офицеры были по своим местам, в восемь часов утра артиллерия должна открыть огонь. Но сегодня очень сильный туман, все закутано, в малом расстоянии трудно предметы различить, без четверти в девять часов утра первый выстрел во 2-й тяжелой и заговорила артиллерия. Легкие и тяжелые орудия постепенно развивая все сильнее, орудия только потукивая: ту-ту-ту, то-то, тов-тов-тов. Свист снарядов и шипение тяжелых, которые через нас летят с шипением. А погода сегодня хорошая, благоприятствует. Солнце теплое и тихий ветерок провеивает. Весь день сильный артиллерийский бой с обоих сторон, точно море бушевало, трудно разобрать выстрелы или разрыв, все смешало землю с пылью, выбрасывая фонтаны земли. Неприятельских аэропланов летает очень, очень много, точно мухи, а день очень хороший, теплый, точно весной.
Е. М. Шуберская, 3–5 октября
Солдатский лагерь Штаргард. <…> Помещение в лагере вполне приличное, бараки просторные и достаточно светлые. Обращение плохое, помимо обыкновенного битья неофициального, бывали случаи наказания розгами за побеги в присутствии офицера; об этом заявила.
Штрафная рота так же как и в других лагерях, света не дают. Есть приходится в темноте, а так как ложек не дают, то это очень затруднительно. <…>
Рабочая команда в гавани у «Kunstmona»; всего 245 человек, видела человек 100. Вид очень изнуренный и болезненный. Работа тяжелая; рабочий день 10 часов, но кроме того есть лишние часы, за которые хотя и платят больше, но отказаться от них нельзя. Просили команду сменить – обещали. Часовые, как и всегда, грубы и жестоки, и пленные очень на них жаловались. <…>
Рабочая команда сельская, Freinwalde in Pommern. 24 человека, работают у разных хозяев; жалоб не было; вид хороший. <…>
Солдатский лагерь Шнейдемюле. К лагерю приписано 53000 человек; все на рабочих командах, в самом лагере тысячи две. Помещение – деревянные бараки, землянки все уничтожены. За две недели до моего посещения назначен новый комендант, который производит хорошее впечатление, и, по словам наших врачей, относится к пленным хорошо.
Офицерский лагерь Гютерсло. 369 офицеров. Лагерь устроен хорошо, не было никаких жалоб. Помещения хорошие и не тесно. Офицеры очень сплочены, прекрасно работает комитет, даже помогали в солдатских лагерях.
«Петроградский листок», 4 октября
Враг внутренний.
Работает враг внутренний во всю! Что ни день, то новые вести о его победах… Побеждать ему не трудно; с безоружными ведь сражается.
В деревнях Рязанской губернии идет настоящая вакханалия. Продукты, без которых нельзя обойтись, припрятаны и продаются по невероятным ценам. Табак «махорка» еще под старой бандеролью продается, вместо 6-ти копеек, по 25–30 копеек за 1/8 фунта. Сахар можно найти лишь в обмен на ходовые продукты крестьянского хозяйства, за деньги же можно достать только «Ландрина» и другого монпансье, по цене 1 рубль 50 копеек за фунт.
Скупив грибы по 2–3 рубля за фунт, спекулянты подняли различные продажные цены на них до 9-10 рублей за фунт. В городе Владимире острый недостаток хлеба. В виду отсутствия муки, многие пекарни приостановили производство. Черный хлеб продается по 6 копеек за фунт, белый – по 12 копеек.
В Иркутске и Нижнеудинске растет спекуляция с мукой. Из Нижнеудинска телеграфируют:
Торговля мукой прекратилась совершенно, хотя мука есть. Только за последние дни мучники получили 15000 пудов крупчатки. Местное совещание по продовольствию обратилось к иркутскому губернатору с просьбой разрешить немедленный осмотр складов мучников и реквизировать припрятанную муку.
Население сидит без муки! А тут же рядом, в амбарах, мука лежит, и ждет твердых цен! Нет, пора, пора взяться за борьбу с этими союзниками немцев. Каждый день промедления влечет за собой тяжкие и непоправимые последствия.
Г. Н. Трубецкой, 5 октября
Одно несомненно – это общее недовольство, которое настолько велико, что стирает границы партий и дошло до острого напряжения. Как это выльется при открытии Думы, трудно пока сказать, но можно ожидать резкого антагонизма. Назначение Протопопова встречено с недоумением и недоверием: оно никого не удовлетворяет и в особенности его единомышленников по фракции. Связывают ожидания с предстоящей вскоре поездкой Родзянко, но вопросы, которые он, кажется, собирается поставить, могут показаться настолько необычайными, что хорошего результата трудно ожидать. Все это, а главное – обостряющаяся продовольственная неурядица, сгущает грозовые тучи.
А. Н. Бенуа, 6 октября
В 2 ч. Александр Моисеевич Бродский с только что вышедшим номером «полумакулатурного» редактируемого им журнала «Искусство». Упрашивал участвовать. Я его отослал к Левинсону (одного поля ягода, споются). Совершенно зря втянулся с ним в разговор о войне. Какая чудовищная бестолочь! Именно этому «патриотизму всмятку» нашей интеллигенции и суждено погубить Россию. «Нельзя кончить войну!» Точно их спрашивают! Между тем из этого нелепого «общественного мнения» слагаются те препятствия к решительным мероприятиям, которые тормозят людей, стоящих у власти и имеющих как-никак более верное представление о положении вещей. Сбивают их с толку. Хотя бы и столь непопулярного Штюрмера.
В редакции то же самое. Один Туган-Барановский продолжает считать, что надо мириться во что бы то ни стало. Он поделился со мной впечатлением от интервью с кронпринцем. И тут же вдруг: «Но как жаль, что Константинополь не наш!» Как бы многое другое не перестало быть нашим… На подобную маниловщину, лишенную всякого чувства реального, опирается и вся политическая схоластика Милюкова.
Гессен утверждает, что у Протопопова прогрессивный паралич. Обедает в тесном семейном кругу, облеченный в полную парадную форму со всеми орденами. И опять-таки тот же благодушный, милый Иосиф Владимирович вдруг роняет фразу: «Этого царька надо повесить!»
«Раннее утро», 6 октября
Дороговизна дров, покупка которых теперь посильна лишь для средних по состоятельности людей, создала в Ярославле сильное хищение дров где попало и как попало. Начинают растаскивать не только плохо хранимые или перевозимые без надлежащего надзора дрова, но различные деревянные сооружения – мостики, изгороди, заборы.
Н. Н. Пунин, 7 октября
Голодный, усталый, с мокрыми до последней нитки чулками, с застывшими пальцами и простуженным носом я вернулся из Николаевского госпиталя после унижений, грязи и отчаяния от России. Мы не можем выиграть этой войны, мы совершенно не способны ни к какому делу, не способны к ровному, энергичному, ответственному труду. Нам, ратникам 2-го разряда, назначено было явиться к 9-ти часам в Царское. Я опоздал. Я догнал свою партию, так как мне приходится уже в третий раз ложиться в госпиталь, я приспособился. Я знал, что раньше 3-х часов нас не примут в госпиталь. Нас приняли в 6. Мы сидели в маленькой заплеванной комнате,
