не благородных кровей, не королевский придворный в лентах и звездах и отнюдь не богат. Я всего лишь скромный охотник и путешественник.
— Что же тут странного? О Макумазан, разве ты не знаешь, что мы судим о людях двояко? И для меня важна твоя собственная ценность как человека, а вовсе не положение, которое ты занимаешь в обществе. Богатство и почести мало интересуют меня. Ничего удивительного, если я осведомлен о твоих личных заслугах и достоинствах, каковых, смею заметить, отнюдь не мало. Разве я не говорил тебе, что принадлежу к братству колдунов-целителей и что мы, живущие в разных концах Африки, общаемся между собою тайным, одним лишь только нам известным способом? Так вот, прежде чем ты ступил на наш берег, я уже знал, кто ты таков и на каком судне приплыл. Среди прочих мне пришло послание и от нашего главаря, Зикали из страны зулусов.
— В самом деле? Что ж, помыслы Зикали так темны и странны, что я почти не удивлен. Но стоит ли так откровенничать здесь, друг Кенека? В твоем доме наверняка есть женщины, а у них длинные уши.
— Женщины? Ты полагаешь, что я пущу в свой укромный уголок этакую дрянь? Ну уж нет, тут мне прислуживают только верные мужчины, но и те на закате уходят. Остаются лишь стражники у ворот.
— Да ты отшельник, Кенека.
— В ночные часы я отшельник, ибо тогда я общаюсь с небесами, а днем… Что ж, днем я как все — не хуже и не лучше остальных.
Мне вспомнились слова Ханса о том, что в Кенеке уживаются два человека, и я в который уже раз подивился проницательности готтентота.
Кенека провел меня по хорошо утоптанному двору к крытой веранде своего прямоугольной формы дома, с дверьми и окнами в арабском стиле. Вместо стекол в оконные проемы были вставлены циновки. По всей видимости, комнат было две. На веранде стояла парочка стульев из эбенового дерева с высокими спинками — такие и сейчас встречаются на Восточном побережье. Отсюда открывался чудесный вид: у подножия обрыва под нами бежала река, а за нею расстилалась просторная равнина. Я сел, а Кенека зашел в дом, освещенный светом лампы, и вернулся с бутылкой бренди, двумя стаканами и кувшином воды. По его знаку я налил себе немного, он же отмерил свою порцию щедрой рукою.
— А я думал, ты мусульманин, — заметил я с наигранным удивлением.
— В таком случае у тебя плохая память, Макумазан. Совсем недавно я сказал тебе совсем иное. Днем, перед всеми, я почитаю пророка; ночью же, когда остаюсь один в этих стенах, поклоняюсь не полумесяцу, а вон той звезде. — Он указал на Венеру, ярко сиявшую в ночном небе, поднял стакан, кивнул в ее сторону и выпил.
— Ты затеял рискованную игру, Кенека.
— Ерунда, — пожал он плечами, — тут не так уж много истинных фанатиков и нет никого, кто бы время от времени не прикладывался к бутылке. К тому же разве я не чародей, разве все не боятся меня и не приходят за помощью, хотя колдовство у них вроде как и под запретом?
— Прав ли я, Кенека, предполагая, что и ты тоже их боишься?
— Порой и такое случается, Макумазан, — признался Кенека без обиняков. — Ведь даже у «небесного пастуха», — (так он именовал заклинателя дождя), — есть желудок, а некоторые из местных жителей очень хорошо разбираются в ядах, особенно женщины. Видишь ли, Макумазан, я бывший раб, волею судьбы ставший господином, и они этого не забыли.
Мне все это порядком надоело, и я спросил напрямик:
— Чего ты хочешь от меня?
— Мне нужна твоя помощь, господин. У меня в этой земле есть все, но я хочу убраться отсюда и вернуться к себе на родину.
— Ну и что ж тебе мешает?
— Очень многое. Перед закатом я уже объяснял тебе, что мне никак нельзя уйти, не измыслив подходящего предлога. Если я только попытаюсь это сделать, меня убьют как предателя и вероотступника. Таково, Макумазан, Древо истины, но не проси меня сосчитать его листья и объяснить тебе, почему и как они растут.
— До чего же красиво ты говоришь, Кенека. И все-таки чего ты хочешь от меня?
— Разве я не говорил тебе, господин, что твоя слава достигла также и наших ушей? Сейчас я поделюсь с тобою еще одной истиной. Можешь мне не верить, но я не лжец, господин. Меня посещают видения, как и моего покойного отца, да к тому же я однажды заглянул в лицо Энгои и вкусил ее мудрости. В видении она велела мне искать твоей помощи, господин.
— Так вот зачем ты, Кенека, преградил мне дорогу, настроив против меня озерное племя и вынудив заехать сюда?
— Верно, господин, хоть я и не понимаю, кто выдал тебе мои планы. Возможно, кто-нибудь из женщин. Или твой проворный желтоглазый слуга, который держит ухо востро даже во сне, как кошка, и, даже если с виду мертвецки пьян, что-нибудь разнюхал. В общем, получив знамение свыше, я и привел тебя сюда.
— Чего ты хочешь от меня? — повторил я, теряя терпение. — Я устал от пустой болтовни. Выкладывай начистоту, Кенека, а я уж сам разберусь, что к чему.
Он поднялся, шагнул к краю веранды и взглянул на звезду словно бы в поисках очередного знамения. А затем обернулся и произнес:
— Ты, господин Макумазан, прирожденный путешественник, жаждущий знаний, настоящий охотник за диковинками. Ты узнал о таинственном священном озере Моун, до которого еще не добирался ни один белый человек, и захотел разгадать его тайны. Мой рассказ еще больше возбудил твое любопытство. Без провожатого ты никогда не отыщешь это место, и лишь я один, здешний заложник, могу привести тебя туда. Возьмешь
