— А дирижабли? — Второв впервые показал знание тематики, ведь кайзеровцы делали ставку на цеппелины.
— Мертворожденные дети. При случае докажу, но сейчас важно знать — чем позже это поймут германцы, тем России будет легче, а поэтому…
Дальше Федотов показал хранящиеся в небольшой комнатушке модели, в которых человек будущего узнал бы все основные машины винтомоторной авиации: пикирующий бомбардировщик и близкий ему по классу штурмовик, тяжелый бомбер и истребитель. Озвученные характеристики этих машин были существенно ниже достигнутых к началу второй мировой, но выше, нежели имевшиеся в Великой Войне.
После описания эффективности применения боевой авиации, у Второва зародилось подозрение, а не болен ли его собеседник. Уж очень красочно «авиамоделист» изобразил ковровые бомбардировки, а от терминов «гибель от баротравм легких» и прочих малоприятных подробностей, аппетита не добавлялось. Но мысль эту он отбросил после заявления:
— Именно поэтому, уважаемый Николай Александрович, я изо всех сил торможу развитие этих машин. Дай моим конструкторам волю, мигари уже через год достигнут скорости трехсот вест в час. Пусть пока набираются опыта на малой авиации и строят пассажирский аэроплан. А эти, — Федотов кивнул на добротно выполненные модели, — не поверите, но их не видел ни один из моих конструкторов. Сам делал, а вот металл мне нужен здесь и сейчас. Сегодня на нем больших денег не заработаешь, но когда полыхнет вся Европа, затраты окупятся сторицей.
После упоминания, что еще сам господин Чернышевский завещал потомкам делать алюминиевые полы, разговор сам собой затух. Второв взял на раздумье паузу, а на неделе пригласил Федотова на зимнюю кабанью охоту.
Его размышления прервал далекий звук рожков, значит, через час на охотников выйдет зверь. С этого момента никаких шевелений и тем более разговоров.
Николай Александрович скосил глаза на Филимона. Егерь, ходивший на зверя еще с его отцом, походил на вросший в землю обломок старой ели. Такой же корявый, и такой же неподвижный.
Переместив взор на Федотова, вновь удивился, как меняет человека эта маскировочная накидка. Белая, с темными пятнами «сучков» и нарисованными линиями ветвей, она делали человека невидимым, а обмотанный тряпками карабин казался дряхлой ветвью. Если бы не едва двигающееся кольцо прицела, Второв бы не догадался, что Федотов смотрит в свою оптическую трубу.
Вот еще странность. На охотника Федотов не походил никаким образом. По этому поводу Филимон как припечатал: «Не охотник». Второв бы с ним согласился, если бы не помнил два выстрела и двух замерших на осенней траве матерых хищников. Филимона в тот раз не было.
По тому, как замерло кольцо прицела, Николай Александрович понял — Федотов кого-то заметил. И верно, спустя малое время на опушку выскочила косуля. Тревожно поведя ушами, сделала два шага, замерев, принюхалась. До нее было не меньше сотни шагов и это «принюхалась» Второв не видел, скорее догадался. Слишком далеко, зато впервые позавидовал Федотову — в его прицел можно рассмотреть даже трепет ноздрей лесной красавицы.
Что спугнуло девочку так и осталось загадкой, но метнувшись вправо, она исчезла в густом подлеске. Следом ей на опушку вылетели две подруги и не раздумывая последовали за своей товаркой.
Охоту на кабана Второв-младший полюбил за возможность полюбоваться таким чудом. Еще в отрочестве увидев лесных красавиц, он никогда на них не охотился. Повзрослев, Второв как-то порвал деловые отношения с компаньоном, устроившим отстрел этих животных. С тех пор он взял за правило проверять своих компаньонов. Не всех, конечно, но в этот раз посчитал случай подходящим.
На смену косулям из леса вышла лисица. Рыжая разбойница сначала шла прямо на Филимона, но почуяв человека, резко взяла влево.
Кабаны появились после зайцев. Впереди шла самка, за ней молодняк. Замыкал «караван» мощный самец.
«Пудов на пятнадцать, — оценил размеры зверя Второв, — но откуда он здесь, обычно течка заканчивается к январю, а сегодня день Святого Григория».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пропустив мамашу, повел стволом за двухгодовалым поросенком. Следующего должен был взять Федотов, а Филимон стоял на подстраховке.
Бах! — ружье привычно толкнуло хозяина в плечо, едва кабанчик вышел на прямой участок, но за долю секунды до выстрела двухлетка просел в глубоком снегу и вместо ожидаемого кувырка, метнулся вперед. Нажатие на второй спусковой крючок отозвалось сухим щелчком бойка, зато со стороны Филимона грохнуло его ружьишко.
Когда Николай Александрович еще только нажимал на второй спусковой крючок, самец, будто выброшенный гигантской катапультой, метнулся на обидчика. Как переламывалось ружье и выдвинулись гильзы, Второв не помнил. Это движение его правая рука сделала помимо воли хозяина, а левая судорожно пыталась извлечь из патронташа патрон. Понимая, что перезарядиться не успевает, Второв инстинктивно начал бросок влево, уходя от клыков разъяренного хряка. И опять же на уровне ощущений понимал, что клык порвет ему ногу, и поэтому мысленно проигрывал, как в самый последний миг успеет немного ее подобрать и как, изогнувшись в броске, зверь сумеет полоснуть по щиколотке. Он даже успел представить, как попытается заглушить режущую боль. А еще, в который уже раз, осознал, насколько этими своими умениями он отличается от окружающих.
Последний бросок самца совпал с резким грохотом выстрела, походившим на удар бича от которого зверь зарылся в снег, и только задние копыта бешено молотили воздух.
— Извини, раньше стрелять не мог, — Федотов мотнул головой в сторону стоящего на линии огня старого егеря.
* * *
Разговор продолжился в усадьбе Филимона, прячущейся в глухомани владимирских лесов. Хозяйский дом-пятистенок с хлевами и амбарами.
Для гостей протоплена чистая изба, принявшая распаренных после бани охотников. Керосиновая лампа освещает нехитрую снедь, венцом которой настоящие сибирские пельмени из добытого на охоте кабанчика. Иного Второв не признавал. Там же Смирновская водка и хрустящие грузди с вареной картошкой.
Еще готовясь к переговорам по конвертеру, Федотов собрал о российском магнате всю доступную информацию, и не зря. Второв не страдал излишним меценатством, полагая это занятие пустым и даже вредным, в чем Федотов был с ним солидарен. Склонность к авантюрам, т. е. к кидалову, будущий магнат продемонстрировал еще в пятнадцать лет. Пользуясь подложными документами, он умудрился втюхать купцу Варфоломееву право на несуществующую дорогу Томск-Новосибирск. Дело вскрылось и, спасая отпрыска, отец «героя» отписал Варфаламееву одно из своих предприятий. Ага, компенсировал убытки, а заодно избавился от самого убыточного предприятия с долгами в пятьдесят тысяч целковых. Разобравшись, купец было рыпнулся, но документы, изобличающие Второва-младшего уже перешли к папане юного прохиндоса.
Такие они, «благородные» российские купцы. Впрочем, а разве может быть иначе? Оказывается, может, особенно, когда легендируются «свои». К примеру, в Британии самыми честными могут быть исключительно британские дельцы. В Германии немецкие, а во Франции все как один лягушатники. Зато забугорные только отчаянное ворье, за которым нужен глаз да глаз.
Благоглупостей о безумной честности купеческого сословия, переселенцы наслушались еще дома. Димон эту муть в голову не брал, Федотов ярился, пока не привык, Мишенин пускал слюни, и умилялся пока его не ограничили в праве распоряжаться деньгами. Что характерно, не только на службе, но и дома. Настасья Ниловна быстренько смекнула, какие тараканы бегают в голове ее благоверного и… не зря об эффективности «лесопилки» на пару с ночной кукушкой слагаются легенды.
Между тем, «безумная купеческая честность», о которой так славно пели в конце XX века, имела место быть, правда, с некоторой оговоркой — не честность, а купеческая честь. А вот это сосем другое дело, ибо честь купца выражалась в единственном условии — умении держать слово, данное другому купцу прилюдно, т. е. при других купцах. Ну, дык, тут-то все в порядке — в этом времени свидетельские показания в суде имели очень даже солидный вес, и поди откажись. Себе дороже будет.
