в нескольких часах езды!
Нельзя упускать из виду, что городская безработица, особенно во второй половине века, выглядела гораздо менее резкой, чем сезонная безработица в деревне. Кроме того, городской рабочий работал меньше и получал регулярную зарплату независимо от погоды. А главное, если он мог найти постоянную работу, которая в конце концов обеспечивала бы ему пенсию, то постоянный кошмар неуверенности в себе был бы снят.
Это было очень соблазнительно. Больше всего искушение испытывали молодые люди и женщины. Жюль Вальес отмечал, что крестьянские парни меньше возражали против военной службы, чем городские, потому что казармы находились в городах. А военная служба, как мы вскоре увидим, была большим рекрутом для городской жизни. Что касается женщин, то все свидетели подчеркивали их роль в убеждении мужчин оставить землю и деревню, жизнь, которая в их понимании сводилась к страху, неуверенности, скуке и непосильному труду. Если не удавалось уговорить молодых людей, девушки уходили одни. В одной из деревень Эвр в 1900 г. из 100 сыновей сельскохозяйственных рабочих на земле остались 42, а из 100 девушек - только 15.
Наконец, жить в городе означало возвыситься в мире. Крестьянин чувствовал себя неполноценным, потому что он был крестьянином, привязанным к презираемому им состоянию. Презирая свое положение, он разделял презрение мещан, которые одновременно и обижались, и завидовали тому, что им удалось вырваться из земли. И по мере того как уезжали все новые и новые люди, самооценка тех, кто оставался, падала еще больше. Многие согласились бы с лидером социалистов, который на партийном съезде 1909 года заявил, что "те, кто остается на ферме, - это бедные люди, не способные к интеллектуальному опыту, пропитанные невежеством и алкоголем, обреченные на перебежки от церкви к кабаку и от кабака к церкви". Родители гордились тем, что их дети "хорошо одеты, ходят в городском обществе, модничают", и использовали возможности, которые позволяли продвигать их в этом направлении. В 1900 г. один из исследователей "сельского исхода" поставил "родительское тщеславие" на первое место среди факторов, способствовавших этому оттоку. Среди них можно назвать следующие: получение школьного аттестата, который облегчал побег; служба в армии, которая отрывала молодых людей от домашней обстановки и приобщала их к удобствам городской жизни; презрение к земледелию как к непрестижному и не приносящему дохода занятию; боязнь скуки; боязнь скуки, тяга к неизведанным удовольствиям, надежда на легкую жизнь и готовое богатство и, наконец, заразительный пример других, тем более сильный, что транспорт позволял им по возвращении демонстрировать свою новую одежду, богатство и положение и создавал впечатление, что городские люди редко, а то и вовсе не работают?"
Какими бы ложными ни были эти образы, зависть, которую испытывали "сидящие дома", и "тщеславие" родителей, призывавших своих детей покинуть родные места, были все же объективной оценкой ситуации. Да и сам образ города, сформировавшийся у деревенских жителей - место большей занятости и личной безопасности, комфорта, отдыха и развлечений, образования и благополучия, - отражал пересмотренную шкалу ценностей и новое ощущение альтернативы.
Однако если мотивы эмиграции все чаще признаются личными, то ее последствия были и остаются социальными. Одним из первых эффектов стало влияние миграции на уровень оплаты труда. По мере того как работники постепенно покидали регионы с низкой оплатой труда, истощая предложение рабочей силы, конкуренция за рабочие руки подталкивала заработную плату вверх. Чиновники и работодатели были обеспокоены "непомерными притязаниями" остающихся на родине людей, поскольку некогда густонаселенные районы стали редеть. Сельскохозяйственное обследование 1866 г. дало богатый урожай ворчания по поводу того, что рабочие обходятся дороже, выполняют меньше работы и более неказисты, чем в прежние времена. Но наиболее заметные улучшения произошли в 1890-х годах и позже, когда нехватка рабочей силы и повышение производительности труда в сочетании с распространением приобретенных вкусов привели к улучшению оплаты труда, жилья, питания и возможностей сбережения почти повсеместно, особенно в тех регионах, которые были и остаются наиболее отсталыми. Фермеры, привыкшие спать вместе со скотом, стали получать собственные небольшие комнаты. Издольщики, жившие в лачугах, получили более просторные, светлые, "современные" жилища". Домохозяйки, вынужденные работать в поле по утрам в воскресенье и мочить свои церковные наряды от росы, оговаривали в качестве условия найма, что в воскресенье они могут весь день "гулять, смеяться и пить" на свое усмотрение*.
Эмиграция способствовала этим достижениям двумя способами: первый - это декомпрессия, которую она принесла на рынок труда, второй, который, возможно, имеет большее значение, - это идеи, которые она выдвинула.
В 1866 г. землевладелец из Пюи-де-Дема жаловался, что рабочие настаивают на сокращении рабочего дня (теперь они начинают работать не в 4, а в 5 утра, и на обед отводится целый час, а не половина), и эти требования, по его мнению, были продиктованы подрывными принципами, которые привезли с собой эмигранты. Как только строитель возвращался домой, он "распространял деморализацию по деревне". Эмигранты привыкли к более высокой зарплате и другим условиям. "Их присутствие проявляется в том, что они сразу же начинают беспокоить местных рабочих". Свидетель из Креза соглашался: "При контакте с эмигрантами растет неподчинение рабочих". Дело не в том, что не было причин для недовольства, а в том, что не было причин надеяться на перемены. Рабочий, вернувшийся домой, фактически учил своих товарищей, что в других местах все по-другому, что перемены не совсем невозможны.
Несмотря на удивительную изолированность эмигрантов от городской среды, в которой они работали, они, тем не менее, распространяли ее микробы среди своих товарищей на родине. Один из овернцев, писавший накануне Великой войны, отмечал, как быстро мигранты возвращались к местным обычаям, как только оказывались на родине. Однако, почти невосприимчивые к чужим идеям, они приносили с собой иные нравы, "становились проще и вежливее". Они присылали письма, трактаты и газеты, предлагали новые обычаи и вкусы, отправляли домой посылки со всевозможными диковинными сладостями, пряностями и тканями, приезжали домой на праздники и уходили оттуда, принося с собой понятия и моды города. Они первыми использовали посуду за столом, демонстрировали велосипед, красили свои дома или устанавливали освещение. Во многих местах они также первыми заговорили по-французски, что стало частью их "городского костюма". Мы слышим, как они возвращаются в деревню, демонстрируют свои модные наряды и описывают городские чудеса "французскими словами, которые они не слишком хорошо знают".
Если они не знали их, то, по крайней мере, их дети знали. Миграция способствовала распространению грамотности по двум направлениям: мигранты обнаружили, что чтение, письмо и арифметика полезны в их работе и для поддержания связи с семьей по почте, и
