том, как обосновался в этой земле, убив главаря работорговцев, после чего все тут же признали его своим предводителем. На самом деле он просто подбил остальных рабов на мятеж. Кенека прикинулся верным служителем пророка и заявил, что ему больно видеть, как любители джина попирают священный закон. Надо сказать, это было умно с его стороны. Рабы подобрались к своим хозяевам, когда те спали, отнесли их на скалу и сбросили одного за другим в бурные воды. Только двое отказались участвовать в этом, за что Кенека велел засечь их до смерти, да и поделом. Ну а потом все эти люди, ненавидящие работорговцев за то, что те лишили их крова, сделали Кенеку вождем — за его святость и непримиримое отношение к пьяницам, а еще они боялись разделить участь своих бывших хозяев, сброшенных со скалы. Вот почему он так строго соблюдает молитву: ему приходится поддерживать славу святого и служить для остальных примером благочестия.
Ханс умолк и снова разжег трубку от тлеющих угольков костра, а я нетерпеливо спросил, что еще ему известно.
— Много чего, баас. В Кенеке живут два человека. Первый — деспот, жаждущий власти над миром; это жестокий и коварный тип, он любит выпить, пока никто не видит. Ну а второй — мечтатель, который прислушивается к голосам свыше, высматривает в небе знамения и повинуется им; это настоящий колдун, которого манят дали, а он вынужден томиться в здешней глуши, как лев в клетке. В свое время мать Кенеки, должно быть, ошиблась и вместо близнецов родила одного ребенка с двумя душами, которые давно уже борются между собой и будут бороться впредь, пока не убьют его.
— Пожалуй, подобное со многими случается. И это все, Ханс?
— Да, баас, то есть нет. Баас наверняка уже и сам догадался, что преграды, возникающие на нашем пути — ну, когда мы не могли идти своей дорогой, поскольку вождь местного племени угрожал нам расправой, — все это было подстроено Кенекой специально. Он просто-напросто хотел заманить нас в свой крааль.
— Да неужели? Я и понятия не имел.
— Да, баас, именно так все и было. Я узнал об этом от ревнивой женщины.
— Но зачем я понадобился Кенеке? Какая ему от меня может быть выгода? Охотиться тут не на кого, а взять с меня нечего, я не богат. Да он и не просит ничего и, между прочим, кормит нас даром.
— Кажется, он хочет куда-то позвать вас, баас. Этот лев жаждет вырваться из клетки и полакомиться свежатиной, он устал питаться одной мертвечиной. Кенека еще не рассказывал вам о священном озере, баас? Ну, за ним дело не станет.
— Признаться, Ханс, я уже и впрямь кое-что от него про это слышал. Он утверждает, что якобы там родился, а в юности пережил приключение, из-за которого соплеменники изгнали его.
— Верно, баас, а вскоре — помяните мое слово — окажется, что он хочет вернуться на родину в поисках новых приключений или же затем, чтобы свести с кем-нибудь старые счеты; впрочем, одно другому не мешает. Баас согласен отправиться вместе с ним?
— А ты, Ханс?
— Нет, баас, этот Кенека сильно смахивает на призрак, а у меня от них мурашки по коже. — Готтентот снова уставился в небо, немного помолчал и добавил: — Хотя… Пожалуй, мне все-таки лучше отправиться к озеру, баас, чем оставаться в этом месте, где от безделья я наверняка опять возьмусь за пальмовое вино, после чего мне будет совсем худо. Кроме того, доброму христианину вроде меня не пристало бояться призраков, мы живо отправим их обратно в преисподнюю, как учил ваш преподобный отец, баас. Он так и сказал, когда приснился мне нынче ночью: «Не важно, Ханс, чего мы сами хотим, ибо мы должны следовать туда, куда призовет нас воля Всемогущего, даже если при этом Он тащит нас за волосы, используя Кенеку». Теперь, баас, я должен, пока не стемнело, отчистить эту посуду, а после встречусь в укромном уголке с женой Кенеки и постараюсь выведать у нее побольше. Вы же меня знаете, баас: Ханс постоянно жаждет мудрости.
— Смотри не отыщи ненароком глупости, — заметил я наставительно.
Тут я вспомнил, что и у меня нынче вечером тоже назначена встреча. В безоблачном небе уже вовсю сияла звезда. Я поднялся и пошел в сторону крааля. Мы разбили лагерь за оградой из опунций, которые росли вокруг, создавая живой частокол.
«В своей нелепой манере, — думал я по пути, — Ханс изрек великую истину. Бесполезно выкручиваться, коли надо идти, от судьбы не уйдешь. Да, у человека есть свобода выбора, но условия, в которых он может ею воспользоваться, весьма ограниченны».
У околицы меня уже ждал человек в белых одеждах, готовый сопроводить гостя в обитель Кенеки. Как он сам объяснил, на него была возложена обязанность отгонять от белого господина собак и следить, как бы тот ненароком не напоролся на иглы.
Мы прошли через довольно опрятный крааль к северной его окраине, где за оградой виднелась скала, под которой протекал поток, сейчас почти совсем пересохший. По словам Ханса, именно с этой скалы Кенека и сбросил работорговцев.
Кенека жил в глинобитном доме прямоугольной формы, с соломенной крышей и побеленными стенами. Здание окружал высокий частокол, и войти внутрь можно было только через двойные ворота. Вождь явно не желал рисковать. Перед внутренними воротами мой проводник откланялся. В тот же миг мне открыл сам Кенека, проворно сняв деревянную щеколду. Он низко, почти благоговейно поклонился и произнес:
— Входи же, о Макумазан. Слава белого господина достигла самых дальних пределов, добравшись также и до нашей глуши, куда обычно не проникают вести из внешнего мира.
«Чего же тебе все-таки надо от меня, приятель?» — уже в который раз подумал я, внимательно всматриваясь в его лицо. А вслух сказал:
— Неужели? Это более чем странно, ведь я