Таким образом, отсутствие серьезных победу России в 1773 г. стало, во-первых, одной из важнейших причин затягивания войны, а во-вторых, фактором, существенно придавшим туркам сил. И хотя турецкий военно-экономический потенциал был серьезно подорван, вооруженные силы ослаблены и распылены, в армии свирепствовало дезертирство, флот оказался не в состоянии справиться даже с Азовской флотилией, а в стране назревало недовольство, Турция по-прежнему не собиралась принимать русских условий мирного договора.{1033} Правда, в ноябре 1773 г. в Петербурге были получены сведения, что если Турция готова уступить России Кинбурн, то взамен Керчи и Еникале.{1034} Для России такое решение являлось неприемлемым. Война продолжилась.
Кстати, о том, насколько большое значение для сторон имело обладание Керчью и Еникале, убедительно свидетельствует следующий отрывок из состоявшейся в октябре 1773 г. беседы посла России в Вене Д.М. Голицына с императором Иосифом II. Коснувшись вопроса о заключении мира между Россией и Турцией, Иосиф отметил, что «турки упрямы до невозможности; что мы (австрийцы. — Авт.) не делали, чтоб уговорить их, — один ответ, что русских условий приять нельзя! Ваше требование Керчи и Еникале есть один из главных камней преткновения; они думают, что посредством этих двух мест и флотов, какие у вас там будут, вы будете владеть Черным морем и держать в осаде Константинополь». На это Голицын ответил: «Все эти опасения не имеют никакого основания; положение Керчи и Еникале неудобно для военного флота; да если б и было иначе, то Порте нечего бояться в мирное время, когда наши корабли имеют право плавать по Черному морю; в случае же войны мы приведем в действие верфи Таганрога, Азова и Воронежа, причем Кафский проход, находящийся в руках наших союзников татар, будет всегда нам открыт».{1035}
Смерть Мустафы III и воцарение Абдул-Хамида I в январе 1774 г. фактически ничего не изменили в позиции Константинополя. Однако, понимая слабость Турции и стремясь задержать весеннее наступление русских войск, новый визирь Мухсин-заде все же в марте 1774 г. предложил Румянцеву начать переговоры о мире. Но как только тот ответил, что это возможно лишь на условиях, предъявленных Россией в Бухаресте, турки снова отказались согласиться с независимостью Крыма, выходом России на Черное море и переходом к ней крепостей Керчь и Еникале.{1036} Выраженное П.А. Румянцевым в начале апреля (по повелению из Петербурга) согласие на некоторые уступки тут же вызвало категорический отказ Мухсин-заде от какого-либо признания проекта 1773 г.{1037} Максимум, что был готов «отдать» великий визирь, — это Азов!{1038} Все это только подтверждает позицию турок.
Почему же они так упорствовали? Анализ ситуации, сложившейся зимой 1773/1774 г., дает следующую картину. Во-первых, в Константинополе по-прежнему ждали помощи европейской дипломатии, и ждали не случайно. Франция усилила свою игру, начатую в 1772 г. С одной стороны, она откровенно толкала турок на продолжение войны, рассчитывая побольше ослабить Россию, а с другой — активно предлагала России посреднические услуги, надеясь с их помощью свести на нет все успехи русского оружия.{1039},[147] В частности, 15 января 1774 г. в Петербурге была получена информация о том, что «Порта намеревалась возобновить негоциацию о мире, но удерживаема от того французскими обнадеживаниями доставить ей лучшие кондиции, введя нас (Россию) в другую войну или возбудя внутренние у нас замешательства».{1040} Кроме того, недоброжелательной оставалась и позиция Австрии.
Во-вторых, большие надежды Турция стала возлагать на начавшуюся в России крестьянскую войну под предводительством Е.И. Пугачева.{1041} В результате до России стали доходить сведения о поддержке этой войны из-за рубежа (в частности, ведомство реис-эфенди разрабатывало тексты негласных соглашений с Пугачевым о снабжении его оружием и деньгами).{1042} Да и Франция проявила к ней огромный интерес. С октября-ноября 1773 г. вплоть до марта 1775 г. буквально в каждой своей депеше в Версаль французский посланник в Петербурге Дюран подробно рассказывал о пугачевщине и мерах правительства по подавлению восстания. Многие депеши вообще начинаются именно с этого вопроса.{1043}
Наконец, в-третьих, турецкие улемы даже слышать не хотели о потере Крыма.[148] Таков обычно приводимый в отечественной историографии перечень причин.
Однако рассмотрение архивных материалов позволяет выявить еще одну серьезную причину столь упорного сопротивления Турции. А она была в том, что Константинополь еще сохранил надежду отбить Крым, доведя в 1774 г. до конца начатую еще в 1773 г. операцию против Крымского полуострова (сорванную поражением турецкого флота 23 августа и его бегством 5 сентября), теперь несколько скорректировав ее и придав ей самый решительный характер. Успех такой операции мог серьезно осложнить позиции России.
Речь здесь идет о следующем. В августе 1773 года турецкий флот с десантом и Девлет-Гиреем на борту вышел к Суджук-Кале. Там турки и Девлет-гирей, которого султан назначил крымским ханом, должны были высадиться, поднять восстание находившихся на Кубани ногайских татар и вместе с ними подойти к городу Тамани. Туда же должен был перейти и турецкий флот. Далее планировалась высадка в Крыму.{1044} Однако поражение 1урецкого флота у Суджук-Кале 23 августа 1773 года, а затем и его бегство 5 сентября от эскадры Сенявина сорвали десантную операцию в Крым. Но Девлет-Гирей, оставшийся со своими соратниками и частью турок на Тамани, зимой 1773/1774 года развернул активную агитацию среди ногайцев и повел информационную войну против влияния на них России. В результате к концу зимы Едичкульская орда ногайцев перешла на его сторону, а Джамбулакская заколебалась. Только Едисанская и Буджакская орды сохраняли верность России.{1045} Но агитация усиливалась. Русская агентура зимой сообщала об утверждениях турок и татар на Кубани, что весной к Тамани придет с войском турецкий флот, и тогда начнется высадка в Крым.{1046} Кроме того, говорилось о диверсионных ударах ногайцев и по низовьям Дона.
Для полноты же понимания возможных последствий необходимо отметить, что успех удара по проливу означал бы еще три больших достижения турок: вытеснение России с Черного моря, уничтожение Азовской флотилии или, как минимум, выдавливание ее с Черного моря, доступ к Азовскому морю — глубоким тылам России. Все это было очень серьезно, особенно если учесть подавляющее превосходство сил турецкого флота над флотилией, успехи турок на Кубани зимой 1773/1774 г. и напряженное отношение к русским значительной части знати крымских татар.
Все это, вместе с отсутствием тяжелых поражений в 1773 г., и вызывало упорство Турции. Дальнейшие затруднения России могли только улучшить позиции турок на переговорах.
Между тем, в российском правительстве по вопросу дальнейших действий зимой 1773/74 г. развернулась острая полемика. Н.И. Панин, ухватившись за информацию о готовности Турции передать России Кинбурн взамен Керчи и Еникале, настаивал на скорейшем мире, даже ценой больших уступок.{1047} Г.Г. Орлов же считал, что такие уступки невозможны и Турцию нужно заставить в 1774 г. принять русские условия военным путем.{1048} К этому варианту склонялась и Екатерина И, еще в августе 1773 г. высказавшая Совету свое желание довести войну до победного конца и поставившая вопрос о том, что для этого нужно сделать.{1049} Поэтому в конце 1773 г. активно прорабатывались именно варианты действий против Турции в 1774 г., чтобы как можно быстрее склонить ее к миру на русских условиях. Екатерина II даже активно интересовалась возможностью использования отправляющейся в Архипелаг 5-й эскадры для удара по Константинополю.{1050} С этой целью в Петербург был вызван А.Г. Орлов.
3 октября на заседании Совета императрица спросила членов Совета, с какой целью они хотят послать новую эскадру в Архипелаг; содержание находящегося там флота обходится дорого, но он не причиняет неприятелю вреда. «Если он, — сказала Екатерина, — может быть употреблен для какого-нибудь предприятия и надобны будут на него сухопутные войска, то я беру на свое попечение их доставить». Ей отвечали, что эскадра отправляется по требованию А.Г. Орлова для перемены обветшалых кораблей, и если флот не находит способа вредить неприятелю, то все же облегчает действия сухопутной армии, отвлекая от нее неприятеля. Тогда Екатерина попыталась выяснить возможность овладения Галлиполи. Но А.Г. Орлов и И.Г. Чернышев отвергли такую возможность. Они указали, что с малыми силами у турецкой столицы не закрепиться — можно лишь серьезно потревожить турок и на время отвлечь сюда часть их сил. Н.И. Панин же вообще выступил против посылки эскадры, которая лишь возбудит беспокойство турок и помешает возможным переговорам.{1051} На это он тут же получил жесткую отповедь императрицы: «Мое намерение состоит в том, чтобы, не полагаясь на заключение мира, приняты были сильные меры для достижения этого в будущей кампании. Долгая война приводит народ в уныние, и потому никто так мира не желает, как я. Надобны ли во флот сухопутные войска и сколько? Довольно ли 20 тысяч?».{1052} Далее Екатерина предложила использовать в качестве войска иностранцев, но Орлов отказался. Тогда, после всестороннего обсуждения вопроса, Екатерина повела отправить 5-ю эскадру, хотя и без войск. Отношение же к ходу военных действий она выразила так: «Флот — не делает ничего, а армия едва действует, а неприятель этим пользуется, и все происходит собственно от нас».{1053}
