поведаны моей душе с гармонической легкостью. То была тихая философия жизни, которая проявляла себя при каждой жизненной случайности.
Еще одно обстоятельство касательно сих записок послужило мне в утешение. Я поспешил воспользоваться моим правом на них, едва его обрел, что и спасло их для меня, поскольку едва я их унаследовал, как пытались их у меня похитить. Но замки в моих ящиках оказались достаточно прочны, и требовалась недюжинная сила, чтобы их сломать, а у покушавшегося, вероятно, не было ни времени, ни настроения для дальнейших попыток. В ту же ночь, как похоронили Эльмиру, я прочел записки от первой до последней страницы и утром сжег их, не оставив ни малейшего клочка. Но они запечатлелись в моей памяти столь прочно, что ни один человек не мог теперь встать между мной и покойной. Благодаря этой поспешности узнал я некоторые прежде скрытые от меня тайны и от души посмеялся над Незнакомцами; я не оставлял еще надежды отыскать средство, которое помогло бы мне в борьбе против них.
Любезный граф, я хочу наконец поведать о тех эпизодах из истории Эльмиры, которые вам еще неизвестны. Память моя всегда верно служила мне, и я запомнил все точь-в-точь, как мне рассказала и изобразила Эльмира. Было бы жаль предать ее историю забвению; никогда еще не видел я столь живого свидетельства женского совершенства, как эти записки.
* * *
«Когда я очнулась после долгого обморока, то чувствовала себя еще одурманенной. Я увидела, что нахожусь в гробу. Подле меня стояло еще несколько гробов, и в воздухе пахло тленом. Белый высокий свод был едва освещен единственной подвешенной в центре мерцающей лампадой, по ее мертвенному свету уже можно было догадаться, где я нахожусь. Подвластно ли воображению, что чувствует человек, очнувшийся после глубокого обморока в склепе, причем в неясных воспоминаниях еще хранится образ недавнего счастья! Я не знала, как мне быть. Должна ли я звать на помощь или спокойно дожидаться, пока меня не обнаружат? Судя по горящей лампаде, гробницу навещали, и, помимо общей вялости и затуманенности всех чувств, меня ничто не беспокоило. Но мне не пришлось слишком долго раздумывать. Вскоре из коридора, начало которого я различала в полутьме, отчетливо донеслись человеческие голоса. Я даже могла понять, о чем и что именно говорится. Одни осуждали чудовищную жестокость Карлоса, другие проклинали мою неосторожность, третьи извиняли меня, находя совершенно естественным, что слабая, влюбленная девушка доверилась хитрому, закоснелому злодею. Перед входом в залу все остановились на некоторое время, храня молчание. Наконец они вошли в склеп. Это была длинная процессия из мужчин и женщин, лица которых выражали скорбь. Они принесли светильники, чаши и бокалы, а также одеяния и покрывала. При более ярком свете я увидела, что завернута в шерстяное покрывало и подле меня тоже стоит несколько чаш.
Тут они заметили, что я очнулась и сижу; раздались громкие радостные восклицания. Все засуетились, забегали, стараясь довершить чудо воскресения. Меня подняли из гроба, перенесли из склепа в светлую, просторную комнату и положили на окуренную благоуханными ароматами кровать. Соблюдая приличия, все удалились, кроме двух женщин, которые одели меня, и я постепенно согрелась и полностью пришла в себя.
Увидев, что мне стало лучше, они поздравили меня с освобождением и возблагодарили Бога, что он избрал их для того своим орудием.
— Возблагодарите и вы Создателя, графиня Эльмира, — заговорила одна из женщин, — что он вырвал вас из рук предателя и злодея и передал нам.
— Кто этот предатель и злодей? — спросила я изумленно.
— Ваш прежний возлюбленный Карлос, маркиз фон Г**.
— Умолкни, несчастная, и не пятнай имя того, кого я боготворю!
— Не горячитесь, благородная графиня, — возразила мне та совершенно спокойно. — Через несколько дней вы убедитесь в нашей правоте. Все мы принадлежим некоему Обществу, цель которого — освобождать страждущих от страданий и несчастных делать счастливыми — является делом каждого из нас; нам представляется, графиня, что мы, по крайней мере, заслуживаем вашей благодарности.
Что могла я ответить этому презренному созданию на сию пламенную речь? Я промолчала, решив скрывать все мои мысли, но втайне я знала этим людям цену. Мне было слишком ясно, в чьих руках я нахожусь, и мне вновь вспомнилось то, что я слышала об Обществе накануне свадьбы. Я еще не вполне поняла, почему нахожусь среди них, однако могла уже строить некоторые предположения.
Существовала лишь одна возможность (что было скорее догадкой, чем убеждением) вырваться из этой мышеловки — последовать их примеру и разыграть хорошо обдуманный спектакль. Я старалась показать, что постепенно усваиваю их идеи и без возмущения освобождаюсь от своих мечтательных заблуждений; я искала одиночества, но это их устраивало. Однако чем пристальней я за ними наблюдала, тем больше находила поводов для сомнений, и беспокойство мое только росло. Я не могла без внутреннего негодования воспринимать их попытки меня развлечь. Меня пытались втянуть в разнообразные рассеяния, поводом для которых служило якобы их желание сделать меня, после похищения из злодейских рук моего супруга, вновь счастливой и затем спокойно передать моим родственникам. Бодрость, которая меня никогда не покидала и которой я старалась придать вид естественности, обращаясь со всеми как можно приветливей, убедила этих безумцев, что я на их стороне; так обрела я надежду, улучив счастливый момент, когда за мной не будут столь строго наблюдать, убежать от них. Меня не заботило то, что мне неизвестны внешние обстоятельства; я верила, что избежать ядовитого влияния Незнакомцев значило уже почти победить.
Тем временем вокруг меня собралось общество, состоящее из весьма изысканных дам и кавалеров. Ночью мы совершили увеселительную поездку в соседний замок, и на следующий день мне объявили, что он предназначен для меня. Надо признать, окрестности замка были очень красивы, большой сад вокруг него разбит со вкусом, и прогулки там стали основным моим времяпровождением. Я никогда не оставалась одна, по крайней мере, за мной постоянно наблюдали издали, и хотя миг моего счастливого освобождения должен был наступить еще не скоро, я подбадривала себя надеждой незаметно приблизить его.
Было очевидно, что меня старались всячески развлечь. Празднества на открытом воздухе, непринужденность изысканного общества, очаровательные, любезные дамы, юные, достойные восхищения кавалеры должны были, наслаждаясь весельем и грациями, довершить то, что было начато при столь серьезных обстоятельствах. Все было проникнуто почти незаметным, деликатным стремлением мне понравиться, желания мои исполнялись прежде, чем я успевала их выразить. И в самом деле, вскоре случилось так, что хотя бы на минуту, но им
