в воздухе диковинная птица, которая наконец вырвалась из клетки и упорхнула.
Порыв легкого ветра пригладил траву на поляне, где сидели Ви и Этель. Безбрежное зеленое море колыхнулось и тут же успокоилось. Разлом, через который они пришли на луг, блестел серебром – осколок стали среди зеленого шелка.
– Счастлив, потому что человечество скоро исчезнет? – с ледяным спокойствием спросила Этель.
Ви знал, что под этой невозмутимостью прячется выжженное болью сердце.
– Ты невероятно упряма, любовь моя, – он пропустил сквозь пальцы рыжие локоны, любуясь, как солнце заставляет медные нити блестеть. – Я хочу подарить нам лучший мир, а не уничтожить его.
Сквозь разлом к небу порхнула стайка бабочек. Их крылья переливались розовым золотом, и глядя на них, Ви не мог сдержать грустной улыбки. Это далекое от города место прекрасно так же, как и его Изнанка. Оба не запятнаны людьми, склонными разрушать все, к чему прикоснутся. Даже самих себя.
Чудовища под оболочкой красивого тела – вот что они такое.
– Этель, – Ви закрыл глаза и прижался лбом к виску девушки.
Этот рассвет, это место – великолепны. Но лишь благодаря ей.
– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива вместе со мной.
– Я была счастлива, – она упрямо отклонилась, и Ви почувствовал себя так, будто его оттолкнули.
– Не ври. Я знаю тебя лучше, чем ты считаешь.
Этель обернулась. В ее глазах застыло недоверие.
– Думаешь, только ты заглянула тогда в мою память, в мою душу? – Ви с довольством улыбнулся и очертил кончиками пальцев бледное лицо Этель. Коснулся нежной кожи и бугристых шрамов, а затем поймал подбородок девушки. – У всего есть цена. Нельзя получить что-то, не отдав ничего взамен.
Он ждал, что она возмутится, но Этель молчала. Она опустила глаза, в которых Ви с изумлением заметил проблеск облегчения. Эта эмоция изумила Ви и заставила устыдиться саму Этель. Она виновато поджала губы и обреченно качнула головой.
– Тебе не нужно ничего объяснять, Этель. Не нужно подбирать слова, перешагивать через себя и снова проживать ту боль. Я видел обрывки прошлого твоими глазами, так же, как и ты смотрела моими. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо. Твоя память и чувства – мои. А мои – принадлежат тебе.
– Тогда ты должен знать, что я уважаю и ценю каждую жизнь, – Этель дернулась, вырывая подбородок из пальцев Ви.
Он не обиделся и с наслаждением подметил:
– А еще я знаю, как ты ненавидишь того урода, виноватого в аварии, в которой погибли твои родные. Знаю, что ты желаешь ему смерти, даже если не говоришь об этом вслух. Лучше бы он, чем они. Разве не так?
Здоровый зеленый глаз Этель стал на оттенок темнее, а слепой будто еще сильнее затянуло молочным туманом. Этель боролась со своими мыслями – чувства против рассудка. Ви с интересом наблюдал за этим поединком, отраженным на лице девушки. Он смотрел на нее и видел шкаф с распахнутыми дверцами, раскрытую книгу. А потому не удивился, когда Этель изрекла:
– Мы не судьи, чтобы распоряжаться судьбами.
– Ах, Этель, – Ви любовался ее лицом, будто оно было величайшим произведением искусства. – Если бы все рассуждали так, как ты, мир был бы раем на земле. Но, увы, пока ты отказываешься от силы, другие ее применяют.
Ви вспомнил Мадам и ее слуг, которые держали в заточении десятки актеров. Воскресил в памяти лицо управляющего – убийцы своей матери. Вспомнил всех, кто приходил в заброшенный театр, чтобы в очередной раз осквернить это место – драками, пьянками и даже изнасилованиями. Еще слишком свежи были образы обидчиков Этель, которым он с наслаждением вынес приговор.
Ви видел слишком много грязи. Он сам в ней утопал и давно перестал бояться замараться. Он не считал злодеянием кару над преступником, потому что сам очень долго был жертвой. За годы, которые Ви провел в цирке Мадам, мысль о мести проросла в нем корнями. А когда возмездие свершилось, Ви и вовсе перестал видеть границы между злом и освобождением.
– Ты ведь не злодей, Вильгельм, – мягко шепнула Этель, и в ее глазах заблестели слезы. В утренних лучах они казались капельками янтаря.
От звука своего полного имени Ви вздрогнул. Он так давно не слышал его, что теперь оно, казалось, ему уже не принадлежало. Однако то, как Этель его произнесла, наполнило сердце сладкой тоской по временам, когда Ви был счастлив.
Он еще совсем ребенок и не знает о том, что на самом деле – лишь призрак, насильно вырванный из другого мира. Мама жива, и они много путешествуют. Она уже учит его читать и писать, но все еще рассказывает перед сном сказки.
В той далекой жизни Ви не знал, что зло существует не только в волшебных небылицах. Он верил, что мир любит его, а потому не был готов получать от жизни одну пощечину за другой.
За глупость. За наивность. За трусость.
Но, несмотря на все, что с ним случилось, Ви не оставлял надежды, что мир еще может быть прекрасным и добрым. Таким, каким он знал его в детстве. И пусть то была лишь обманчивая иллюзия – стерильный мир под куполом материнской заботы. Ви знал, что сможет создать эту реальность, чтобы стать по-настоящему счастливым. Вместе с Этель.
– Я не злодей, – после долгого молчания эхом повторил Ви. – Но, если чтобы создать идеальный мир, нужно им стать – я сделаю это. Я приму на себя всю тьму, чтобы другой не осталось вовсе.
– На тебе будет лежать груз за тысячи душ, что погибнут от твоих разломов. Они могли бы жить, раскаяться и измениться, – Этель ссутулилась, обхватив себя дрожащими руками.
Ви хватило одного взгляда на Этель, чтобы понять – она снова думает о тех ублюдках, которых он уничтожил на кладбище. Ради нее.
– Ты можешь сколько угодно говорить, что на твоих руках не останется крови, что все сделает Изнанка. Но это все равно что бросить спичку, а в пожаре обвинить разлитый тобой же бензин. Скольких людей ты вывернешь наизнанку, прежде чем успокоишься?
– Мне хватит одного. И, поверь, я не сомневаюсь, что он вынесет это испытание достойно.
– Он? – Краска отхлынула от лица Этель, когда она догадалась: – Каспер.
– Он – начало и конец всего, – гордо похвалился Ви, в упор не видя ужаса, исказившего лицо Этель.
– Что это значит? Каспер умрет?!
– Что? Нет! По крайней мере, не должен, – Ви задумчиво вгляделся в рассветное небо. – Если бы я не верил в то, что эта букашка справится со своей Изнанкой, я бы не возложил на нее такую ответственность. Этот
