Ф. И. Мстиславский решил, что королю служить выгоднее, поскольку вряд ли он будет часто наведываться в Москву. Он даже получил от Сигизмунда хвалебную грамоту: «Ио прежнем твоем к нам радении и приязни бояре и думные люди сказывали: это у нас и у сына нашего в доброй памяти, дружбу твою и радение мы и сын наш сделаем памятными перед всеми людьми, в государской милости и чести учинит тебя сын наш по твоему отечеству и достоинству, выше всей братии твоей, бояр». В итоге ему было присвоено звание конюшего, считавшегося самым почетным среди бояр.
Ф. И. Шереметев отправил униженное письмо канцлеру Льву Сапеге, в котором просил походатайствовать перед королем и королевичем о возвращении ему родовых вотчин, отнятых когда-то Б. Ф. Годуновым, но положительного ответа не получил. Вступил в переписку с королем и Б. М. Лыков. Он надеялся с помощью лести увеличить свои земельные владения. В конце концов это ему удалось. В августе 1611 года ему были пожалованы земли погибшего к этому времени А. В. Голицына и умершего Б. Сукина. Только И. М. Воротынский и А. В. Голицын решительно воспротивились присягать королю. На заседании Боярской думы Андрей Васильевич открыто выступил против поляков и сказал следующее: «Господа поляки, кривду великую мы от вас терпим. Признали мы королевича государем, а вы его нам не даете и пишете нам грамоты не от его имени, а именем короля, раздавая дани и чины, что и теперь видеть можете. Люди низкого звания с нами, большими, поднимаются, будто ровня. Или впредь так не делайте, или нас от крестного целования освободите, и мы сами о себе помыслим». Эти откровенные слова очень не понравились А. Гонсевскому, и он стал с большим подозрением относиться к Голицыну. В итоге князя арестовали по ничтожному поводу. Под стражей оказался и Воротынский.
Наиболее активно против польского засилья начал выступать патриарх Гермоген. Он не ограничился публичным разоблачением сторонников Сигизмунда, а стал рассылать грамоты по городам, призывая патриотов очистить Москву от польских интервентов и врагов. Именно так он называл гарнизон Гонсевского. Грамоты патриарха находили в городах горячий отклик. Особенно воодушевили они рязанского воеводу Прокопия Петровича Ляпунова (подробнее о нем будет рассказано ниже). Он стал ссылаться с другими воеводами, призывая объединиться и освободить столицу. Эти сведения достигли ушей москвичей. Недовольство поляками стало зреть не в Кремле, а среди простолюдинов. Бояре же начали служить самому королю, забыв проект избрания Владислава. Молча встретили они королевского посланника Федора Андронова, который заявил, что по распоряжению Сигизмунда он будет ведать казной вместе с казначеем В. П. Головиным.
Вскоре с согласия А. Гонсевского казна стала опечатываться только Андроновым. Делалось это для того, чтобы без ведома бояр платить полякам за службу. Поскольку денег было очень мало, то решили перелить на монеты статую Христа, когда-то сделанную из чистого золота для храма Святая Святых (его пытался возвести Борис Годунов, но завершить не успел). Потом из казны стали изыматься регалии царской власти и отправляться в Польшу под предлогом того, что они нужны для будущего венчания на царство Владислава. На самом деле они были присвоены королем Сигизмундом. Андронову ничего не было жалко для своего благодетеля, но Ф. И. Шереметев пытался воспрепятствовать окончательному истощению царских сокровищ, собранных несколькими поколениями московских государей. Он стремился отдавать вещи под залог, чтобы при благоприятном стечении обстоятельств их можно было выкупить.
Андронов отчаянно боролся за власть и слал на всех доносы. Особенно возмущали его дьяки, которые стремились поддерживать порядок в документации и ведении всевозможных дел. Благодаря его интригам некоторые честные люди были заменены на его ставленников: в Большом приходе (сбор налогов) стал заседать Федор Мещерский, в Пушкарском приказе — Юрий Хворостинин, в Панском приказе — Михайло Молчанов, в Казанском дворце — Иван Салтыков, печатником стал Иван Грамотен, у денежных сборов — Евдоким Витовтов, думным дьяком даже стал бывший купец Соловецкий, хотя раньше этот высокий чин получали только очень опытные приказные люди. На заседании Боярской думы Андронов и его команда садились около А. Гонсевского и все дела решали между собой, не посвящая в них Мстиславского с товарищами.
В то же время по всей стране ширилось движение против поляков. Казань отказалась целовать крест не только Сигизмунду, но и Владиславу, так же поступили вятчане и пермяки. Новгородцы в конце 1610 — начале 1611 года были больше склонны подчиниться Лжедмитрию II, чем королю. Псков постоянно оставался за самозванцем. Нижегородцы вступили в переписку с патриархом Гермогеном и также не желали подчиняться ни королю, ни королевичу. Их примеру последовали жители других волжских городов. Вскоре стало ясно, что главным оплотом короля Сигизмунда является только Москва. Но и там простые жители не хотели служить полякам. Их возмущало, что все ключи от городских ворот находятся у Гонсевского, что им самим запрещено не только носить оружие, но и привозить тонкие жерди на дрова. По ночам не разрешалось даже священникам ходить к заутрене. Полякам же разрешалось буйствовать, оскорблять и насиловать русских женщин и молодых девушек, устраивать пьяные драки.
17 марта 1611 года было Вербное воскресенье. На этот праздник в столицу обычно собиралось много народа. М. Г. Салтыков решил, что москвичи, воспользовавшись случаем, нападут на поляков, и заранее их предупредил. Офицеры распорядились перетащить на башни тяжелые пушки. Один из поляков решил использовать для этого русских извозчиков, стоявших на площади. Но те возмутились и решили дать ему отпор. На шум и крик прибежали наемники и начали избивать всех находившихся поблизости горожан. В итоге в одном Китай-городе погибло около 7000 мирных жителей. Именно в этот день и был убит Андрей Васильевич Голицын, которого поляки сочли подстрекателем беспорядков.
Побоище перекинулось и на Белый город. Но там поляков встретила яростная атака москвичей. Они строили на улицах заграждения из бревен и мужественно отстреливались. По тревоге во всех церквях начали бить колокола, призывая горожан к восстанию. Полякам пришлось отступить в Китай-город и Кремль и запереться в них. Казалось, что победа осталась за москвичами. Однако поляки решили пойти на хитрость. Они сделали ряд вылазок и подожгли несколько домов в начале улиц. Ветер быстро разнес огонь по всему городу. Люди бросились спасать своих домочадцев и имущество. Им уже было не до сражений. В Китай-городе также сгорело несколько домов, а поляки оказались запертыми за крепостными стенами. Тогда бояре отправили гонцов к стоящему в Можайске пану Струсю; чтобы он смог подойти, было решено поджечь Заречный город, укрепления которого были деревянными. Там жили стрельцы, которые могли не пропустить польские полки и атаковать Китай-город. С большими потерями полякам удалось поджечь стрелецкие слободы. После этого оставшиеся в живых
