— Нет. На такие вещи у меня прекрасная память.
— Странно… Хотя я и не понимаю, чем это может помочь нам. Попахивает метафизикой.
— Готов спорить, что Бранд знает, в чем дело.
— Полагаю, ты прав, хотя нам-то от этого какая польза?
— Хватит воду в ступе толочь! — вмешался Ганелон. — Если с Тенью и Картами ничего не выходит, то надо определить, где мы находимся, а потом искать подмогу.
Я кивнул, соглашаясь.
— Поскольку мы не в Эмбере, то, по-моему, смело можно предположить, что мы в какой-то странной Тени, совсем рядом с ним: ведь мы даже не заметили, как перешли в нее. Мы попали сюда не по собственному желанию. Следовательно, за всем этим кто-то стоит. И этот маневр имеет свою цель. Если этот кто-то собирается напасть, то лучшего момента ему не дождаться. Если же ему нужно что-то иное, то он сам объявится, поскольку сами мы ни о чем не догадываемся.
— Ты предлагаешь ничего не предпринимать?
— Я предлагаю подождать. Какой смысл блуждать в чаще?
— Кажется, когда-то ты говорил мне, что Тени, близкие к Эмберу, почти подобны ему, — заметил Ганелон.
— Возможно. И что?
— Тогда, если мы так близко к Эмберу, как ты считаешь, нам нужно всего лишь ехать на солнце до тех пор, пока мы не окажемся на месте, соответствующему самому городу.
— Все не так просто. И даже, если мы окажемся там, что толку?
— Может быть, в точке максимального совпадения Карты вновь начнут действовать?
Рэндом взглянул на Ганелона, потом на меня.
— Ты знаешь, стоит попробовать, — заметил он. — В конце концов, что нам терять?
— То, что еще осталось от нашей способности ориентироваться. Сама идея неплоха. Если тут ничего не произойдет — попробуем. Но мне кажется, чем дальше мы едем, тем быстрее исчезает дорога позади нас. Мы просто не перемещаемся в пространстве. При таких обстоятельствах я не тронусь с места, пока не буду уверен, что иного выбора у нас нет. Если кому-нибудь нужно, чтобы мы оказались в каком-то месте, то пускай пошлет приглашение поразборчивей. А мы подождем.
Они оба согласно кивнули. Рэндом стал было спешиваться, но вдруг замер, одна нога в стремени, другая на земле.
— Сколько лет прошло, — прошептал он. — А я никогда не верил в это…
— Что такое? — также шепотом спросил я.
— Появился выбор, — ответил он и вскочил в седло. Рэндом очень медленно подал коня вперед. Я последовал за ним и через несколько мгновений увидел его. Такой же белоснежный, как и в роще, Единорог стоял, наполовину скрытый зеленым папоротником.
Когда мы стронулись с места, он повернулся и через несколько секунд мелькнул впереди, остановившись за стволами огромных деревьев.
— Вижу! — прошептал Ганелон. — Подумать только, значит он и в самом деле существует… Это ведь ваш фамильный герб?
— Да.
— Тогда это добрый знак.
Я ничего не ответил, но двинулся за Единорогом, не теряя его из виду. В том, что мы должны следовать за ним, я уже не сомневался.
Он держался так, чтобы что-нибудь все время закрывало его от нас, с невероятной быстротой перебегая от укрытия к укрытию, избегая открытых мест, оставаясь в тени на прогалинах. Мы скакали за ним, забираясь все дальше и дальше в чащу, которая уже совсем не походила на лес, растущий на склонах Колвира. Теперь лес из всех окрестностей Эмбера больше всего напоминал Арден: местность была сравнительно ровной, а деревья становились все величественнее.
Миновал час, потом другой, прежде чем мы вышли к маленькому чистому ручью. Единорог повернул к нему. Когда мы ехали по берегу, Рэндом заметил:
— Это место мне кажется знакомым.
— Согласен, — ответил я, — но не совсем. Не могу понять, в чем дело.
— Я тоже.
Вскоре начался подъем, становившийся все круче. Ехать стало труднее, но Единорог также замедлил шаг, чтобы кони не отставали. Почва стала каменистой, деревья не такими высокими. Ручеек извивался и журчал. Я потерял счет его изгибам, но постепенно мы приблизились к вершине небольшой горы, по склону которой мы перемещались.
Выбравшись на ровную площадку, мы поскакали к лесу, из которого вытекал ручей. Уголком глаза я заметил справа от себя пропасть и далеко от нас — ледяное холодное море.
— Высоко мы забрались, — пробурчал Ганелон. — Вроде похоже на равнину, но…
— Роща Единорога! — прервал его Рэндом. — Вот на что это похоже! Смотрите!
Он оказался прав. Впереди нас лежала поляна, усеянная валунами. Между ними пробивался родник, исток ручья, вдоль которого мы передвигались. Поляна была больше, растительность пышнее. Мой внутренний компас утверждал, что это совсем другое место. И все же сходство не могло быть случайностью. Единорог вскочил на камень у родника, взглянул на нас и отвернулся. Возможно, он смотрел на океан.
Мы подъехали ближе и тут роща, Единорог, деревья, ручей предстали перед нами с необычайной яркостью и ясностью, словно они излучали какой-то особенный свет, придававший краскам волшебную силу, и они трепетали, почти неразличимо колеблясь. Во мне возникло какое-то странное чувство, видимо, так чувствуют себя, направляясь в ад!
С каждым шагом моего коня что-то исчезало из окружающего нас мира. Неожиданно взаимосвязи предметов изменились, перспектива разрушилась, мое чувство глубины пропало, все в поле зрения стало иным. Я видел всю внешнюю поверхность предметов, но площадь, занимаемая ими, не изменилась. Всюду были углы и сравнительные размеры вещей стали просто нелепыми. Конь Рэндома поднялся на дыбы и заржал. Громадный, словно апокалиптическое видение, он мгновенно напомнил мне «Гернику». К своему ужасу я обнаружил, что это явление не обошло и нас троих: кубический пространственный сон преобразил и Рэндома, который все еще боролся со своим конем, и Ганелона, которому пока удавалось справиться с Огнедышащим.
Но Звезда побывала не в одной переделке, да и Огнедышащий много повидал на своем веку. Мы приникли к ним и почувствовали странные непонятные движения. Рэндому, наконец, удалось навязать коню свою волю, хотя с каждым шагом все еще продолжало меняться.
Потом пришла очередь света. Небо потемнело, но не так, как ночью. Оно превратилось в плоскую, не отражающую свет, поверхность. Таким же стало пространство между предметами, в мире остался лишь свет, излучаемый самими предметами, но и он постепенно обесцвечивался. Плоскости вещей излучали белое сияние разной интенсивности, но самым ярким из них, огромным, вселяющим ужас, был свет Единорога, который внезапно встал на дыбы, и бил копытами по воздуху, заполняя собой процентов девяносто всего творения. Я видел его движения точно в замедленной съемке и мне стало страшно, что он сотрет нас в порошок, сделай мы еще один шаг.
Потом был только свет.
Потом полная неподвижность.
Потом свет исчез и не осталось ничего, даже тьмы. Провал в реальности, который мог длиться мгновение или вечность…
Потом вернулась тьма, за ней свет. Только они поменялись местами. Свет заполнил промежутки, очерчивая пустоты, которые, вероятно, были предметами. Первым звуком, который я услышал, был ручей. Первым, что я почувствовал, была дрожь Звезды. Потом я различил запах моря.
Потом появился Лабиринт или его искаженный негатив…
Я наклонился вперед и свет по краям предметов усилился. Наклонился назад, и свет исчез. Снова вперед, дальше, чем прежде…
Свет разливался, вокруг появились различные оттенки серого. Коленями я мягко подал Звезду вперед.
С каждым шагом что-то возвращалось в мир. Поверхности, структуры, краски…
Позади я услышал шум: Рэндом и Ганелон двинулись за мной. Лабиринт подо мной не открывал свою тайну, но приобретал нечто, находившее свое место в возникновении мира вокруг нас.
Я продолжал спускаться. Снова вернулось ощущение глубины. Море, теперь ясно видимое справа от меня, отделилось от неба, возможно чисто визуально. До этого казалось, что небо и море слиты в какое-то первобытное изначальное море. воды внизу и воды вверху. Потом это показалось зловещим, но пока явление существовало, я не замечал его. Мы спускались по каменистому склону. Он, вероятно, начинался позади рощи, куда нас привел Единорог. Метрах в ста ниже лежала абсолютно ровная площадка. По виду это была цельная, без трещин, скала неправильной овальной формы длиной метров двести. Склон, по которому мы ехали, поворачивал влево и вновь возвращался, описывая огромную дугу. За дальним краем площадки не было ничего: земля круто обрывалась в это странное море.
Я продолжал свой путь, и все три измерения, казалось, снова вступили в свои права. Солнце было таким, как и раньше, громадным шаром из расплавленного золота. Голубое небо было более темным, чем в Эмбере, и абсолютно безоблачным. Точно такого же оттенка голубизну моря не нарушали не остров, ни парус. Я не видел ни одной птицы и не слышал ни единого звука, кроме тех, что издавали мы и кони. Над этим местом царила невероятная тишина. В чаще моего внезапно прояснившегося восприятия наконец нашел свое место на поверхности внизу и Лабиринт. Сначала я подумал, что он вырезан в скале, но когда мы подъехали ближе, я увидел, что он заключен внутри ее — золотисто-розовые вихри, словно прожилки в экзотическом мраморе, казавшиеся естественными, несмотря на то, что узор явно служил какой-то цели.
