И, убедив себя в этом, он отошел в сторону, пропуская горожан, которые медленно, шепча слова молитвы, двинулись к холму.
Атен уже хотел повернуться к Лине, чтобы задать ей очередной вопрос, который, так и не прозвучав, тотчас забылся, когда хозяин каравана заметил, что вслед за горожанами к храму направилась и Мати.
"Ну конечно, разве может что-нибудь обойтись без нее? Это любопытное создание ничего не пропустит!"
— А ты куда? — Атен не просто окликнул ее, понимая, что девочка может сделать вид, что не услышала, и убежать. Нет, на этот раз он догнал дочку, взял за руку, возвращая назад.
От храма больше не веяло ни опасностью, ни бедой. Однако это вовсе не означало, что маленькая непоседа не отыщет там неприятностей на свою голову.
— Искать Шамаша! — исподлобья глянув на него, бросила Мати, раздосадованная новой задержкой, когда она так торопилась! Весь ее вид говорил: пусть ее накажут, да вообще, пусть с ней делают все, что угодно. Но потом, а сейчас она поступит так, как считает нужным!
— Ох, дочка… — заглянув ей в глаза, вздохнул караванщик. — И что мне с тобой делать? — вместо того, чтобы возражать, настаивать на своем, соединяя просьбы с угрозами, он вдруг как-то сразу смирился с желанием девочки, словно видя в нем неизбежность.
— Атен, не беспокойся за малышку. Я пойду с ней, — проговорила Лина. В ее глазах была та же решимость. Они словно говорили: "Надеюсь, ты понимаешь, что я должна быть там, как можно ближе к мужу, я должна первой встретить его, когда он вернется…"
Караванщик вовсе не собирался возражать. Его мучила сейчас совсем другая проблема: Атену самому страстно хотелось подняться в храм. И единственное, что удерживало его от этого шага, было сомнение, вправе ли он сейчас, когда беда лишь только миновала, не успев далеко отойти в прошлое, покидать караван…
"Однако… — размышлял он, пожевывая нижнюю губу. — Здесь ничего не произойдет. Что бы там ни было, что бы нас ни ждало впереди, все случится там"…
— Ну, что же, — он повернулся к Мати и Лине, замерших на месте в ожидании его решения. — Раз так, идем.
Девочка с недоверием взглянула на него. Она-то думала, что отец разозлится, станет ругаться, кричать…
— Здорово… — прошептала Мати. А затем ее глаза заискрились от радости, маленькие холодные пальцы стиснули руку отца, потянули вперед. — Ну же, пошли скорее!
— Постой, подожди мгновение…
— Ну что еще! — та обиженно надула губы. "Ты ведь сам сказал!" — кричали ее глаза.
Но отец уже повернулся к ней боком. Его взгляд был устремлен на слепую девушку, которая накануне пришла к каравану вместе с вестником.
— Милая… — окликнул он ее, медленно, на ощупь двигавшуюся в сторону холма. Атен не сразу смог вспомнить ее имя… Он уже было решил, что та его и не называла вовсе, но тут вдруг оно вспыхнуло в памяти яркой искрой. — Тебя ведь, кажется, Ликой зовут?
— Да, — остановившись, горожанка обратила лицо в ту сторону, с которой до нее доносился голос.
— Разве тебе не следует оставаться с караваном? Шамаш поручил тебя моим заботам, и я намерен выполнить Его волю.
— Но я должна быть там! — воскликнула она, не сдержавшись. — Прости меня, — поспешила извиниться Лика, понимая, что не может так говорить со спутником бога солнца.
— Мы понимаем тебя, девочка, — улыбнулась Лина, подойдя к горожанке. Она осторожно взяла ее за руку, погладила по ладони, успокаивая. — Там те, чья судьба тебе небезразлична, — она обратила свой взгляд на Атена.
— Лика, я не могу не думать о данном слова… — он видел, как его собеседница напряглась, готовясь настаивать на своем, и, спеша ее успокоить, продолжал: — Но, так как я сам собираюсь подняться в храм, не стану мешать и тебе сделать это. Просто будет лучше, если ты пойдешь с нами, раз уж наши пути совпадают. Мы поможем тебе.
— Спасибо! — Лика улыбнулась, с радостью принимая помощь от этих милых, добрых людей, который избрал в свои спутники величайший из небожителей…
— Вот и хорошо, — проговорила Лина, беря девушку под руку.
— Ну, теперь мы, наконец, можем идти? — спросила Мати.
— Вперед! — караванщик махнул рукой в сторону холма.
Они поднялись к храму, вошли внутрь.
То, что открылось их глазам, было воистину восхитительно: огромные просторные залы, ни с чем не сравнимая красота внутреннего убранства, дух чего-то непонятного и от того еще более великого, наполнявший все вокруг.
А зала, в которой покоился магический камень… Казалось, что она принадлежала не миру людей, а божественным странам. Конечно, Атен понимал, что ничто на земле не могло в точности повторить небесное, когда неземной свет ослепит, пламень сожжет, дыхание умертвит то, что не в силах перенести истинного присутствия небожителей. Разве не в этом состояла главная причина того, почему боги в те редкие мгновения, когда Они посещали землю, старались являться не в своих истинных обличиях, а принимая образ смертных? Но и то, что предстало перед пришельцами, было воистину достойным отражением чуда.
В основании залы лежал круг. Пол покрывало золото, являя собой огромный солнечный диск. Стены возносились высоко вверх, к самому небу, которое ложилось на них словно свод, при этом не скрывая путей в небесные страны, а, наоборот, открывая их взору всех, притягивая к себе взгляд. Здесь становилось отчетливо видно, что обреченное судьбой ходить по земле смертное тело никогда не достигнет холодных высот, ибо этот путь не по силам ничему живому. Человек чувствовал себя маленькой песчинкой, одной из множества таких же, лежащих в пыли и не смеющих даже думать, мечтать о том, чтобы подняться в небеса…
И, все же, осознание этого не впивалось в сердце болью, чувством собственной ущербности. Даже зависть к небожителям, забредавшая на мгновение в душу, умирала, едва взгляд касался талисмана города — огромного камня, под чьим черным покровом, подобным пологу ночных небес, среди бесконечных глубин мрака мерцали отблесками неведомых далеких звезд искорки-вздохи.
При виде его мысли наполнялись гордостью: "Пусть мы — лишь жалкие смертные, но у нас есть нечто, чего нет более нигде — ни в небесных странах, ни в подземных владениях, ибо только здесь, на земле людей возможно существование величайшего из чудес — магического камня, в котором слиты все стихии, жизнь и смерть, сила и слабость, душа и плоть…"
Он притягивал к себе взгляд, чтобы более не отпустить никогда, завораживал, заставлял на какое-то время оцепенеть, лишившись способности не то что видеть, но даже думать о чем-либо ином. Должно было пройти время, прежде чем, выходя из-под власти первого, наиболее сильного и властного впечатления, пришедшие к магическому камню смогли оторвать от него взгляд и оглядеться вокруг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
