— Керубалес…
— Прости, но ты почти обессилел. Без твоей магии я не могу вместиться в Валемар.
— Я понимаю! Просто предупреди меня, если у врага появится подмога!
Тобиус поднялся на крышу кареты. Зуланы нагоняли, красные ящеры, несущие их на себе, оказались более резвыми, чем магический зверь, запряженный в огромную тяжелую карету. Маг слышал воинственный клич одноглазых, один из которых метнул в Тобиуса копье. Тот сместился вправо, позволяя снаряду, годному для стрельбы из большой баллисты, просвистеть мимо. Ведущий ящер поравнялся с каретой, и его всадник, ловко оттолкнувшись от спины зверя, перепрыгнул на крышу. Карету ощутимо тряхнуло. Не теряя времени, Тобиус ударил по лысой башке жезлом раз, еще раз. Он пробил затылок зулана, и тот свалился под колеса.
Варвары прыгали на карету, размахивая топорами и клинками, а Тобиус остервенено отбивался, пронзая посохом-копьем и круша жезлом-булавой. Карету носило из стороны в сторону от ударяющихся об ее борта тел, но магическая птица упорно бежала вперед. Маг пронзил вражескую грудь, ударил жезлом, ломая локоть, развернулся, рассекая набалдашником посоха горло, пригнулся, прячась от окованной железом дубины, бросился вперед, пронзая еще одно горло, проломил жезлом вражеский лоб, парировал тяжелый удар, контратаковал, и все это — продолжая балансировать на трясущейся крыше. Откуда-то взялся Лаухальганда, визжащим шариком он подпрыгнул и одним махом откусил голову очередному варвару. Маг пнул обезглавленное тело, сбивая его на дорогу, и смог наконец-то перевести дух. Он убил семерых зуланов, которые с таким упорством пытались добраться до него на крыше мчащейся кареты, Лаухальганда откусил голову восьмому, еще двоих он убил заклинаниями, прежде чем это стало слишком больно.
— Мрр-р! Мрр-р-ря!
— Да, молодец.
Тобиус решил не останавливаться, вернулся к поводьям и повел карету дальше. Проблема со стадом мелких ящеров отпала сама собой — они, как и осиротевшие красные скакуны, с удовольствием принялись пожирать трупы своих хозяев и забыли о слишком прыткой добыче.
Нахлестывая черного петуха, волшебник мчал на запад.
Ветер-пастух нагнал отару черных овец на небесное пастбище, и они закрыли солнце. Не нужно было уметь говорить с духами погоды, чтобы предсказать скорую грозу. Духота и влажность захватывали мир, прибивая запах гари к пыльной земле, и отдаленные громовые раскаты казались отголосками битвы… Кто знает, быть может, это они и были.
— Нам нужно укрытие.
— Я осмотрюсь, — подал голос Керубалес.
Огэбо затих и еще долго молчал, незримый и неосязаемый, обитающий где-то на грани привычного Тобиусу мира.
— Есть деревня в получасе езды отсюда, но не по дороге. Если съедешь сейчас, то скоро доберешься.
— Деревня? Не разоренная?
— Высокие каменные стены и ров, должно быть, защитили ее. А еще она скрыта лесом.
Тобиус дернул поводья и направил карету по указанному пути. Керубалес не подвел. Что бы он ни говорил о себе, а высчитывать расстояние и быстро передвигаться в каком-то смежном между Валемаром и Гэмоном пространстве «самый глупый и медлительный огэбо» умел.
Прячась от ударов низко растущих веток и настороженно следя за лесным мраком, волшебник вел карету по сужающейся дороге. Приходилось оборачиваться и нервно всматриваться в просветы между обросшими мхом стволами, выискивая признаки погони. Маг без магии — жалкое зрелище, все страхи и фобии отращивают зубы и начинают грызть такого мага с утроенной силой. Без магии он трясется как желтый лист на осеннем ветру, от надменного величия и осознания собственного могущества не остается и следа, паранойя захватывает нестабильный рассудок. Все это Тобиус знал и изо всех сил старался укрепить свою волю, чтобы сохранить чистый разум. Ему нужна была передышка, защита прочных каменных стен, возможно…
Как только увидел темнеющий массив каменной стены, он придержал поводья и поехал медленнее, чтобы дать наблюдателям, засевшим сверху, себя рассмотреть. У деревни действительно имелся ров, что приятно удивляло. Пусть не особо широкий и довольно грязный, но настоящий ров, со вбитыми в дно кольями.
— Каких будешь? — крикнули сверху.
Стена была не то чтобы очень высока, всего каких-то три человеческих роста, сложенная из темно-серого шершавого камня с прослойкой из замшелого раствора. Сверху на мага глазели три головы.
— Тобиус Моль, магистр Академии Ривена! Открывайте!
— Еще чаво! Проваливай отседова, покуда живой! — посоветовал дребезжащий старческий голос.
— А то мы арбалетом стрельнем! — добавил другой голос, помоложе да повыше.
— Да обожди ты!
— Открывайте! Нам нужен кров на ночь и немного тепла! В карете раненый человек, ему может стать хуже! Я маг Ривена, ахог возьми!
— Слыхивали мы об ваших магиках! Магики те все в столице сидят, мошну в страхе берегут! Проваливай, колдун! И птицу свою уродскую отседова забери!
— А то мы арбалетом стрельнем!
— Да обожди ты! Что ты лезешь-то? Эй! Эй ты, магик, а ну-ка колдани! Давай, покажи, какой ты волшебник! Может, мы тебе еды скинем!
— Немного! — дополнил голос помоложе. — Ты картоплю любишь?
Тобиус сжал кулаки и челюсти, желтые глаза вспыхнули злыми углями. Он не привык, чтобы к нему относились, словно к дрессированной ярмарочной собачонке. Что теперь? Пригрозить испепелить их? Расплавить стены? Иссушить ров? Проклясть деревню? Блеф… блеф хорош тогда, когда ты способен хотя бы на часть того, чем угрожаешь оппоненту. Тобиус же Моль не мог ничего. Он очень явно чувствовал, что если попытается применить магию сейчас, то в ход пойдет уже не магическая сила, гурхана, а жизненная энергия, гвехацу, — то есть он начнет сокращать свою жизнь.
— Послушай сюда, — сказал волшебник тем самым голосом, который звучал тихо, но заставлял всех вокруг немедленно замолкать и слушать говорящего, — сейчас ты, старик, откроешь мне ворота, пустишь нас внутрь и устроишь на ночлег в теплом доме, и тогда я, возможно, отблагодарю вас, ибо являюсь целителем. Однако же если вы не пустите нас, я разверну карету и уеду. Но клянусь, все, кто живет внутри этих стен, будут прокляты. Вы никогда не покинете их. Стены, которые защищали вас, станут вашей темницей. Вы все помрете с голоду, потому что не пустили путника, нуждающегося в столь малом, как хлеб и кров. Вы будете молить Господа о спасении, но Он не услышит вас. Вы будете жечь собственные ворота, но они не сгорят. В конце концов вы начнете с голоду есть своих детей, а потом и друг друга сожрете. И сколь бы ни были горьки ваши слезы, вы не будете прощены, потому что отказали путнику, нуждавшемуся в хлебе и крове. Открой ворота, старик, а не то прокляну.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
