— Поднимайтесь, сударыня, я слышу ваше дыхание.
Маг встал над женщиной, стянул с плеч мимика и, шепнув тому, чтобы он не баловал, укрыл ее своим живым плащом.
— Вставайте, мы не можем надолго здесь задерживаться.
Она зашевелилась, очень слабо, неуверенно приподнялась на локтях, оказавшись довольно молодой девушкой, но никак не женщиной. Длинные смоляные кудри испачкались грязью, в них застряли сухие листья, песок и несколько травинок, пухлые алые губы на мертвенно-бледном лице рождали мысль о белой лихорадке, но огромные и живые изумрудные глаза отметали любые опасения. Дева осмотрелась, увидела дело рук волшебника, вздохнула поглубже… а потом ее начало рвать. Спустя несколько минут мучительных спазмов она потеряла сознание. Тобиус тоже огляделся, прислушался к штилю в желудке и подумал с прискорбием, что все-таки сердце его успело ожесточиться. И желудок тоже.
Оказалось, толстяк все еще был жив. Его пальцы-сардельки судорожно сжимали рассеченное брюхо, словно цеплялись за саму жизнь, белые от потери крови губы пытались что-то шептать, но магистру было не до того. С первого взгляда маг понял, что обычными методами делу не помочь, — человек потерял много крови, оказалось задето несколько органов, в рану попало немало грязи, содержимое кишок оказалось снаружи. Нет, надо было действовать основательно. Он принялся потрошить свою сумку, доставая мази, эликсиры, декокты, перевязочные материалы, а также инструменты для сшивания тканей. Тобиус накладывал целительные заклинания, вымарывая инфекцию, разливал эликсиры, удаляя омертвевшие ткани, сшивал разорванные органы — и все это время следил за тем, чтобы его пациент не отдал Господу-Кузнецу душу, поддерживая его обезболивающими чарами. Прошло полчаса работы на пыльной дороге под открытым солнцем, прежде чем волшебник смог стянуть края раны, зашить ее, обработать чарами и мазями, а потом перебинтовать.
Он поднял карету с помощью телекинеза, использовал вырванный из земли пень как подпорку и взялся за свой артефакторский молот. Понадобилось всего несколько минут и Лак Обновления, чтобы починить ось и поставить колесо на место. Дальше с помощью ножа и нескольких запасных лоскутьев кожи он освободил мертвых лошадей от упряжи и принялся ее переделывать, перекроил хомут, изменил систему сцепления ремешков. Для того, кто был хорош в создании магических предметов, эта работа не составила большого труда.
Внутри кареты оказалось очень просторно, она явно делалась на заказ и за большие деньги. Конечно, руки дикарей порядком подпортили резные украшения и ободрали бархатную обивку, но общий вид все еще дарил ощущение роскоши. Магистр перенес деву и толстяка внутрь, устроил их поудобнее, благо места хватало с лихвой, затем хорошенько осмотрелся. Не будучи уверенным в целесообразности своих действий, он набрал несколько хороших мечей с тел погибших охранников, взял ручной арбалет, несколько болтов. Подумав, решил не рыться в поясах и седлах воинов, в которых они часто зашивают долю жалованья, иначе поиски полезных вещей превратились бы в мародерство. Удалось найти еду, которая явно не принадлежала дикарям. Вряд ли они таскали с собой копченые бугортонские окорока черной свиньи, сушеный мармидоузский хлеб или зеленый кагор на травах. Самая дорогая еда для долгого пути. А черные свиньи из Бугортона вообще считались деликатесом, несмотря на свой специфический запах.
Закончив со сборами, волшебник перетащил всех погибших вестеррайхцев на обочину и похоронил. Это не отняло много времени — земля просто-напросто разверзалась аккуратными углублениями и проглатывала тела. С тех пор как Тобиус открыл в себе дар к геомантии, ему не приходилось ею пользоваться, так что пора было восполнять пробелы. Тела дикарей маг сжег, пустив по ним Огненную Стену. Пришлось постараться, чтобы не подпалить ближайшие деревья. Лишь после этого он подозвал петуха, который все стоял вдалеке, и, пристроив его в упряжь, сел на место кучера. Уже давно стемнело.
— Ко-ко!
Они двинулись в ночи, и карета катилась до рассвета. Устроив небольшую остановку в лучах молодого светила, Тобиус проверил пассажиров, сменил мужчине бинты и продолжил путь. Ехали весь день до темноты, с редкими остановками. Волшебник съехал с тракта и некоторое время осторожно вел карету по кочковатому бездорожью. Достаточно удалившись, он выбрал место возле небольшого пруда. Набрав воды и немного хвороста, Тобиус принялся возводить над местом стоянки добротный защитный полог. У него получалась отличная работа — обычно маги брали с богатых путешественников золотом за то, что он сделал для себя просто так. Комплексные чары, защита от мелкой полевой нечисти, духов, которые тревожат во сне. Еще он ощутил, что в пруду кто-то живет. Ничего особо ужасного, но на всякий случай Тобиус начитал несколько заклинаний, отпугивающих водную нечисть вроде топлецов.[60] Поверх всего этого он натянул чары Незримости.
Маг сидел перед костром, следя за тем, как закипает вода в котелке. Можно было бы вскипятить ее в мгновение ока силой мысли, но он не хотел. Когда Тобиус был лишь юным неофитом Академии, наставники посмеивались над ним и его сверстниками, которые жаждали поскорее обучиться Искусству и стремились использовать магию везде и всюду. Юные волшебники нетерпеливы и импульсивны, они все еще остаются в большей степени простыми смертными, нежели волшебниками, и таинственное Искусство им в новинку, а следовательно, очень интересно. Но с возрастом это положение изменяется — чем волшебник старше, тем почтительнее он относится к своему Дару, тем степеннее держится. Магия — не игрушка, и незачем растрачивать свои таланты на пустяки, это неуважение к ней и к самому себе.
Голова болела. Пока несильно, но Тобиус догадывался, что это только пока. Боль, слабая и тупая, притихла в затылке, время от времени напоминая о себе. Она поселилась там недавно и явно не собиралась уходить. Отлив кипятка в глиняную кружку, волшебник насыпал туда трав из одного из своих мешочков и стал размешивать, готовя отвар. Когда жидкость загустела, приобрела маслянистость и зеленый цвет, он выпил ее мелкими глотками. Вкус болотной тины и дикой клюквы неважно сочетались.
Лаухальганда грелся у огня. Казалось, он начал приходить в себя после путешествия на Ору, и его телесные процессы, какими бы они ни были, ускорились. Теперь этот черный каучуковый шарик с ушами меньше спал и чаще выбирался из сумки.
— Керубалес.
— Я здесь, мой брат.
— Ты спишь?
— Иногда я дремлю, но это не сон. Огэбо никогда не погружаются в такое глубокое забвение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
