— За что? — удивился тот. — Это ты вернула мне веру, которую я потерял, видя лишь себя в мире, а не мир вокруг себя…
— А ты помог мне понять, что в моем чувстве нет ничего постыдного, как я считала прежде.
— Да… — он вздохнул, оглянулся на горожан. Только что он осуждал их за слабость, теперь же он взглянул на чужаков иначе… Может быть, как и Лина, они беспокоятся не о себе, а о близких? Тогда их можно понять.
"Они беспокоятся… — караванщик болезненно усмехнулся. — А я о своей дочери даже не подумал. Меня заботило, что будет со мной, что почувствую я, а не каково ей…"
— Поверь, — вновь заговорила женщина, но это были своего рода мысли о своем, наболевшем, — мне бы очень хотелось быть рядом с детьми. Но не могу же я разорваться! Атен, он ведь вернется? — спросила она, глядя на хозяина каравана глазами, полными боли и отчаяния.
— Конечно.
— Я боюсь, — на глаза женщины набежали слезы, которые она была уже не в силах скрывать. Душа металась, не находя пути вперед в жгучем холоде белого безмолвия метели. Лине сейчас так нужно было на кого-нибудь опереться!
— Ну, не надо, не плачь, — Атен обнял ее за плечи, она прижалась к его груди, пряча залитое слезами лицо в складках одежды, — ты ведь такая сильная. Я всегда знал, что, если со мною приключится беда, ты не оставишь мою малышку, присмотришь за ней…
— А ты? — она вскинула на него мокрые, покрасневшие глаза. — Ты ведь тоже не оставишь моих сыновей? Обещай мне, Атен, позаботиться о них как о собственных детях, если… Если что…
— Откуда такие мрачные мысли? — странно, но рядом с этими столь человечными и конкретными страхами его ужас перед лицом конца мироздания начал тускнеть.
— Если Лис… Если с ним… — она не договаривала фразы до конца, обрывая их, словно от этого скрытые за словами страхи становились менее реальными. Но нельзя прятаться от самой себя до бесконечности. Рано или поздно приходится признавать, смиряясь с судьбой, то, что на одной из дорог, ведущих вперед, может ждать беда. — Я не смогу жить без него! — быстро зашептала она. — Ни дня, ни часа! Я… Я уйду за ним…!
— Лина, Лина! — караванщик осуждающе взглянул на нее. — Как ты можешь думать о таком!
— У меня есть на это право! Есть! Ведь я его жена! Боги милостивы. Они разрешат мне не расставаться с тем, кто идет по одному со мной пути!
— Но ты еще и мать!
— Наши сыновья… Они поймут меня, я верю. Ты ведь не бросишь их, поможешь вырасти?
— Конечно, я позабочусь о них. Но, Лина, небожители не одобрят такой выбор. Они… — караванщик хотел еще что-то сказать, но остановился, качнул головой: — Великие боги, да о чем мы с тобой говорим! Не престало раньше времени оплакивать живого!
— Всегда нужно готовится к худшему. Говорят, что скорбь вызывает жалость у бога судьбы и господин Намтар стирает с лица вечности самые ужасные из путей.
— Самые ужасные…
— Тебя ведь тоже что-то тревожит… Что? Расскажи! Тебе станет легче.
— А как же ты? К чему тебе полнить чашу боли еще и моими сомнениями и страхами?
— Ты выслушал меня. Я хочу ответить тебе тем же.
— Если бы знала ответы на те вопросы, которые не дают мне покоя. Что со мной? Что держит меня здесь, не дает пойти к Мати, когда душа знает, что я ей сейчас нужен, как никогда?
— То же, что и всех. Оглянись.
Мужчина повернулся. Его взгляд скользнул по лицам людей — своих и чужих, которые, застыв на месте, стояли, не сводя взгляда со священного храма. В их глазах было ожидание, губы шептали молитвы, на лицах застыло напряжение, когда каждый последующий миг ожидания ложился на них новой морщинкой.
— Это выше нас, — продолжала караванщица. — Ты заметил, что никто из спавших в миг, когда все началось, не проснулся? Ни один новый горожанин не пришел на площадь, и, в то же время, никто из оказавшихся на площади, не покинул ее. Даже время… — она подняла взгляд на небо, его серые бесцветные просторы со скользившими по ним толи облаками, толи тусклыми расплывчатыми тенями, — оно тоже ждет, что случится дальше.
— Да… Возможно, я чувствую это даже лучше, чем все остальные. Сейчас, здесь исполняется судьба. И не только нас, но всего мира… Что будет, если Губитель победит и на этот раз? — спросил он, и сам ответил на свой вопрос: — ничего…
"Но он не может победить! — в отчаянии кричала душа. — Шамаш — великий бог!"
"В прошлом это не остановило Губителя", — возражала холодная и бесчувственная память.
"Тогда Враг прибег к помощи обмана!"
"Что помешает Ему сделать то же и на этот раз?"
"Но…"
"Шамаш даже не осознает себя богом, он не помнит…" — караванщик скривился от боли. Эти мысли… Они были невыносимы, сводили с ума своей безнадежностью. Более того: рядом с тем образом, в котором являлось будущее, безумие выглядело сладким сном, светлым избавлением…
— Атен, — качнула головой караванщица, — что бы там ни было мы должны верить в Шамаша, Его мудрость и могущество, — вздохнув, она чуть слышно добавила: — В конце концов, нам ведь больше ничего не остается…
— Да — ничего… Наш мир не выдержит Его смерти.
— Без Него земля обречена. И это понимаем не только мы, но и боги.
— Вряд ли следует надеяться на помощь небожителей. Вспомни госпожу Кигаль. Конечно, хвала Ей за то, что Она не пошла против брата, но… Она могла бы и помочь Ему… Видимо, богам все равно, что станет с нашим миром.
— Они всегда смогут создать другой.
— Светлый, чистый, полный жизни… Вот только… Жаль, но в этом мире нам места не найдется…
Какое-то время они молчали, глядя на священный холм… Сначала им казалось, что они готовы прождать так целую вечность. Но время тянулось так мучительно медленно! Оно не вносило никакого изменения в полотно пространства, оставляя его пустым и потерянным. Не важно, что из-за туч вышло солнце, ведь даже его свет не мог вернуть в души людей покой и уверенность, может быть потому, что те не видели его, глядя в иную сторону, ожидая возвращения иного святила…
— Что же так долго… — прошептала Лина.
— Для богов время — нечто совершенно иное, чем то, что видят в нем люди. Что для небожителя лишь миг, человеку становится веком.
— И сколько веков пройдут тут за один миг там? — она качнула головой в сторону священного холма.
— На все воля богов, — вот и все, что мог сказать в ответ караванщик. Атен боялся этого времени ожидания, ненавидел его, проклинал и столь же страстно молил…Молил только об одном: если за ним ждет лишь неминуемый конец и бескрайняя пустота, пусть то время, что лежит за мгновение перед концом, продлится вечность…
— Странно… — чуть слышно проговорил Атен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
