— Очень-то мне нужен твой муженек, — кричит Мариетта. — Он сам ко мне все время пристает.
Теперь на Мариетту набрасывается и Джулия.
— Если тебе здесь не нравится, — кричит она дочери, — бери да уходи отсюда.
Мариетта вскидывает голову, в упор смотрит на мать, потом на сестру.
— Орите хоть до утра, — говорит она, — я все равно к ломбардцу не пойду.
— Конечно, тебе приятнее чужих мужей отбивать, — кричит старуха Джулия.
Между колоннами на втором этаже открываются ставни. На балкон выходит дон Чезаре. В мгновение ока воцаряется тишина.
Дону Чезаре семьдесят два года; со времени своей службы в королевском кавалерийском полку (в конце первой мировой войны) он почти не изменился, разве что раздобрел немного; держится все так же прямо и по-прежнему считается в округе лучшим охотником.
За спиной дона Чезаре вырисовывается в полутьме спальни силуэт Эльвиры.
Эльвира тоже дочь старухи Джулии. Марии — двадцать восемь, Эльвире двадцать четыре, Мариетте — семнадцать. И Джулия и Мария в свое время побывали наложницами дона Чезаре. Теперь ложе с ним делит Эльвира. Мариетта еще девушка.
— Слушай меня, Тонио, — начинает дон Чезаре.
— Слушаю, дон Чезаре, — отзывается Тонио.
И подходит ближе к балкону. Он босой, штаны латаны-перелатаны, рубашки на нем вообще нет, зато белая куртка накрахмалена до лоску. Дон Чезаре требует, чтобы все его доверенные люди щеголяли в безукоризненно белых куртках. С тех пор как Тонио женился на Марии, он стал доверенным лицом дона Чезаре.
С балкона дону Чезаре видна вся топь, а за ней озеро, среди камышей и зарослей бамбука оно прокладывает себе дорогу к морю и омывает площадку перед крыльцом дома с колоннами; а дальше песчаные отмели перешейка, а еще дальше бухта Порто-Манакоре. Дон Чезаре глядит на море, которое долгие месяцы даже не всплеснет.
— Слушаю вас, дон Чезаре, — повторяет Тонио.
Джулия с Марией входят в дом. Легко шагая, Мариетта исчезает среди зарослей бамбука; она держит путь к камышовой хибарке: в таких хибарках живут о семьями рыбаки дона Чезаре.
— Ну так вот, — обращается к Тонио дон Чезаре, — поедешь сейчас в Порто-Манакоре.
— Поеду сейчас в Манакоре, — повторяет Тонио.
— Зайдешь на почту… потом к дону Оттавио… Потом в контору «Соль и табак».
Тонио повторяет каждое слово, желая показать, что он все отлично понял.
— Ничего не забудешь? — спрашивает дон Чезаре.
Тонио опять слово в слово повторяет все поручения.
— Как же я доберусь до Манакоре? — спрашивает Тонио.
— А как ты сам рассчитывал добраться? — спрашивает дон Чезаре.
— Может, взять «ламбретту»? — рискует на всякий случай Тонио.
— Если тебе так уж хочется, бери «ламбретту».
— Спасибо, дон Чезаре.
— А сейчас я иду работать, — заявляет дон Чезаре. — Скажи своим, чтобы не шумели.
— Будут молчать как миленькие, — говорит Тонио. — Уж поверьте на слово.
Час сиесты прошел. Дон Чезаре видит, как его рыбаки выходят из своих камышовых хижин, разбросанных в топкой низине, и направляются к площадке, где сохнут их сети. Потом он удаляется к себе в спальню, а оттуда проходит в залу, отведенную под коллекцию древностей.
Тонио входит в большую нижнюю залу, где сидят его женщины.
— Мария, — командует он, — принеси башмаки.
— Башмаки? — переспрашивает Мария. — На что тебе башмаки?
— Дон Чезаре разрешил мне взять его «ламбретту»!
— А почему это дон Чезаре разрешил тебе взять его «ламбретту»?
— Он меня в Манакоре посылает.
— А ты что, не можешь до Манакоре пешком дойти, что ли?
— Он мне велел взять его «ламбретту».
— Он ведь работает, как бы ему шум мотора не помешал, — говорит Мария.
— Всю жизнь он моторов терпеть не мог, — подхватывает старуха Джулия. Если бы не правительство с его приказами, никогда бы дон Чезаре не потерпел, чтобы здесь рядом шоссе прокладывали.
— Сегодня у него хорошее настроение, — поясняет Эльвира. — Нынче утром рыбак ему какую-то древность притащил.
Возвращается Мариетта, она принесла рыбы на ужин. Кладет рыбу у камина в углу просторной залы. Потом облокачивается на подоконник спиной к присутствующим. Белое полотняное платьице, доходящее до колен, надето прямо на голое тело.
Мария идет за башмаками Тонио, они висят на балке, а рядом ее башмаки, и башмаки Эльвиры, и башмаки Мариетты; женщины надевают обувь только в праздничные дни или когда идут к мессе в Порто-Манакоре.
Тонио поглядывает на Мариетту, она стоит к нему спиной, облокотясь о подоконник.
Возвращается Мария с башмаками.
— На что это ты так уставился? — спрашивает она мужа.
— Обуй-ка меня, — приказывает Тонио.
Он садится на лавку перед господским столом, столешница вытесана из одной огромной оливковой доски. Кроме самого дона Чезаре, никто не имеет права пользоваться массивным неаполитанским креслом XVIII века с позолоченными затейливыми деревянными подлокотниками в виде китайских уродцев.
— Видать, дон Чезаре совсем ума лишился, раз позволил тебе взять свою «ламбретту», — говорит Мария. — Один бог знает, куда ты на ней укатишь и в котором часу вернешься.
Мария опускается перед мужем на колени и надевает на него башмаки.
— Вот если встречу дона Руджеро, — заявляет Тонио, — так я ему покажу, кто быстрее: наша «ламбретта» или его «веспа».
— Значит, верно, что дон Чезаре позволил тебе взять свою «ламбретту»? бросает не оборачиваясь Мариетта.
— А почему бы дону Чезаре не позволить мне взять его «ламбретту»? Ведь я его доверенное лицо.
Тонио смотрит на Мариетту. Лучи клонящегося к закату солнца скользят по бедрам девушки, и сейчас отчетливо видна теневая ложбинка, разделяющая ее ягодицы, там, где примялась белая ткань.
— А я тоже умею ездить на мотороллере, — объявляет Мариетта.
— Кто ж это тебя научил? — спрашивает Тонио.
— Надеюсь, ты не окончательно ополоумел и не дашь ей вести «ламбретту» дона Чезаре? — обращается к Тонио Мария.
— Заткнись, женщина, — говорит Тонио.
Он подымается, идет в конюшню, выводит оттуда «ламбретту» и на площадке перед домом берет ее на тормоз. Женщины идут за ним следом. Изо всех углов высыпают ребятишки. Рыбаки бросают сматывать сети и тесно окружают мотороллер.
— Воды принесите, — командует Тонио.
Мария и Джулия зачерпывают полные ведра в водосливе озера. Тонио одним махом выплескивает воду на колеса и на крылья мотороллера. Потом протирает «ламбретту» кусочком замши, доводит ее до блеска.
— Выходит, значит, — говорит один из рыбаков, — дон Чезаре разрешил тебе взять его «ламбретту»…
— А что же тут такого? — отвечает Мария.
Мариетта держится в стороне, у крыльца.
Тонио нажимает на кнопку карбюратора, подкачать бензина. Потом проверяет рычаг скорости, чтобы тот был в нейтральном положении. С задумчивым видом регулирует подачу газа.
Рыбаки еще плотнее окружают мотороллер, дети шмыгают у них под ногами.
Теперь Тонио нажимает на педаль сцепления. Раз, другой, и мотор начинает работать. Тонио передвигает рычаг, и мотор взревывает, работает на полную мощность, затихает.
— Хороша штучка! — восхищается рыбак.
— Работает не хуже «веспы», — подтверждает другой.
— А все-таки уж если иметь мотороллер, так лучше «весну», — говорит третий.
— Раз дон Чезаре купил себе «ламбретту», — возражает первый, — значит, он навел справки, какой мотороллер самый лучший.
Тонио отпускает тормоз, садится на седло. Он снова заводит мотор.
К мотороллеру быстро подходит Мариетта.
— Прокати меня, — говорит она.
— Вот видишь, видишь, сама к нему лезешь! — кричит Мария.
— Больно-то он мне нужен, — отвечает Мариетта. — Просто я хочу прокатиться на «ламбретте».
Она кладет обе ладони на руль.
— Тонио, — просит она, — ну позволь мне сесть сзади.
Мария, которая стоит по ту сторону мотороллера, не спускает с обоих глаз.
— Надо у дона Чезаре разрешения спросить, — мнется Тонио.
— Дон Чезаре разрешит, — уверяет Мариетта.
— Это как сказать.
— Пойду спрошу у него разрешения.
— Нет, вы только посмотрите на нее, — возмущается Эльвира, — теперь она уже дону Чезаре мешать будет.
— Ты сама рассуди, — говорит Тонио, — ведь дон Чезаре, когда работает, не позволяет его беспокоить.
— Но ведь ты же его доверенное лицо, верно или нет? — не сдается Мариетта. — Прокати!
— Это точно, я лицо доверенное, — подтверждает Тонио. — Но мне, знаешь, какие важные поручения даны. Поэтому-то дон Чезаре и позволил мне взять его «ламбретту». Ну сама сообрази: разве берут кататься девушку, когда дела надо делать?
Мариетта убирает с руля руки и отходит прочь.
— Ты просто баба! — кричит она.
