Ко времени привала на ленч проделали 8,5 мили, а после него по улучшившейся поверхности ещё 6,5 мили в направлении на юго-запад, итого за день пятнадцать. Обычно мы везём сани девять часов в день: утром, с 7.15 до 1 часа, — пять часов; днём, с 2.30 до 6.30,— четыре часа. Встаём сейчас в 5.45 утра. Груз ещё довольно тяжёлый, но поверхность на удивление хорошая для таких условий. К концу дня всех одолевает усталость; у меня поочерёдно болят все мускулы. На этих горках напомнила о себе спина, но завтра боль в ней утихнет, а потом и вовсе прекратится, как это было с ногами, их я ощутил первыми.
24 декабря. Сочельник.
Сегодня двинулись точно на юг, так как уклонились на много миль к западу от маршрута Шеклтона, зато наверняка оставили в стороне ледопады и валы сжатия.
Конечно, раз здесь ещё не ступала нога смертного, это всё только предположения. И действительно, в тот же день мы обнаружили, что на взятом направлении также встречаются преграды и что приходится зигзагами обходить нагромождения льда и взбираться на холмы, густо усеянные наверху трещинами.
Зато поднятия покрыты твёрдым снегом со льдом, по которому легко скользят сани. Это праздник, после того как по рыхлому снегу тащишь их с тяжёлой поклажей весом свыше 190 фунтов на брата.
Ночные стоянки отмечаем двумя гуриями, дневные — одним. Впрочем, вряд ли их удастся когда-нибудь отыскать в этом ледяном хаосе. Да и к чему искать, ведь Верхний ледниковый склад заложен в таком месте, которое ни с чем не спутаешь. Мы сделали 14 миль, легли, как всегда, очень уставшие.
25 декабря.
Рождество. Странный и трудный для меня праздник — кругом снег, глазу не на чем отдохнуть. Дувший вчера весь день встречный ветер сегодня усилился, метёт позёмка.
Нос и щёки немеют на старте, пока не разогреешься. Идём в ветрозащитных куртках, потому что, как бы тепло ни было телу, руки окоченевают на пронизывающем ветру, хотя всё время энергично двигаются. Кроме того, нельзя останавливаться для переодевания и задерживать всю партию, лучше уж пройти весь маршрут, даже если под конец вспотеешь. В честь праздника к завтраку добавили немного конины. На этой неделе в нашей палатке я за повара.
Снова взяли на юг. Старые знакомые — трещины и ледяные бугры — тут как тут. Мы все по очереди проваливались, но в моей команде больше всех досталось Лэшли. Он ушёл в трещину на всю длину постромок и упряжи. Слава Богу, несколько дней назад я заметил, что его верёвка сильно потёрлась, и дал ему новую. Рывком от падения Лэшли меня и Крина сбило с ног, а постромки Крина зацепились за сани, дошедшие до половины восьмифутового снежного моста, и он не мог двинуться. Я испугался, как бы сани со всем содержимым не рухнули вниз, но, к счастью, трещина шла по диагонали. Лэшли не было видно из-за огромного ледяного карниза.
Тэдди Эванс и я освободили Крина, и уже втроём мы вытащили Лэшли с помощью закреплённой в снежных карнизах страховочной верёвки. После этого благополучно вывезли сани.
Сегодня день рождения Лэшли; он женат, и у него есть семья; ему исполнилось 44 года, он уже дослужился до отставки. Сил у него не меньше, чем у любого из участников экспедиции, к тому же он завзятый спортсмен. В английском военном флоте он был главным судовым механиком, а у нас первоначально ведал злосчастными моторными санями.
Привожу рассказ самого Лэшли:
«Праздник Рождества — и действительно праздник: мы прошли по очень изменчивой поверхности целых 15 миль. Главное, на ней' трещин хоть отбавляй. На каждом шагу нагромождения льда — не знаешь, с какой стороны их обойти. Мне не повезло — я упал в трещину и повис на конце постромок.
Мало приятного, конечно, особенно в рождественский праздник, с которым совпадает мой собственный день рождения.
Повиснув в воздухе и раскачиваясь на постромках, я за несколько секунд овладел собой и огляделся. Это был, скажу вам, не волшебный замок. Когда я уже пришёл в себя, сверху раздался голос: „Вы в порядке, Лэшли?“ Я, разумеется, был в порядке, но что за радость болтаться в пустоте на куске верёвки, тем более в таком месте! В яме, глубиной футов в пятьдесят, шириной — в восемь, длиной — в сто двадцать. Пока я так раскачивался, у меня было более чем достаточно времени, чтобы прикинуть размеры, а ширину я даже измерил лыжными палками, благо они висели у меня на кистях рук. Прошла, казалось, вечность, прежде чем я увидел над собой верёвку с петлёй на конце для ноги. Мне бы не хотелось часто попадать в такие переделки, тем более что в трещине я промёрз насквозь и отморозил лицо и руки, а это очень мешало выбираться наверх. Но Эванс, Боуэрс и Крин благополучно вытянули верёвку. Крин поздравил меня с днём рождения, я вежливо поблагодарил, и все рассмеялись{132}, довольные тем, что я отделался лёгким испугом и даже не ушибся. Мои товарищи звали на помощь впередиидущих, но те, как ни странно, ничего не слышали, а оглянулись в тот самый момент, когда меня вытащили на поверхность, и лишь тогда узнали, что произошло. Они нас дождались. Капитан Скотт осведомился, как я себя чувствую и могу ли идти, на что я честно ответил, что да, могу. Зато вечером в лагере, за едой, я был бы вовсе не прочь смолотить двойную порцию. Впрочем, угощение и так было на славу. Обед состоял из пеммикана, галет, шоколадных эклеров, конины, рождественского плам-пудинга, имбирных леденцов и карамели — по четыре штуки на каждого. Мы все наелись до отвала»[236].
До ленча мы прошли больше восьми миль. Я умудрился наскрести из барьерных рационов дополнительное угощение — по плитке шоколада и по две ложки изюма в чай. Вскоре после ленча трещины исчезли. Дело шло к вечеру, но капитан Скотт шёл как заведённый и не собирался останавливаться.
Ветер улёгся, очки запотевали от дыхания, в ветрозащитных куртках было слишком жарко, одним словом, всё не слава Богу. Наконец Скотт остановился, и мы выяснили, что прошли 14,75 мили.
«Не сделать ли нам в честь Рождества все пятнадцать?»
— спросил Скотт. И мы с радостью двинулись дальше: одно дело — тащиться вперёд без конца, совсем иное дело — видеть перед собой определённую цель.
Вечером устроили пир горой из провизии, которую я припрятывал при развешивании плановых рационов после выхода с зимней базы. Ели наваристый жирный суп из конины и толчёных галет; горячий шоколад, приготовляемый из воды, какао, сахара, галет и изюма с добавлением ложки аррорута (сытнее этого я ничего не знаю). Затем каждый получил по два с половиной квадратных дюйма плам-пудинга, четыре карамели и четыре имбирных леденца. Запивали большой кружкой какао. Я был решительно не в состоянии одолеть свою порцию, но всё равно к концу ужина почувствовал, что объелся, как свинья. Заполнил метеорологический журнал, хотя на самом деле хотелось одного — чтобы кто-нибудь уложил меня спать.
26 декабря.
Видели много новых горных цепей, тянущихся от хребта Доминион на юго-восток. Они, однако, очень далеко отсюда, это, очевидно, вершины гор, окаймляющих Барьер. С высоты хребтов они кажутся волнами наподобие тех, что мы всё время преодолеваем. Вчера утром находились, судя по гипсотермометру, на высоте 8000 футов. Это последние его показания, так как я, к несчастью, умудрился его разбить. А мне так нравилось с ним работать! Никого бы эта потеря не огорчила больше, чем меня. Правда, у нас ещё есть анероид для определения высоты. Мы постепенно поднимаемся всё выше и выше.
Естественно, после вчерашней объедаловки все чувствовали вялость за завтраком. Меньше всего на свете мне хотелось обвязывать моё бедное тело санными постромками. Как всегда, с юга прямо в лицо сильно дует, температура -7° [-22 °C]. Как ни странно, мы не обмораживаемся. Думаю, нас закалила жизнь на воздухе.
Да я бы не заметил отморожений, если бы они и были — лицо, включая нос и губы, облезает и заросло густой рыжей щетиной. Мы пересекли несколько валов и, после того как перестали ощущать последствия переедания, сделали довольно хороший переход — в 13 миль.
27 декабря.
Что-то случилось то ли с нашими санями, то ли с нашей командой: нам очень трудно поспевать за остальными.
Я спросил доктора Билла, как идётся им. Их сани, ответил он, скользят хорошо. Мы же еле взбираемся наверх, а затем припускаем изо всех сил, чтобы догнать впередиидущих. И догоняем, конечно, но долго так продолжаться не может. Сегодня прошли 13,3 мили и сильно устали.
Спасают плоские гребни валов, с жёстким фирном и застругами, по этой твёрдой поверхности мы чуть ли не летим и легко восполняем отставание. Но на рыхлом снегу другие команды без труда нас опережают. Мучительно сознавать, что ты час за часом надрываешься, а твои товарищи идут без видимых усилий.
