на болезнь и перенёс две операции клиенток на следующую неделю. Любовь сделала его уязвимым. Любовь заставила пойти на преступление. Много раз он хотел рассказать Алле правду, но не решался. Скажу завтра, обещал он себе каждый день. Завтра так и не наступило.
Не буду больше об этом думать! И продолжал прокручивать варианты. Что, если ему придётся уехать? Поедет ли с ним Алла?
К утру, окончательно измучавшись, его накрыло спасительным сном. Проснулся от мелодии телефона. Алла встала. Сквозь полуприкрытые веки он наблюдал за ней. Прикрытая лишь длинными волосами она стояла возле окна и разговаривала по телефону. С ним! Он прислушивался к её голосу, пытаясь отловить там нотки радости, но редкие слова звучали сонно и равнодушно.
Положив телефон, Алла вернулась в постель.
– Вот придурок не терпится ему. Время ещё только девять. – Она потянулась и, положив голову на плечо Михаилу, обняла его. – Ты плохо спал? Неужели волнуешься?
– Я всегда говорю: волнуются пускай клиенты.
– Тоже правильно. Можно мне поприсутствовать при снятии перевязки?
– Нужно, – Михаил приподнялся на локте. – Вдруг тебе понравится моя работа?
– Уверена, ты слепил из него красавчика, а козёл этого не заслуживает. Но всё равно хорошо, что ты не сделал из него Гуинплена.
– И почему это хорошо?
– Не знаю. Сама на себя удивляюсь. У меня был такой шанс отомстить, а я его не использовала. Слабачка. Ладно, пойду завтрак готовить. Хочется блинчиков с клубничным вареньем. А ты можешь ещё поваляться.
Михаил не стал её удерживать. Даже на утренний секс сил не было. Хотя если бы она его коснулась. Только коснулась. А вдруг больше ничего не будет? Ему хотелось остановить её, сдавить в объятиях, спросить любит ли она его так же сильно, как он её? Впрочем, он знал ответ. Алла лишь позволяет себя любить.
Михаил заставил себя подняться. Пошёл в комнату с тренажёрами и через силу начал заниматься. Нельзя раскисать, говорил он себе. Сегодня всё решится. Алла должна понять, что он сделал это ради неё.
Михаил усадил Сорокина в специальное кресло. Алла села в уголке кабинета на банкетке. Михаил снял повязку, закрывая от неё Сорокина своим телом, чтобы самому увидеть результат.
Лицо Сорокина казалось прекрасным, и первая мысль, которая возникла Михаила: что это мне он так обрадовался? Да не тебе, дурачок, он теперь всем так будет радоваться. Даже когда злится и готов убить. И когда плачет. Прекрасное лучезарно-удивлённое выражение. Распахнутые глаза без сеточки морщин и кокетливо приподнятые брови. Прекрасный Гуинплен, который станет ещё лучше, когда сойдут отёки и побледнеют шрамы.
– Ну как? – насторожённо спросил Сорокин.
– Ты прекрасен, – сказал Михаил.
– Дай мне зеркало!
– Сейчас поищу, – Михаил отошёл в сторону, не сводя глаз с Аллы. Она должна увидеть это первой. Он будто художник нарисовал актёришке новое лицо, которое застыло подобно мгновению, запечатлённому на картине. Алла вскочила со стула. Губы непроизвольно растянулись в улыбке. Она улыбнулась Сергею в ответ и ждала, что улыбка пропадёт. Никто не улыбается вечно. А вот Сорокин будет. Глаза у девушки слегка расширились от удивления, она ждала какого-нибудь изменения и не находила. Алла вопросительно взглянула на Михаила. Сложив руки на груди, он тоже улыбался, подобно настоящему Мефисто, наслаждающегося своей местью.
Сорокин заёрзал, глядя на Аллу, но его беспокойство теперь отражалась только в движениях тела, нервных руках, подёргивании головы. И при всём этом он продолжал улыбался. Алла не могла ни отвести глаз, ни что-нибудь сказать. Улыбка навсегда. Теперь он никогда не сможет сниматься в кино. Никому не нужны застывшие лица. Она нервно улыбнулась, понимая, что сделал Михаил. И его не в чем было упрекнуть. Мефисто сделал Сорокина прекрасным. Алла, прекрасно помнившая лицо Сергея в юности, не видела у него такой чудесной улыбки. И его глаза, ранее смотревшие из-под тёмных бровей, настороженно, теперь светились радостью. Это была изощрённая месть. Сам дьявол не придумал бы лучше. Алла понимала, что Мефисто сделал это ради неё. Он отомстил за неё, продемонстрировав свою любовь и теперь ждал, не сводя с неё взгляда.
– Ну что ты молчишь? – спросил Сорокин Аллу.
Алла качнула головой, дав понять Михаилу, что оценила его работу. И приняла результат. Теперь она действительно чувствовала себя отомщённой. В душе поднялось глубокое чувство благодарности. Твой враг – мой враг. Так должно быть у влюблённых. Алла перевела взгляд на Сорокина и еле удержалась от смеха. Обеспокоенно ёрзающий в кресле, с беспомощно приоткрытым ртом, он продолжал улыбаться.
– Ты прекрасен, – сказал она. – Даже ещё лучше, чем в те студенческие годы.
Сергей посмотрел на Михаила. На Аллу. Он чувствовал подвох и понимал, что эти двое в заговоре. Иначе с чего бы им переглядываться. И это удивлённое выражение лица Аллы. Сорокина обуял страх. По спине стекла струйка пота. Что они с ним сделали?! Его фигура, вылепленная бесконечными тренировками и массажем и лицо, которым восхищаются тысячи женщин – это всё, что у него есть. И он не может это потерять.
– Дайте мне зеркало! – потребовал Сорокин, выбираясь из большого кресла, наподобие тех, что стоят в стоматологическом кабинете.
Михаил с опаской посмотрел на Сорокина, а потом на инструменты, которые аккуратно лежали на тумбочке возле кресла. Хирург пропустил момент, наслаждаясь местью. Теперь его в кресло не засунуть. Главное убрать Аллу.
– Алла, открой, пожалуйста вон тот шкафчик возле двери и посмотри есть ли там зеркало.
Михаил прекрасно знал, что там нет зеркала. Зеркало было в тумбочке, где лежали инструменты. Увидев, что Алла на безопасном расстоянии, Михаил нагнулся и достал зеркало из тумбочки. Посмотрел на Сорокина. Ну ты сейчас получишь свою красоту, урод.
– Алла, я вспомнил: зеркало здесь, – Михаил выпрямился. В руках круглое зеркало на пластмассовой ручке. – Может, присядешь, чтобы в обморок не упасть от своей красоты? – не удержался он от сарказма.
Сорокин вскинулся. Нетерпеливо протянул руку. Михаил загородил собой инструменты и подошёл ближе.
– Шрамы посветлеют, отёки уйдут.
– Давай уже! – Сорокин чуть ли не вырвал зеркало у Михаила. Дрожащей рукой поднёс к лицу и замер, разглядывая себя. Облегчение, которое должно было проявиться на лице в первые секунды, затмила лучезарная улыбка. Сорокин повернулся в анфас, потом опять посмотрел прямо. Михаил физически чувствовал, как он пытается сделать серьёзное выражение лица. Всё, что он мог сделать, это чуть-чуть наморщить лоб, но это
