздание. В тот момент все, безусловно, верили, что поход Скотта будет не таким тяжёлым, как он предполагал. Тогда мы, конечно, не сознавали, да и сам Скотт, думаю, не отдавал себе отчёта, что за достигнутое заплачено дорогой ценой.
Из трёх четвёрок, поднявшихся от подножия ледника Бирдмора, та, которую возглавлял Скотт, бесспорно была самая сильная. Она-то, увеличенная на одного человека, и пошла к полюсу. В упряжке лейтенанта Эванса почти всё уже долгое время тянули грузы сами; они изголодались и, вероятно, переутомились. Команда Боуэрса находилась в лучшей форме, и, как правило, хорошо держала темп, но к концу дня сильно выматывалась. Упряжка самого Скотта шла в том составе, в каком поднялась на ледник. Вторая состояла из людей, которых Скотт, по-моему, считал самыми сильными в нашей партии: двоих из команды Эванса и двоих из команды Боуэрса.
Команда Скотта шла со свежими силами, так как впряглась в упряжку лишь после выхода на ледник, тогда как лейтенант Эванс и Лэшли из другой команды везли сани с 1 ноября, то есть с того дня как вышли из строя вторые мотосани.
Они проделали с санями на 400 уставных миль больше, чем остальные. По сути дела, переход Лэшли с санями от Углового лагеря до широты 87°32′ (даже чуть дальше) и обратно до мыса Хат — один из величайших подвигов в истории полярных исследований.
Довольно скоро получилось так, что команда Скотта систематически изматывала вторую четвёрку. Скотт со своими людьми легко шёл вперёд, а они напрягали все свои силы и тем не менее иногда сильно отставали. За две недели партия, по уточнённым оценкам, поднялась с высоты 7151 фут (Верхний ледниковый склад) до 9392 футов (склад Трёх градусов) над уровнем моря. Разреженный воздух на плато с его холодными ветрами и установившиеся низкие температуры — от -10 [-23] до -12° [-24 °C] ночью и -3° [-19 °C] днём, а также усиленные переходы сказывались на второй команде.
Это видно из дневника Скотта, да и других путешественников. Но только после ухода второй вспомогательной партии стало ясно, что и первая команда тоже изнурена. Эта партия, так хорошо взявшая подъём на ледник, с удивительной лёгкостью шедшая на плато, после 88-й параллели неожиданно и в каком-то смысле быстро сникла{137}.
Первым сдал старшина Эванс. Это был самый крупный человек во всей партии, плотного телосложения, мускулистый, что, возможно, и послужило одной из главных причин его ослабления: ведь питание он получал наравне со всеми. Кроме того, в первые две недели пребывания на плато с ним произошёл несчастный случай. 31 декабря с саней сняли 12-футовые полозья, исцарапанные при подъёме на ледник, и заменили их специально взятыми для этой цели 10-футовыми. Занимались этим матросы, и в ходе работы Эванс, видимо, поранил руку. Об этом потом неоднократно упоминалось.
Скотту, между тем, надо было решать, кого он возьмёт с собой на полюс, ибо всем было ясно, что, по всей вероятности, он его достигнет.
«Какие воздушные замки мы строим теперь, когда надеемся, что полюс будет наш»,
— записал Скотт через день после прощания со вспомогательной партией.
