– Спасибо! Мы здесь с семи утра торчим, продрогли до мозга костей!
– Ну, тогда еще по глотку! – с готовностью запустил фляжку по кругу мой спаситель. Михалыч, пока до меня дошла очередь, успел рассказать, что с детства бредил мечтой стать летчиком. Но вмешалась война. Семнадцатилетним мальчишкой ушел на фронт, получил ранение, после госпиталя окончил ускоренные артиллерийские курсы и войну закончил капитаном, командиром дивизиона.
– Вот так распорядилась судьба! – с горечью подвел итог несостоявшийся летчик.
– Не каждому это дано – летать, как птицы! А вас, пилотов, я люблю и уважаю. Так что ты не обижайся на выжившего из ума генерала!
– Да вы что! Как можно на вас обижаться? Я ведь тоже с детства мечтал стать летчиком! И не знаю, что бы со мной было, если бы не поступил в летное училище! Генералом точно бы не стал! – осмелев после коньяка, ответил я. Но к чувству реальности меня возвратил владелец фляжки, который, вероятно, в детстве не мечтал об авиации и не испытывал такого благоговейного чувства к пилотам, как его друг.
– Это почему же ты не стал бы генералом? – строго глядя на меня, спросил он.
Быстро сообразив, что в данной ситуации плохая ложь лучше хорошей правды, я выпалил:
– Нет способностей товарищ генерал! Ведь командовать людьми гораздо труднее, чем управлять самолетом. Тем более дивизиями, корпусами, армиями! – плеснул я бальзама на ветеранские души.
– Не Боги горшки обжигают! – дружелюбно промолвил польщенный моим ответом фронтовик.
– Было бы желание – и ты станешь генералом! Конечно, и людьми командовать надо уметь! Но ничего, научишься. За будущего генерала ВВС! – напоследок пригубил он прекрасного напитка, и потащил своего друга догонять ушедшую вперед группу.
«Фляжечка» шматко
Попрощавшись с генералами, я уже другими глазами смотрел на окружающий меня мир. К теплу коньяка добавилось и южное солнце, которое, несмотря на декабрь, при утихшем ветре довольно быстро напомнило о том, что оно есть и светит всем. Жизнь снова казалась прекрасной.
Подошел Валера Александров. Он издалека наблюдал за нами и завидовал мне белой завистью, заметив наши манипуляции с фляжкой. Его богатырское тело промерзло насквозь, и он от холода и голода тихо материл организаторов сегодняшнего мероприятия. Тут подъехал новенький армейский УАЗик, и солдат-водитель, уточнив наши фамилии, выволок две двадцатилитровые металлические канистры и две пластмассовые бочки по шестьдесят литров каждая. Обращаясь к Александрову, он произнес:
– Товарищ майор, подполковник Шматко просил передать, чтобы налили в двадцатилитровые канистры чистого, а в бочки – масандры.
Я внимательно посмотрел на своего товарища, ожидая реакции на столь «скромную» просьбу. Какое-то мгновенье длилась пауза, после которой Александров выдал такую тираду, что боец, не говоря ни слова, забросал свои емкости в машину и так же быстро удалился, как и появился. Валера, не находя себе места, никак не мог успокоиться от наглости подполковника:
– Это же надо обладать таким аппетитом! Сто литров чистого спирта, ни больше, ни меньше!
– А кто он такой, этот Шматко?
– Начальник штаба сухумского РЦ (районный центр управления воздушного движения)! Козел! Был здесь когда-то начальником штаба полка, приехал к дочери в гости! Вчера меня встретил случайно и попросил «фляжечку» спирта. Мне что, фляжку жалко, что ли? Я и сказал ему: подъезжай, нальем. Вот он и подъехал! Самому-то стыдно столько просить, так набрался наглости, прислал бойца!
Пропустив еще пару групп, показ в этот день прекратили, и нас наконец-то отпустили на обед.
Где мой «макаров»?!
На следующий день без «ефрейторского зазора» мы в девять часов утра были на аэродроме в готовности к очередным показам. Погода тому не благоприятствовала. От пронизывающего ветра на летном поле невозможно было укрыться. Я уже был заправским экскурсоводом, тараторил про свой МиГ без остановки. Народ к расспросам тоже не был расположен, и двадцать групп офицеров округа мы пропустили в стахановском темпе. К обеду закончив с этим мероприятием, стали готовиться к тому, чтобы разлететься по родным авиабазам. Вовсю шел натуральный обмен спиртосодержащих жидкостей на фляжки, котелки, шлемофоны танкистов и предметы их обмундирования. Из предложенного товара мне приглянулась трехлитровая алюминиевая фляжка, за которую капитан-танкист просил три литра спирта.
Отдав торговлю на откуп технарям, я пошел заблаговременно, как мне казалось, давать заявку на перелет в Насосную. Оказывается, наиболее ушлые товарищи еще загодя дали такие заявки и со счастливыми физиономиями сновали по аэродрому в предполетной суете.
В два часа дня морозный воздух Грузии потрясли грозные раскаты работающих на форсажах двигателей штурмовика Су-24. Восемь тонн бомб и ракет на наружной подвеске придавали этой далеко не мирной птичке зловещий и карающий вид.
За ним поочередно взлетели два истребителя-бомбардировщика Су-17м3, у каждого под крыльями было по семь тонн смертоносного оружия. Характерный горгрот, хотя и напоминал чем-то горб, но совершенно не портил красоты машины. Пузатые бомбы и НУРСы скрывали всю нижнюю часть крыла, от самого его стыка с фюзеляжем до законцовок, и было непонятно, какая сила способна поднимать самолет в воздух. Два подвесных бака под фюзеляжем больше напоминали торпеды, чем емкости для топлива. И вот, эти универсальные машины для уничтожения с необычайной легкостью и проворством разбегаются и круто уходят в небо.
Но особенно меня покорил взлет Су-25-го. Легкий штурмовик, если так можно о нем сказать, с четырьмя с половиной тоннами средств уничтожения взлетел с углом набора сорок пять градусов. Я давно был наслышан о его превосходных летных данных, но впервые видел его в деле. Такая тяговооруженность в Афганистане спасла жизнь не одному десятку пилотов при штурмовке позиций душманов в горах. В узких ущельях, когда можно было уходить только вверх, такому самолету не было ни цены, ни альтернативы. Я знал многих летчиков, все восторгались возможностями этих грозных машин, получивших в народе вполне мирное прозвище «грачи».
С завистью глядя на уходящих в небо товарищей по недавнему показу, я с сожалением думал, что не дал вовремя заявку на улет. Опять предстоят надоевшие бани и пьянки. Александров тоже остался в Вазиани, но он об этом нисколько не жалел, и я подозреваю, что он специально «забыл» мне сказать о возможности улететь в день окончания показа. Валера в этих мероприятиях участвовал не первый раз, чувствовал себя как рыба в воде: трудно представить, что он об этом не знал. Повозмущавшись для вида, он потащил меня продолжать веселье в кругу своих давнишних собутыльников. Помня о предстоящем перелете, я, как мог, поддерживал компанию, но старался много не пить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
