– Не берут? Ай-яй-яй! – поддерживал Павел Ефимыч.
– А вот если я, – горячился Макар Петрович, – напишу в центр: так и так, мол, из осоки заставляют путы вить, не могут гектара конопли посеять. Знаешь, что ему будет?
– Кому?
– Да председателю.
– А что ему будет, Макар Петрович? Он мужик не плохой.
– Осоковым путом да вдоль…
– Эге, Макар Петрович! Мы с тобой уговор имеем – при выпивке о политике ни-ни! А ты – в центр. Об этом надо в трезвости.
– И то правда, – успокаивался Макар Петрович.
Одним словом, в праздничные дни никаких разногласий у них не было. Даже если и возникал какой-нибудь спор (чаще со стороны Макара Петровича), то прекращался он как-то неожиданно.
– Ну об чем речь, Макар Петрович? – скажет Павел Ефимыч. – Да разве ж нам в такой праздник перечить друг другу? А?
Тогда Макар Петрович вдруг встряхивал головой, закрывал глаза и затягивал сразу на высокой ноте:
– Шу-умел ка-амы-ыш, де… (тут он делал короткую паузу и набирал полные легкие воздуха)… ре-е-евья гну-у-улись!
А Павел Ефимыч склонял голову набок и подхватывал:
– …де-е-еревья гн-ну-улись…
Люди услышат такое и говорят промежду собою: «Вот, дескать, по-соседски живут. Добрые соседи – Макар Горчица и Пашка Помидор. Добрые!»
Но как ни говорите, а это все одна сторона жизни. А вообще-то во многом у них с Павлом Ефимычем разница. И большая разница: и по характеру, и по хозяйству. И к председателю колхоза относятся по-разному, что, как мы уже заметили, проскальзывает даже при выпивке, несмотря на обоюдный уговор.
И лицом они разные.
Макар Петрович усов не носит. Нос у него длинный, глаза чистые, светлые, прямодушные, а брови волосатые. Так что если вы его встретите первый раз, то из-за своих бровей он покажется суровым; а взгляните ему в глаза получше – и вы сразу скажете: «Чистая душа – человек». И по обувке его можно приметить: на нем всегда сапоги сорок пятого номера, потому что ни в валенках, ни в ботинках в конюшне или в ночном работать не будешь. Росту он высокого, чуть сутуловатый и весь какой-то костистый, сразу видно, что кость у него прочная, выносливая; на такую кость черт знает что можно навалить – выдержит. Нет, если разобраться до тонкости, то, ей-богу же, ничуть не зазорно, что Макар Петрович два дня в году пьет по-настоящему за все свои остальные трудовые дни.
Павел же Ефимыч, наоборот, усы, как уже известно, носит по-украински, а бороду бреет; глаза у него остренькие, серые, хитроватые, брови жиденькие; лицо круглое, красное, можно сказать, сдобное. За такое обличье он и прозвище получил в юности – Помидор. Весь он какой-то круглый со всех сторон. Думается, положи ему мешок на плечи – соскочит. И руки у него не такие крупные, как у Макара Петровича. И обувается не так, как Макар Петрович: летом – ботинки солдатского покроя, зашнурованные ремешком, а зимой – валенки.
Кроме всего прочего, Павел Ефимыч совсем не курит, а Макар Петрович никогда не расстается с трубкой.
Теперь о хозяйстве. Главное, конечно, – корова. Корова была и у того и у другого. Но это очень и очень разные животные.
У Макара Петровича коровенка немудрящая. Ростом – подумаешь, телушка; длинношерстая, пузатая, но все-таки особенная. Не по молоку особенная, а по характеру. Иной раз взберется по навозной горке к самой крыше сарая, станет под солнышком и, пережевывая жвачку, смотрит на окружающий мир. Иногда ляжет на теплом навозе, который свален в кучу для кизяков. Ляжет там и шумно пыхтит, закрывши глаза. Однако если ее испугать – крикнуть или свистнуть, – то она бешено вскакивает и во всю мочь мчится, задравши хвост, вниз и дальше. В общем, корова нервная, с телячьим характером, – бывают такие коровы, хотя, правда, и редко. Сергеевна доила эту корову, только спутав ей ноги. Иначе, если и надоит какую пару литров молока, то коровенка обязательно разольет его одним выбрыком.
У Павла Ефимыча корова была самая обыкновенная: молока давала много, на навозную кучу не лазила, а по характеру была такая, что даже от ружейного выстрела не вильнет хвостом. Ну просто – корова, в ней только и интересу – молоко. Может, конечно, кто-нибудь скажет, что это и есть главный интерес в корове – молоко. Так-то оно так, но не всегда. Более того, в этом самом вопросе между соседями были довольно большие расхождения.
Сидели как-то наши добрые соседи на завалинке рядом. День был воскресный. А в такие дни они частенько беседовали меж собою не только о каких-нибудь мелочах, а и о политике, и о коровах вообще, и о том, какой главный интерес в корове, в частности. Тут шел душевный разговор. Так было и в тот день. Макар Петрович подошел к хате Павла Ефимыча и сказал:
– Сидишь, значит.
– Сижу. Гуляй со мной.
– И то правда – отдохнуть. – Он сел и первым делом начал набивать трубку самосадом.
– И что ты ее, Макар Петрович, сосешь, непутевую? – спросил Павел Ефимыч. – Курил бы хоть цигарку. А то – ишь ты! – сипит, как форсунка.
Правда, когда Макар Петрович посасывал трубку, то она действительно «сипела». Но он возражал так:
– А что? То сипит смак, есенец самый. (Он иногда любил вставлять ловкие, по его мнению, словечки.) А что насчет цигарки говоришь, то по душам скажу: не накурюсь я ею досыта.
– А не все равно?
– Э, не-ет. Цигарка, та берет одну поверхность. А из трубки потяну – чувствую, берет. Если же еще приглотнуть малость, то и вовсе хорошо, бере-ет! То есть самый витамин из трубки доходит, чувствую.
– Ну, кури, – согласился Павел Ефимыч. – Кури, раз душа требует. Само собой: кому что идет. Вот финагент наш тоже трубку курит.
Слово «финагент» сразу навело собеседников на размышления. Макар Петрович приглотнул из трубки и заговорил, будто продолжая когда-то начатый разговор:
– Дак вот я – о коровах. Это же получается неправильно… И моя корова, по-ихнему, дает доход в три тысячи, и твоя. И я за нее плати четыреста налогу, и ты за свою – четыреста. Возражаю. Это политически неправильно.
– А ты заведи хорошую, ярославку, как у меня.
– Э, нет, Пал Ефимыч. Я докажу. Я, может, и сам понимаю, что моя корова не соответствует действительности. Так. Но учти: ни свет ни заря я ухожу на конюшню, а затемно прихожу домой. Если же еду в ночное, то забегаю только поужинать. Сергевна тоже: раненько – в колхоз, а домой – вместе со стадом. Кто будет держать уход за хорошей коровой? Некому. Девку замуж отдал, парень на сверхсрочную остался.
– А я что ж, по-твоему, не работаю в колхозе? – уже хмурился Павел Ефимыч.
– Работаешь, слов нет. Но ты же, Пал Ефимыч, даже от ездовой должности отказался – без коней на работу ходишь.
– А как же? У меня хозяйство: корова, овчонки, куры, свинка, пчелки. Кто ж будет ухаживать?
– Нет, Пал Ефимыч. Это в корне неверно. Аленка у тебя прицепщица, Володька – на элеваторе, на зарплате, сам – хочешь выйдешь на работу, хочешь – нет. Баба – до минимума дошла и хорошо.
– Это как то есть?
– А так: в хозяйство больше вникаешь. У тебя курс в личное дело.
– А ты дай мне десять рублей на трудодень. Может, я тогда…
– А где я тебе их возьму? – уже слегка горячился Макар Петрович.
– Не ты, а они.
– Кто – они?
– Ну, правление, что ли… Тот же председатель.
– Да это ж мы и есть! – воскликнул Макар Петрович и еще энергичнее потянул из трубки. – Все гуртом если, как один, на работу, тогда, может, и трудодень будет прочный.
– Будет! Держи карман шире, – осаживал Павел Ефимыч. – А тут, – он показал пальцем через плечо, во двор, – тут дело надежное. А налог – что? Купи хорошую корову – оправдает. Слов нет, налог, конечно, большой.
– Да мне больше четырех литров молока и не требуется. Зато моя корова – золотая по выносливости. Она и под кручу к речке сама спустится, напьется, сама же и выскочит обратно наверх и – во двор. А твоей надо носить воду за полкилометра.
Но Макар Петрович чувствовал, что говорит совсем не то, что надо, и от этого еще больше горячился. Однако настоящих слов для опровержения соседа не находил. К тому же, откуда ни возьмись, подошел финагент Слепушкин.
– Здорово были, соседушки! – поздоровался он и сразу раскрыл записную книжку. – До вас, Макар Петрович. Должок по налогу значится – триста.
А Макар Петрович и так уже был не в себе.
– Ты мою корову видал? – спросил он с сердцем. – За что я плачу? Она сама стоит семьсот, а за нее налогу четыреста. Аль вы не понимаете самого коренного вопроса?
– Не наше дело политику переиначивать. Не нужна корова – продай. Мы должны личное хозяйство того… к уклону. И налогов будет меньше.
– Налог того, – вздохнул Павел Ефимыч. – Трудноват, конечно. Ну, я-то расплатился.
– А я возражаю! – закричал Макар Петрович. – Понимания у тебя, товарищ Слепушкин, нету.
– Я что… Мое дело – взыскать.
– А! Взыскать! Ну взыщи, взыщи. Где я тебе столько денег возьму?
– Не знаю. Это не мое дело, а твое.
– Я тоже не знаю. Почему мало денег на трудодни дают? Я день и ночь работаю в колхозе. Я пятнадцать лет у коней живу.
