– А знаешь ли Илья, что ты с сего дня мобилизован в Добровольческую армию как механик с постановкой на довольствие…
***
Власть переменилась.
Вместо положенного ужина казаки стали на загрузку дров и воды. Зато человек, которого они видели первый раз в жизни, лопал их кашу да давал распоряжения, куда что класть.
Улучив время, урядник обратился к Андрею.
– Ваш механик, прости-господи, жид…
– Он крещеный…
– Жид крещеный – что вор прощеный. Все равно жид…
Андрей посмотрел вокруг, после чего урядника взял за грудки:
– Этот жид, как ты выражаешься, мою жизнь на фронте охранял. Если бы за моим аэропланом он хуже глядел, лежал бы я где-то в землице. И ежели ты про него вякнешь, что он жид, или хотя бы так подумаешь, я тебе харю начищу. По мордасам я не бью, но ради такого случая, разговеюсь, сделаю исключение…
Глядя на ночь, отправляться все же не решились. Уже около полуночи сели у костра, выпили, закусили. Пил Илья не хуже любого крещеного, чем вызвал уважение.
– Удивляюсь я вам, Ваше Высокоблагородие. В чистом поле, почитай, нашли паровоз.
Андрей скромно пожал плечами
– Повезло…
– Это все потому, – пояснял Пельцман. – Что Андрей Михайлович – хороший человек, вот у него всюду знакомые, которые ему рады помочь!
– Бог не колобашка! – со знанием дела отмечал казак.
– Как вы сказали? – интересовался приставший студент, черкая у себя в записной книжечке. – У нас говорят: Бог не Антошка, помнит немножко…
Наговорившись, казаки отходили ко сну.
Остались только Андрей и Илья – им о многом надо было выпить…
В Кремле
– Вы ведь 'азбираетесь в о'ужии, голубчик?.. – спросил Ленин у Павла.
Павел был скромен:
– Немного…
– Но де'жать в руках приходилось?..
– А как же! В боевой группе, потом Швейцарии баловался, в Париже… Потом снова тут.
– Очень хо'ошо. Нам следует, батенька, под ст'ожайший конт'оль имеющееся у нас о'ужие. Пусть гово'ять, что к'асота – ст'ашная сила, а булыжник – о'ужие п'олетариата. Но винтовка лучше, а к'асотой еще никто победы в политической бо'бе не получил.
Павел кивнул: истинно так.
– Мне тут п'иносят много бумаг, – продолжал Ильич. – К п'имеру…
Ильич принялся рыться в многочисленных бумагах на своем столе и к удивлению Павла довольно быстро нашел нужные:
– Вот… Пишут, что у нас есть девятимиллимет'овые пат'оны к пистолетам б'аунинга, и что есть нужда в девятимиллимет'овых к «па'абеллуму». Они чем-то отличаюся?
– Конечно. Патроны к браунингу короче.
– Вот видите! А ведь этого не знал, голубчик! Думал – саботаж! Займитесь, будьте столь любезны! Советская власть – это учет и конт'оль!
Павел согласился не задумываясь – оружие он любил.
В первую очередь из своих запасов он вооружился сам – огромным «маузером» в деревянной кобуре и крохотным «браунингом», совершенно незаметным под одеждой.
Должность у Павла оказалась совсем незначительная, вроде счетовода: требовалось пересчитать стволы и их вид, патроны к ним, гранаты, штыки.
Далее следовало вести учет: кому и сколько отпущено, принято.
Предыдущие заведующие, два матроса, закончили довольно грустно. Сперва патроны они меняли на базаре на провиант и спирт с кокаином.
Меновый курс на патроны в стране, охваченной двумя войнами, был неважным: столица был буквально напичкана оружием всех систем и патронами к нему. Попробовали менять оружие. Это было немного выгоднее, но недостача сильнее бросалась в глаза.
Тогда один «братушка"предложил схему, как ему показалось остроумную и оригинальную. Один ходил по базару, менял оружие. Другой после мена как бы случайно останавливал торговца и незаконное оружие изымал.
Но нечестный мен закончило быстро. Кто-то шепнул словечко патрулю. Доброе слово доходит быстрее, если к нему добавить шмат сала.
В общем, «братишек» скрутили и по законам революционного времени в тот же день расстреляли…
В помощь Павлу выделили мальчишку лет тринадцати. Он врал, что ему уже семнадцать, и Павел делал вид, что верит: лучше идеалист, чем… Да лучше, чем кто угодно…
К смертоносному хозяйству, размещенному в подвале, Павел получил авто.
По странному совпадению это было то же ландо, фабрикации «Роллс-Ройс», на котором некогда Николай Второй посещал Гатчину, дабы наградить экипаж «Скобелева».
Авто, впрочем, за это время сменило нескольких хозяев, потеряло былой лоск.
Ему разбили фару, помяли кузов, тент местами порвался. Его зашили на скорую руку, но даже с поднятым верхом зимой было холодно.
Двигатель вовсе жил своей собственной жизнью: заводился лишь по собственному желанию, сам переключал передачи, набирал газ, наконец, глох.
С трудом удалось заполучить механика. Для этого пришлось заплатить взятку – ящик паторонов к винтовке «Арисака».
Это заставило подручного юнца задуматься:
– Вроде бы и ради цели высокой и светлой мы идем путями кривыми.
Павел подумал: а что поделать, чтоб поехать – надо подмазать.
Но английский двигатель оказался гордым и свободолюбивым, не поддающимся механической дрессировке. Коробка передач плевалась маслом и с четвертого раза заляпала маслом всех троих.
– Эх-ма! Экая фрязь и ересь! – ругался механик. – Сюда бы Ильюху, тот бы в два счета запустил…
– Кто таков? Где его взять?..
Механик ответил на вопросы в обратном порядке:
– Не знаю где он. Откочевал на юг, домой… Фамилия его – Пельцман, из евреев он. Это был у нас механик в авиотряде, при дирижабле.
– При каком дирижабле? – насторожился Павел.
– Да при «Скобелеве»..
Павел враз вспомнил и сопоставил все: то, что писали в газетах о дирижабле, о его налете на Данциг. Вспомнились и открытки, с изображением летательных аппаратов Данилина и Сабурова.
Дирижабль весьма походил на тот, видимый над тайгой.
Но вот беда: во-первых, видел Павел его давно. Во-вторых, тогда особо не рассматривал, прятался. Ибо ежели его рассмотришь, то и тебя рассмотрят. В-третьих, дирижабли вообще друг на друга похожи.
– А в восьмом году вы в тайгу не летали?
– Я в авиаотряде с десятого года. Да и на земле оставался чаще. Эвон, когда наши на Данциг ходили, я дирижабль снаряжал, но тоже на земле остался.
Павел опечалился: след был будто бы ложным. Но в сей день судьба оказалась будто благосклонна.
– Однажды даже Столыпина катали.
– Это когда?..
– Да в десятом что ли… Вышли из Петербурга, механик один в лазарет слег, ну и меня взяли. В Кургане приняли на борт, оттуда куда-то к морю. Тама – городишко махонький, среди песков. Петр Аркадьевич на землю сошел, и весь день там пробыл, а мы, значит, между небом и землей проболтались.
Но особо город описать механик не смог: было не до того: прямо в полете перебирали насос…
Из Кургана шли будто на запад – солнце висело слева. Побережье, на котором размещался город будто бы было восточным.
Море было, вероятно Каспийское, хотя, может быть и Аральское…
– А кто был командиром дирижабля?..
– Сабуров Михаил Федорович.
– Кто он? Где его найти? Где остальной экипаж?..
– Да тут недалеко… Рядком на кладбище лежат…
***
– Я, верно, один остался со «Скобелева»,– рассказывал Илья. – Сабуров-то всех убил.
– А вы не знали?.. Совет солдатских депутатов местный решил: летим в Петроград в помощь восстающих. Дескать, флотские пошли, «Аврора» опять же, а мы, в смысле – они, чем хуже… Пришли на дирижабль, говорят, вези нас… Он – не повезу. Ему прикладом – в зубы, с ног сбили. Погрузились, как-то, отчалили. А Сабуров очухался, зубы выбитые выплюнул, говорит мне, мол, Илья Осипович, помоги мне двигатель на аэроплане крутануть. Взлетел, дирижабль догнал, обстрелял его, а после на таран пошел… Бабахнуло – мать честная, ярче солнца. Никто не уцелел.
– Помянем? – предложил Андрей.
Возражений не последовало.
Илья ровным счетом ничего не знал ни о «Ривьере», ни о Белых песках. Ни того, что происходило там…
Это определенно было к лучшему…
Генерал Марков
…Ближе к полудню стало слышно звуки боя: часто палили из винтовок, астматично кашлял пулемет. Пару раз громыхнуло – рванули гранаты.
На переезде встретилась телега с ранеными. Возница сообщил: за станцией добровольцы дерутся с большевиками.
На станции, завидев дым, их вышел встречать генерал – щеголеватый, одетый с иголочки, с подкрученными усиками:
– Неужто подкрепление? Ба! Даже с артиллерией! Вы очень кстати, тут у нас война! Совсем беда с правым флангом – подоприте его до подхода кавалерии.
От станции к элеватору отходила железнодорожная ветка, к высокой насыпи которой сейчас прижали казаков. Бойцы укрылись в ковылях, вжались в землю и беспорядочно отстреливались. Кто-то пытался бежать вверх по скату – но превращался сперва в отличную мишень, а после – в мертвеца.
