не будет. Не в графском доме, как понимаешь.
Алиса прищурилась на девушку. И даже проснулась от злости. Спустила ноги на пол и уставилась на Наташу, жующую хлеб.
– Может, хватит уже про графские дома?!
Наташа хмыкнула. Алиса умылась, достала расчёску и попыталась расчесать кудри. Дело это было непростым и дома. Но там были горничные, которые тщательно разбирали прядки. Расчёска застряла посередине, и Алиса кое-как пальцами разделила волосы и заплела их в косу, которую скрутила в пучок. Посмотрелась в маленькое зеркальце. Так и есть: под глазами уже залегли тёмные круги от недосыпания.
Алиса уселась, глядя на чёрный ломоть хлеба. Отщипнула маленький кусочек и запила чаем без сахара, стараясь не морщиться. Ни пить, ни есть не хотелось.
– Ты давай хлеб доедай. Тебе силы нужны. А то ещё в обморок грохнешься.
Не успев ответить, Алиса увидела просунувшуюся в щель двери голову Стаса.
– Можно?
– Милый! – девушка выбежала к нему, но вокруг были койки с ранеными, и все смотрели на них. Не поцеловать. Не обнять. Стояли смотрели друг на друга.
– Ну как ты? – на лице Стаса отразилось явно не восхищение её внешним видом.
– Ужасно выгляжу? – спросила Алиса, приглаживая кудряшки.
– Для меня ты всегда прекрасна. Я говорил, что тебе идёт форма сестры милосердия.
– Спасибо.
Из закутка вышла Наташа. Посмотрела на Стаса. Тот поклонился.
– Рада видеть, граф Ракитин. Проходите к нам в гости. – Она посмотрела на Алису.
– Можете недолго побыть вдвоём. Я к Михалычу.
Прильнув к Стасу, Алиса почувствовала себя счастливой и несчастной одновременно и не удержалась от слёз, рассказывая, как вчера помогала хирургу.
– Ты молодец, – Стас поцеловал её в лобик. – Моя маленькая смелая девочка. – Стас увидел на столе кружку с чаем. – Давай-ка завтракай.
Алиса нахмурилась.
– Понимаю, что война. Но не могу заставить себя есть чёрный хлеб. Я его никогда не любила.
– Надо, милая.
– Вот и эта, – говорит, что надо. Алисе не хотелось называть Наташу по имени. – А я не могу.
– Тогда давай я тебя покормлю и расскажу, что у нас тут происходит. – Стас отломал маленький кусочек горбушки. – Давай. За маму. – Алиса, как ни была разбита, улыбнулась. – Скажешь тоже. За какую маму? Баронессу Калиновскую?
– Тогда за мужа, – тут же нашёлся Стас. – У меня есть минут десять, а потом нас отправляют рыть окопы и землянки.
– О, Стасик. Ты же офицер.
– На военном совете, созванном Александром II, принято решение прекратить прямые штурмы и блокировать город. Задача – сломить сопротивление осадой. На самом деле, как треплют тут языками, Александр совсем сдал. Во время третьего штурма Плевны, государь, не видевший ни одного сражения, и попав эту бойню, совершенно растерялся и чуть что принимается плакать.
– Да ладно?! Государь плачет?! – Алиса, которая ругала себя за каждую слезинку, была обескуражена. А хотя что удивляться?! Она до сих пор помнит испуганное выражение Николая I во время штурма декабристов. А Александр, сын Николая. Каждый раз, когда звучали знакомые из истории имена, Алиса воодушевлялась. Как же ей повезло, что она уже второй раз оказывается в гуще событий истории.
– А вот сын его, – продолжил Стас, скормив Алисе ещё один кусочек хлеба, – напротив, оказался настоящим бойцом. Поговаривают, что он осуждает главномандующего за то, что Плевну хотели взять с эффектом в день рождения государя. А мог бы и предвидеть, что так закончится. Русское подхалимство обошлось шестнадцатью тысячами людей, среди которых триста офицеров.
– Ох, как это ужасно. И как хорошо, что ты не участвовал в этом.
– Турки настоящие звери. Они не просто убивают, они ещё издеваются над телами. Отрубают головы, разрезают на куски. Вся земля полита русской кровью.
– Скорее бы всё это закончилось, – вздохнула Алиса. – Я так боюсь за тебя.
Они снова обнялись.
– Ну ладно, мне пора. Я хоть и офицер, но должен своим примером вдохновить солдат.
Они бессчётное количество раз поцеловались, прежде чем Стас ушёл. Он не сказал, что после рытья окопов и землянок, его направляют в отряд Гурко, чтобы отрезать последний западный канал, по которому ещё и поступало продовольствие для турков из Софии. Не стоило сомневаться, что это бой не на жизнь, а на смерть в самом буквальном смысле. Если наши победят, ловушка для турков захлопнется.
Алиса старательно училась у Наташи делать перевязки, терпеливо снося колкие замечания, вроде того, что же тебя на курсах не учили. На курсах, на которые Алиса походила совсем немного, было больше теории. К тому же девушки тренировались друг на друге, подставляя друг другу белые ручки и ножки, хихикая от стеснения.
В госпитале всё было по-настоящему. К тому же действовать приходилось осторожно. Бинты прилипали к ране. Раны гноились от инфекции и жары, которая не прекращалась, несмотря на конец сентября. Раненые стонали, а иногда выкрикивали бранные слова. Потом извинялись. Ласково называли Лизонькой. Алиса старалась изо всех сил, а когда было совсем невмоготу, выходила на улицу, подставляла лицо свежему ветерку и солнышку. Ловила себя на мысли, что даже думается с трудом, словно от физической нагрузки мозг онемел.
Жизнь, казалось, замерла. Второй штурм Плевны испугал и командование, и офицеров, и солдат. Алиса радовалась передышке. По крайней мере, не поступали новые раненые. А самое главное – Стас, хоть и уставал возведения окопов, всё же был в безопасности. По вечерам он выбирал время и приходил к ней. Солнце садилось рано, они гуляли по темноте. Лицо у Стаса осунулось, а он сам приобрёл, как он говорил, офицерский загар.
Встречаться получалось поздно ночью и урывать это время у сна, которого катастрофически не хватало. А ещё хотелось любви, но совершенно не было условий. Ложась спать, Алиса вспоминала кусочек их неполного медового месяца. Казалось, что тогда им мешали, но у них была своя комната и ночь для любви. Пусть даже иногда неполная. В первые дни Алиса думала, как только добраться до койки, чтобы хоть немного выспаться, но скоро почувствовала, что ей не хватает ласки.
Как-то она вышла из госпиталя, чтобы проветриться. Была прекрасная южная ночь, и Алиса, задумавшись, не заметила, как забрела чуть дальше, чем следовало. Услышав голоса, мужской и женский, спряталась в кустах и присела на выгоревшую траву. Парочка была совсем рядом. Послышалось хихикание, потом голос: «да
