— Да.
Шум стоял ужасный: на корабле вовсю палили из пушек и ружей, словно вернулись времена Трафальгара. Горации показалось, что она вот-вот упадет в обморок, настолько угнетала ее вся эта атмосфера. А потом случилось чудо. Конечно, это был всего лишь обман зрения, но она отчетливо увидела отражение Джона Джозефа на медной полированной поверхности какого-то крепления «Экселлента». Она подалась вперед, голова ее закружилась от потрясения, а потом с ней заговорил внутренний голос — точь-в-точь как в гастингской церкви.
— Что ты делаешь, глупышка? Джекдо жив. Я же говорил тебе. Ты должна…
Голос исчез, когда к Горации приблизился взволнованный, перепуганный и до ужаса ласковый Фрэнсис.
— Горация, дорогая моя! Что случилось? Вы бледны, как смерть!
— У меня страшно болит голова. Можно мне вернуться в гостиницу, Фрэнсис? Я не вынесу этого шума.
Фрэнсис выглядел растерянным, и Горация молилась про себя, чтобы он не вздумал предложить сопровождать ее.
— Я отлично доберусь сама. Не хочу портить вам праздник. Мне просто нужно немного полежать. Если оставить меня в покос, я очень скоро приду в себя.
Горация видела, что ему до смерти хочется остаться, и ее переполнила бурная радость, когда он сказал:
— Прекрасно, если вы уверены, что все будет хорошо. Мы постараемся скоро вернуться. Простите, что я покидаю вас, но мне безумно хочется взглянуть на лучший британский дуб в отделе строительства.
— Конечно.
Она позволила ему довести себя до качающейся лодочки и помахала на прощание платком. Потом она прижала руки к ушам, стараясь снова услышать тот странный внутренний голос. Но он молчал. И тогда Горация поняла, что ей надо делать. На свете был только один человек, который мог бы дать ей добрый совет. Кловерелла должна вернуться в Саттон.
Одной из древних традиций рода Уэстонов была привычка высматривать приближающихся к замку всадников из окон Длинной Галереи или, что было не так удобно, из Привратной башни. Но теперь, после всех перемен, произошедших с особняком, это было невозможно. Привратную башню снесли, Длинная Галерея превратилась в часовню. Единственной комнатой, из которой открывался вид на парк и дорогу, была спальня, некогда принадлежавшая Маргарет Тревельян. Но сейчас в этой комнате жили мать и отчим Горации, а она никак не могла найти подходящего объяснения тому, что ей надо торчать в их спальне весь день напролет. Ей пришлось довольствоваться тем, что она сможет издали услышать звуки флейты: ведь именно так Кловерелла обычно извещала о своем приближении.
Горации стало страшно, когда она развернула сверток и впервые увидела восковую куклу, голова которой была увенчана черным локоном Кловереллы. Еще тяжелее оказалось положить эту куклу на кровать и сказать ей: «Кловерелла, ты должна прийти ко мне».
Потом Горация снова завернула куклу и спрятала ее подальше, раздумывая, не совершила ли она какого-нибудь ужасного кощунства: ведь она вмешалась в такие вещи, которых совершенно не понимала. Но ничего другого ей не оставалось: надо было спросить кого-нибудь о Джекдо. И еще — о том, как ей избавиться от Фрэнсиса, не причинив ему вреда: ведь она так до сих пор и не осмелилась это сделать. Горация чувствовала, что если помощь не придет, то ее нервы вот-вот сдадут от всей этой фальши и неопределенности.
Одно время Горации казалось, что мистер Сэлвин, наверное, никогда не уедет из замка. Но спустя двенадцать дней после того, как они вернулись из Портсмута, он объявил за завтраком, что едет этим утром в Лондон, чтобы встретиться с дядей Томасом Монингтоном.
— Хорошо, — отозвался мистер Хикс, опустив газету и пристально глядя на Фрэнсиса через стекла пенсне. — Это прояснит дело.
— Что вы хотите сказать, сэр? — спросил Фрэнсис, удивленно взглянув на него.
— То, что сказал. Я уверен, что у мистера Монингтона есть весьма определенные планы на ваше будущее, Фрэнсис.
Больше он не стал ничего говорить и снова отгородился от мира номером «Таймс», словно щитом.
В десять часов Фрэнсис покинул саттонский замок. Элджернон и Энн с четырьмя собаками — своими и привезенными Горацией — вышли на прогулку; Ида Энн взяла коляску и отправилась в Гилдфорд, чтобы походить по магазинам, а Горация пошла на лужайку набросать сельский пейзаж и подумать, не написать ли ей письмо Фрэнсису сейчас, пока его нет поблизости. Кто-то говорил ей, что объявлять о разрыве помолвки в письме — это трусость, но в тот момент Горация не видела альтернативы.
И в этот миг до нее донеслись серебристые звуки дальней флейты. Кловерелла — благодаря своему шестому чувству или наблюдению за домом, а может быть — и тому, и другому, — очевидно, узнала, что Фрэнсис Сэлвин уехал.
Когда она подошла ближе, Горация побежала ей навстречу и с изумлением обнаружила, что на флейте играет вовсе не колдунья, а шедший рядом с ней высокий красивый парень с густыми кудрявыми темно-каштановыми волосами и длинными тонкими пальцами, словно птицы порхающими по отверстиям флейты.
— Джей! — воскликнула Горация, застыв на месте от удивления.
Парень низко поклонился, сдернув с головы шапку и коснувшись ею пыльной земли. А когда он выпрямился, Горация обнаружила, что он — точная копия своей матери, вплоть до крепких белых зубов. Но в его глазах Горации почудилось особое выражение, напомнившее ей еще кого-то.
— Вы посылали за нами, миледи, — сказал он. Это был не вопрос, а утверждение. Ритуал, который Горация проделала с восковой куклой, прекрасно сработал. Кловерелла и ее сын услышали мольбу о помощи.
Кловерелла спросила:
— Чем мы можем вам послужить?
Горация решила сразу приступить к делу:
— Я хочу узнать о Джекдо — майоре Джоне Уордлоу. Я убеждена, что капитан Уэбб Уэстон говорил со мной с того света. Я уверена, что он хотел сказать мне, что майор не умер, хотя все давно решили, что он погиб. Скажи мне правду, Кловерелла!
Цыганка села на землю под вязом, вытянула ноги и достала из кармана трубку.
— Пускай вам скажет это Джей, — ответила она.
— Джей?
— Да, миледи. Он заглянет в кристалл.
— Что это значит?
— Это гадание по хрустальному шару. У него получается лучше, чем у меня, миледи. Он тоже принадлежит к древнему роду мастера Захарии и Ведьмы Кловереллы. Он даст вам ответ.
— Вот, миледи, — Джей пристально взглянул на Горацию. — Держите в руках этот кристалл.
Пока он говорил, взгляд его стал рассеянным и блуждающим, а плечи сгорбились. Внезапно он стал похож на какое-то древнее существо, и Горация задумалась, кто же этот мастер Захария, которому удалось произвести на свет такого удивительного потомка. Но тут Джей взял из ее рук волшебный кристалл и заговорил:
