Успокойся.
Кира замолчала, перестав рычать. Только два ее вертикально поднятых черных хвоста напряженно подрагивали, показывая, что она нервничает.
Мы еще некоторое время посмотрели друг на друга, я дождался, пока Кира отведет глаза в сторону, и повернулся к Ринате.
– Пойду приведу себя в порядок, – сказал я ей, – а ты пока сиди тут. Потом приду – поужинаем…
– А можно, я с тобой?
– Гм… Гм. Это будет… пожалуй, неудобно.
– А… ну да… – сообразив, что она сказала, опустила голову Ри.
– Эй, кошки! – обернулся я к варгам. – Ринату не обижайте. Она – ваша, а вы – ее! Усекли?
Дана и Анжи одновременно, соглашаясь, покивали – да, мол, поняли. Кира не шевельнулась, лишь хвостами дернула, вновь пристально глядя на Ри.
– А ты – не бойся, – сказал я, поворачиваясь уже к Ринате. – Они такие же, как и ты. Все. Я пошел. Занимайся!
Догорающий костер играл над угасающими углями красными лепестками огня, создавая движение теней вокруг себя. Над головой – темно-синее, кое-где почти черное – небо с яркими звездами. Сидя рядом с Ринатой у костра, на теплом бревнышке, я пялился в небосвод. Скоро – ночь. Варги сожрали вчетвером здорового горного барана и завалились спать, захапав себе всю подстилку из веток. Привалились друг к другу – и спят. Они типа больные. А я типа здоровый, их охраняю.
Вообще оборзели… Кира могла бы уже и подежурить. Четыре дня ведь прошло… Ладно, Сихот с ними, пусть спят. Да и есть ли смысл – «разборками» заниматься? Завтра – это может не иметь никакого смысла… Или послезавтра… Не чувствую я в себе сил на это… Ни моральных, ни физических… Я – конкретно сдал… По идее нужно достать книжку да почитать… А вдруг мысль придет? Но вот сидел, смотрел на звезды и… и совершенно не ощущал себя способным на мыслительную деятельность! Так хорошо сиделось… Тихо… Спокойно…
Рината вот только рядом картину мироздания портила. Трясло ее. Дрожала. Страшно ей. Или холодно? Под вечер тут холодает…
«Прислушался» к Ри… Ей одновременно – и холодно и страшно. Успокоить, что ли? А то бревно скоро дрожать начнет…
Со вздохом опустил глаза с небесных светил на грешную землю и достал из своего «мешка» одеяло. Придвинулся к Ри и, накинув его ей на плечи, закутал ее в него.
– Не бойся, – сказал, обхватив ее в одеяле и прижав к себе, – ты будешь из нас двоих сегодня первой. Я тебя «вытащу». Как остальных.
– А я и не боюсь… – явно храбрясь, произнесла она после удивленной паузы. Видно, никак не ожидала от меня этого жеста неслыханной доброты – с одеялом.
– Тогда – не мерзни, – сказал я, не выпуская ее из объятий, – смотри, какие нынче звезды! Под такие звезды – девушкам стихи читают!
Задрали вдвоем головы вверх. Прижавшись друг к другу, смотрели на сверкающее великолепие в небе.
– Мне никогда не читали стихов… – сказала Ри, оборачиваясь ко мне.
Тени ложились на ее лицо, делая ее глаза – таинственными черными провалами, из которых поблескивали, отражаясь, то ли звезды, то ли гаснущие угли костра. В воздухе – легкий запах дыма, запах ночного леса, запах сухих листьев и травы. И еще – запах Ри… Приятный и… почему-то волнующий.
– Хорошо, – уступчиво произнес я, – тогда буду первым. Первым, кто прочтет тебе стихи под звездами…
Я поднял голову к небу и начал негромко произносить строки, которые, как мне кажется, очень подходили к текущей ситуации…
Среди миров, в мерцании светил Одной Звезды я повторяю имя… Не потому, чтоб я Ее любил, А потому, что я томлюсь с другими. И если мне сомненье тяжело, Я у Нее одной ищу ответа, Не потому, что от Нее светло, А потому, что с Ней не надо света[3].
Ри плотнее закуталась в одеяло и еще больше прижалась ко мне.
– Красиво, – тихо сказала она, глядя в небосвод, – это ты сам придумал?
– Увы… – ответил, – не стану присваивать себе плодов чужого горения чувств. Это – стихи одного… не местного поэта. Ты его не знаешь.
– А… Ага. А еще?
– Еще стихов?
– Угу!
– Хм… Ну скажем, вдруг при упоминании женственности… «Я… вспоминаю твой мягкий жест, и голос твой, и взгляд»[4].
– Правда?
– Что правда?
– То, что ты сказал сейчас?
Хм… Как-то она эмоционально… сказанное воспринимает. Причем непременно на свой счет. Это же просто стихи! В них речь идет не обо мне и о ней. А о некой абстракции! Она что – не понимает? Просветить?
Я посмотрел в полное восторга и восхищения лицо Ри, потом мой взгляд задержался на ее губах, и неожиданно для себя, вместо того чтобы честно сказать ей, как есть все на самом деле, я произнес:
– Ну… что-то вроде того…
И замер от неожиданности!
– Правда? – с сияющими глазами спросила Ри и добавила, слегка наклоняясь ко мне: – Я тебе нравлюсь? Скажи, ты меня… Любишь?
Я несколько секунд смотрел ей в глаза, чувствуя свое внезапно заколотившееся сердце, а потом из меня внезапно «поперло»… И я высказал ей целиком пушкинское «Я вас люблю – хоть я бешусь…».
Ри закрыла глаза и подалась вперед, подставляя мне свои полуоткрытые губы. Секунду я колебался, затем что-то внутри меня начало клонить мою голову к левому плечу… Еще… еще… Еще! И мои губы соприкоснулись с ее губами! Меня тряхнуло, словно от электрического разряда.
«Че творим?» – где-то из затылка бодро поинтересовался мой внутренний голос.
«Пофигу!» – ответил я ему и запустил руки под одеяло, к Ри.
Через еще один поцелуй оно полетело куда-то во мрак, а Рината оказалась у меня на коленях. Так было удобнее! Потом я еще сколько-то там целовался с ней, с каждым
