Я редко дружил с учителями. Есть такие профессии как политики, журналисты и учителя, которые я просто не могу любить, хотя я хотел бы их любить. Иисус говорит «любите своих врагов». Это хорошо, но он никогда не ходил ни в какую школу, поэтому он не знает ничего об учителях, что очевидно, иначе он сказал бы: «Возлюбите своих врагов, кроме учителей». И конечно, тогда не было журналистов или политиков, людей, вся работа которых состоит в том, чтобы сосать ванту кровь. Иисус говорил о врагах а что делать с друзьями? Он ничего не сказал о том, что нужно любить своих друзей… потому что я не думаю, что враг может сделать вам много вреда; настоящий вред может быть сделан только другом.
Я просто ненавижу журналистов, без всяких интерпретаций, просто ненавижу! Я ненавижу учителей! Я не хочу, чтобы в мире существовали учителя… во всяком случае учителя в старом смысле.
Но этот человек, который был известен как сумасшедший, сразу же стал моим другом. Его полное имя было Раджарам, но он был известен как Раджу-хаки, «Раджу-сумасшедший».
Когда я увидел этого человека вы не поверите, но в этот день в первый раз я понял, что нехорошо быть в самом деле здоровым в нездоровом мире. Взглянуть на него лишь на мгновение, и казалось, что время остановилось. Сколько это продолжалось, трудно сказать, но ему нужно было закончить писать мое имя и адрес, поэтому он стал задавать вопросы.
Я сказал: «Разве мы не можем помолчать?»
Он сказал: «Я бы хотел с тобой помолчать, но давай закончим сначала эту грязную работу, и тогда мы сможем посидеть в молчании».
То, как он сказал: «Давай сначала закончим эту грязную работу…», было достаточно, чтобы показать мне, что есть человек, который, по крайней мере, знает, что она грязная, бюрократическая, бесконечно занудная. Он быстро закончил ее, закрыл тетрадь для регистрации и сказал: «Хорошо, теперь мы сможем посидеть молча. Могу я взять тебя за руку?»
Я не ожидал этого от учителя, поэтому я сказал: «Или правильно то, что говорят люди — что вы сумасшедший или, возможно, правильно то, что я чувствую: что вы единственный нормальный учитель в целом городе».
Он сказал: «Лучше быть сумасшедшим, это спасает вас от многих неприятностей».
Мы рассмеялись и стали друзьями. Тридцать лет постоянно, до его смерти я навещал его, чтобы просто посидеть с ним. Его жена обычно говорила: «Я думала, что мой муж единственный сумасшедший в городе, но это не так — ты тоже сумасшедший. Я удивляюсь - почему ты приходишь посмотреть на этого сумасшедшего». А он был сумасшедшим во всех смыслах.
Например, он ездил в школу на лошади. Это было неплохо, но он сидел задом наперед…! Мне нравилось это в нем. Сидеть на лошади не так как сидят все, но смотреть назад — это странный опыт.
И лишь позже я рассказал ему историю о мулле Насреддине, который ездил на осле, сидя задом наперед. Когда ученики муллы выходили из города, естественно, что они были, по крайней мере, смущены. Наконец, один из студентов сказал: «Мулла, все сидят на ослах, в этом нет ничего неправильного. Ты можешь сидеть на осле, но задом наперед! Осел идет в одну сторону, а ты смотришь в противоположную, поэтому люди смеются и говорят: «Посмотрите на этого сумасшедшего муллу!» - и мы смущаемся, потому что мы твои ученики».
Мулла сказал: «Я объясню вам. Я не могу сидеть, оставляя вас позади, это было бы оскорблением для вас. Я не мшу оскорблять своих собственных учеников, так не пойдет. Нужно найти другие пути. Возможно вы можете все идти задом наперед перед ослом, но что будет очень трудно, и вы будете еще больше смущены. Конечно, тогда вы будете смотреть на меня, и не возникнет вопроса о неуважении. Но для вас будет очень трудно идти задом наперед, а идти нам долго. Поэтому единственным естественным, а также самым легким решением для меня будет сидеть на осле задом наперед. Осел не будет против того, чтобы не видеть вас. Он видит, куда мы идем, и дойдет куда нужно. Я не хочу нас не уважать, поэтому лучше всего для меня будет сидеть на осле задом наперед».
Странно, но Лао Цзы также сидел задом наперед на своем буйволе, возможно, но той же самой причине. Но ничего не известно о его ответе. Китайцы не задают такие вопросы и не отвечают на них также. Они очень вежливы, и лишь кланяются друг другу.
Я был обречен делать то, что не разрешалось. Например, когда я был в университете, я носил рубашку без пуговиц и свободные брюки. Один из моих профессоров, Индрабахадур Кхари… Я помню его имя, хотя он умер много лет назад, но из-за той истории, которую я расскажу вам, я не могу забыть его. Он отвечал за все праздники в этом университете. Конечно, из-за всех наград, которые я завоевывал для университета, он решил сфотографировать меня со всеми медалями и кубками, и мы пошли в студию. Но там возникла большая проблема, когда он сказал: «Застегни пуговицы на своей рубашке до конца».
Я сказал: «Это невозможно».
Он сказал: «Что? Ты не можешь застегнуть свои пуговицы?»
Я сказал: «Посмотрите, вы можете увидеть пуговицы фальшивые. У меня нет петель, чтобы их застегивать. Я не люблю застегивать пуговицы, поэтому я сказал портному, чтобы он не делал никаких петель для пуговиц на моих рубашках. Пуговицы есть, их видно, поэтому на картине они будут видны».
Он очень разозлился, потому что его очень интересовала одежда и другие подобные вещи, поэтому он сказал: «Тогда фотографии не будет».
Я сказал: «Хорошо, тогда я пошел».
Он сказал: «Я не это имею в виду», потому что он боялся, что будут неприятности, и, возможно, я пойду к декану. Он отлично знал, что закона о том, что нужно фотографироваться застегнутым на все пуговицы не было.
Я сказал ему: «Знайте, что завтра у вас наверняка будут неприятности. Такого закона нет. Почитайте об этом, сделайте домашнюю работу, и завтра встретимся в офисе декана. Докажите мне, что фотографию нельзя делать без застегнутых пуговиц».
Он сказал: «Ты в самом деле странный студент. Я знаю, что я не смогу доказать это, поэтому просто давай сделаем фотографию. Я уйду, а ты сфотографируйся».
Это фотография существует. Один из моих братьев, Никланка. собирал все обо мне с детства. Все смеялись над ним. Даже я спрашивал его: «Никланка, почему ты собираешь все обо мне?»
Он сказал: «Я не знаю, но у меня есть глубокое чувство, что однажды ути вещи понадобятся».
Я сказал: «Если ты так чувствуешь, продолжай делать это». И именно из-за Никланки сохранились несколько фотографий из моего детства. Он собирал вещи, которые сейчас имеют значение.
Он всегда собирал вещи. Даже если я выбрасывал что-то в мусорную корзинку, он всегда смотрел, не выбросил ли я что-то написанное. Он собирал все, написанное моей рукой. Весь город думал, что он сумасшедший. Люди даже говорили мне: «Ты сумасшедший, но он, кажется, еще более сумасшедший!»
Но он любил меня, как никто другой в моей семье — хотя все они любили меня, но никто как он. И только у него сохранилась эта фотография, потому что он все собирал. Я помню, что она была в его коллекции — я в расстегнутой рубашке. И я все еще вижу раздражение на лице Индрабахадура. Он был весьма особенный человек, но и я тоже был особенный.
Я сказал ему: «Забудь о фотографии. Это будет мое фото или твое? Если тебе хочется, ты можешь завтра сфотографироваться с застегнутыми пуговицами, но я никогда не застегиваю пуговиц, как ты знаешь. И если я их застегну ради этой фотографии, это будет фальшиво. Или давайте фотографироваться или забудем об этом».
Я хотел бы продолжать, но время истекло. Где-то нужно заканчивать. Стоп.
Приложение
Вы можете о чем-нибудь спросить мою мать, потому что она здесь… Родившись, я три дня не пил молока, и все беспокоились, волновались. Врачи волновались, потому что, как этот ребенок выживет, если он просто отказался пить молоко? Но они не имели понятия о моих трудностях, о той трудности, которую создавали мне. Они пытались заставить меня всеми возможными путями. И нельзя было объяснить им или чтобы они поняли сами.
В моей прошлой жизни, перед смертью, я постился. Я хотел поститься двадцать один день, но я был убит до того, как пост закончился, за три дня до его конца. Эти три дня остались в моем сознании даже в этом рождении, я должен был закончить свой пост. Я действительно упрям! Ведь люди не переносят вещи из одной жизни в другую, если глава закрылась, она закрылась.
И на протяжении трех дней никто не мог положить мне что-нибудь в рот, я просто отвергал это. Но через три дня я был совершенно нормален, и все были удивлены: «Почему он три дня отказывался? Не было ни болезни, ни проблемы, а через три дня он совершенно в норме». Это осталось для всех тайной.
Я ничего не делал, я просто продолжил то, что делал в прошлой жизни. И поэтому в детстве я считался сумасшедшим, эксцентричным, потому что я не давал объяснения, почему я хотел что-то сделать. Я просто говорил: «Я хочу это сделать. У меня для этого есть причины, но я не могу назвать их вам, потому что вы не сможете понять».
