г. четырнадцатилетний Мартен Надо в своем домотканом костюме уезжал в Париж, стенания его сожительниц не были бы более жалкими, если бы они хоронили его. Это было неудивительно. Три других юноши, покинувшие деревню одновременно с ним, вскоре должны были умереть. Путь в 200 с лишним миль от Креза до Парижа занял четыре дня, три из них - пешком, четвертый - в плохой и дорогой карете из Орлеана. Надауд говорит о "золотом веке", начавшемся в 1856 г., когда железнодорожная станция в Ла-Сутеррене позволила его соотечественникам совершать путешествие с комфортом. В новых условиях больше мужчин могли ходить на работу и больше выживать. Далекое путешествие, которое так многих отталкивало, стало соблазном, перед которым трудно устоять. Почтовая служба облегчила связь. Письма, которые разносили почтальоны, подсказывали возможность отъезда тем, кто еще не решился на это. Железнодорожная линия, - жаловался политик, - стала магнитом, притягивающим опилки человечества".
a
Новые железные дороги значительно увеличили сезонные миграции из некоторых бедных районов, таких как Уазан и Сет-дю-Норд, которые, по-видимому, достигли своего пика в 1880-1890-х гг." С появлением в 1860 г. железнодорожной ветки до Родеза все большее число мигрантов устремилось из некогда изолированных районов Руэрге, куда первые переселенцы прибыли только в 1840-х гг. Война и Коммуна приостановили этот поток, но лишь на время. Так, в течение 20 лет после 1890 г. около двух третей молодых людей из Сен-Шели (Авейрон) постоянно находились в Париже, а в 1908 г. половина призывников округа Эспалион явилась на призывную комиссию в Париже. Железные дороги облегчили и стимулировали великие миграции 1880-х годов с юго-запада и запада, сильно пострадавших от филлоксеры, а затем, со временем, иммиграцию в эти же регионы (Пуату, Сентонж, позднее - средняя часть долины Гаронны) западных жителей из бедных, перенаселенных Бретани и Вандеи, которые превратили заброшенные виноградники в фермы и пастбища".
Рельсы также стали глубже менять характер миграции. Они нанесли сильный удар по таким вспомогательным занятиям, как торговля, но еще больше - по местному производству того, чем торговали торговцы. Как только гвозди перестали привозить специально из Фореса или с Пиренеев, как только очки можно было легко приобрести за пределами Юры, местная база торговца стала неактуальной. Саботажникам в Бретани и других регионах больше не нужно было кочевать от одного леса к другому за сырьем, которое теперь доставляли им железные дороги, или скитаться по городу, продавая товары, которые теперь собирали у них дистрибьюторы. Распространение магазинов в рыночных городах и бургах привело к сокращению торговли для лоточников, которые постепенно отказывались от привычного образа жизни и оседали, либо возвращаясь к земле в качестве постоянных фермеров, либо обустраивая новый дом с магазином и, возможно, повозкой, чтобы совершать поездки по стране в пределах небольшой территории. В то же время многие из тех, кто раньше совершал сезонные миграции, стали оседать в городах, где они работали, особенно в строительном бизнесе. Внедрение нового оборудования в эпоху Второй империи - фонарей, позволявших работать в темное время суток, паровых машин, быстрее откачивавших затопленный грунт, водонепроницаемого полотна, укрывавшего рабочих, и строительных лесов - позволило вести строительство почти всю зиму, сократить период безработицы, когда из-за непогоды люди уходили с работы, и нарушить ритм морских миграций. Теперь рабочие дольше задерживались на работе и могли не возвращаться домой годами".
К 1885 году женщины стали сопровождать своих мужей в город. К началу века половина супружеских пар из забытых богом северо-восточных районов Авейрона уезжала в Париж, а к 1911 г. четыре из каждых пяти новобрачных покидали Сен-Шели. В качестве примера Эмиль Гийомэн приводит судьбу пяти крестьян, найденных в жаркий летний день 1902 г. на поле свеклы недалеко от Мулена. К 1910 г. один из них стал дворником, другой работал в концессионной компании в Виши, третий устроился на мебельную фабрику, четвертый стал лакеем, и только пятый остался обрабатывать землю. В Сент-Альбане на Луаре одна пожилая женщина вспоминала, что "около 1900 года вся молодежь уехала, ушла в город". Миграция постепенно превращалась в эмиграцию. Если раньше миграция предпринималась для сохранения крестьянской общины, то теперь она становилась самоцелью: возможностью порвать с общиной, ее укладом, ее тяжелым давлением, освободиться от обременений и ограничений семьи, а также от рабства сельскохозяйственного труда".
Миграция, сезонная или иная, всегда включала в себя элемент приключения. Покинуть дом - это тревожный поступок, но в то же время насыщенное событиями предприятие и освобождение. Поиск работы, дополнительного заработка, прибыльной деятельности, когда дома нет ничего интересного, давал социально приемлемые объяснения мотивам, которые труднее выразить. Конечно, в городе можно было получить более высокую зарплату. Можно было быстро заработать деньги, так говорили. Но это было и бегство от условий жизни в деревне. Жизнь в городе была легче и приятнее, работа была не такой тяжелой, а рабочий день - более легким, легче было получить медицинскую помощь, благотворительность, организованную помощь нуждающимся. А главное, в городах было весело. В деревне "увеселений было мало, церковных служб - мало", в городе - "грубые, развратные удовольствия", к тому же "в толпе никто тебя не знает". Не обязательно было стремиться к разврату, чтобы оценить определенную анонимность, доступность развлечений, готовность к общению. Для бретонских крестьян Париж был похож на заколдованный сказочный город Йс. "С тех пор как Йс погрузился под воду, нет города, который мог бы сравниться с Парижем", - гласила расхожая поговорка. Город с его непрерывной суетой, фонарями, магазинами, дешевыми зрелищами и легкими женщинами представлял собой бесконечную ярмарку или праздник. "Привлеченные городским великолепием, как мотылек светом", - писал Жюль Мелин в метком выражении (ведь в мрачных деревнях, обреченных на долгие темные ночи, свет был важен, даже необходим), крестьяне мечтают о "великолепных театрах, сверкающих кафе, блестящих праздниках, роскоши, удовольствиях" и отказываются от своих убогих домиков. Жизнь в домиках, как мы видели, действительно была унылой. При всех ужасах жизни в промышленных городах крестьяне голосовали за город ногами. Он предлагал больше (и постояннее) развлечений, чем дом, и лучшие средства для их использования. Один школьный инспектор, пытаясь опровергнуть обвинения в том, что образование приучает детей бежать из деревни в город (конечно, приучает!), выдвинул свой список определяющих факторов: человек получает регулярную зарплату, конечно, более высокую, но, прежде всего, безработицу; одевается как леди и джентльмены; может увидеть гораздо больше людей и больше интересных вещей; прилагает меньше усилий или, по крайней мере, не тратит их.
был лучше вознагражден, и ему не пришлось терпеть дождь, ветер, солнце и холод. И все это всего
