В день полной луны ты вышла из ущелья Онодонги и скрылась в лесу. С тех пор тебя никто не видел. Не вернулись и двое воинов, ушедших с тобой в эти стран — ствия. Ни от тебя, ни от них не было известий. Какое‑то время огонь еще горел на твоем алтаре. Он был связан с тобой таинственными древними узами и был частью тебя самой. Но однажды мы заметили, что пламя стало уменьшаться; огонь отказывался от сухого дерева, больше не поедая его. И однажды, в горестный для всего Сонандана день, пламя вовсе погасло.
У нас больше не было великой Кахатанны. Твой храм опустел и умер. На следующее утро его двери оказались запертыми изнутри столь надежно, что открыть их не сумели ни воины, ни маги. Храм ждал тебя…
Старый жрец остановился, чтобы перевести дух. Он выпил вино большими глотками и продолжил:
— Мы искали тебя по всему миру, а тем временем как могли исполняли свои обязанности. Правда, Новые боги осмелели и армию приходилось держать в постоянной боевой готовности. Через горы стали проникать чудовища, А однажды Салмакиду на несколько дней окружила огромная стая оборотней. И только вызванный на помощь Аджахак помог нам быстро справиться с этой бедой.
Мир без тебя начал безудержно меняться. У нас оставалась только одна надежда — в Таабата Шарран было предсказано, что однажды ты вернешься, не ведая о том, что возвращаешься; ты выиграешь великое сражение, не ведая, что принимаешь в нем участие. Ты придешь к храму задавать вопросы, не ведая, что должна отвечать на них. И в день, когда храм распахнет свои двери, мир и покой вернутся на нашу землю.
Как же мы ждали этого дня, о Кахатанна! Мы твердили по ночам твое имя, умоляя тебя вернуться. Мы заклинали тебя твоей любовью к этой земле, к этому народу. Ты долго шла сюда. Но мы верили. Таабата Шарран гласит, что день твоего обновления станет днем обновления всего мира.
— Послушай, — сказала вдруг Каэтана, — послушай, жрец. Есть ли где‑нибудь в моем храме или в любом другом месте портрет Олоруна?
— Конечно, есть. Мать Истины, — склонился Тха‑галеджа. — Он висит на противоположной стене. Но что тебе в нем?
— Однажды во время своих странствий я встретила Гайамарта. Вам что‑нибудь говорит это имя?
— Говорит, великая. Это один из Древних богов. Но легенды гласят, что он стал отступником и принял сторону Новых богов, потому что не хотел покидать Арнем‑венд, а силы и власти, подобной твоей, у него не было.
— Гайамарт попросил меня поинтересоваться судьбой Олоруна там и тогда, где и когда мне смогут ответить на этот вопрос.
— Ты что‑нибудь помнишь? — спросил жрец после короткой паузы.
— Я начинаю вспоминать, Нингишзида. Но то, что я начинаю вспоминать, кажется мне абсолютно невозможным. Когда же я начинаю складывать мозаику событий, то получается, что это не так уж и невозможно. Что стало с Олоруном?
— Многие столетия он был верховным магом у гемертов. Когда‑то мой предшественник пытался выяснить у тебя, откуда он пришел, но ты ответила, что он был всегда, и более — ничего. Но однажды Олорун исчез, не оставив после себя ничего, кроме Таабата Шарран. Экземпляров этой книги было довольно много, но постепенно с ними начали твориться неприятные чудеса. Они горели при пожарах, исчезали при ограблениях храмов — а храмы стали грабить безбожно; они просто рассыпались в прах в руках потрясенных жрецов.
— Покажи мне портрет Олоруна! — перебила его Каэ резким повелительным тоном.
Присмотревшись к выражению ее лица, жрец махнул рукой двум сангасоям, и те поспешили к нему с горящими факелами.
Портрет Олоруна, написанный тщательно и с любовью, был довольно большого размера и выполнен на кипарисовой доске яркими красками, которые совсем не потускнели за века. И, судя по всему, прекрасно передавал сходство с оригиналом.
— Видишь? — спросила Каэ у жреца. Тот слегка побледнел, кивая головой.
— Что он должен увидеть — поинтересовался Тхагаледжа, подходя к ним.
— Фамильное сходство, — ответила Каэтана. Тхагаледжа присмотрелся к портрету и перевел взгляд на богиню, стоявшую перед ним?
— Не может быть!
— Чего не может быть?
— Ты же выбирала себе внешность наобум?
— Нет, правитель. Я никогда не изменяла своему лицу. Я просто менялась, как меняется любая женщина; любая истина, если она настоящая.
— Великие Древние боги! — прошептал потрясенный Нингишзида.
— Итак, Олорун действительно был всегда! — сказала Каэтана, возвращаясь на прежнее место. — Он существовал, потому что был не человеком, не магом, а богом. Древним богом и моим родственником. Братом?
Она надолго задумалась, уставившись отсутствующим взглядом в противоположную стену. Ни жрец, ни повелитель сангасоев не смели ее беспокоить.
— Я помню, зачем я пошла путешествовать по Варду, — наконец проговорила Каэтана.
И обоим мужчинам, сидевшим рядом с ней, отчего‑то стало страшно, хотя слова она произносила самые обыкновенные.
— Я помню, что хотела увидеть во внешнем мире. Помню, кто напал на меня и как лишил памяти.
Жрец и правитель подались вперед.
— И мне страшно, — просто сказала Каэтана. — Видимо, довольно скоро мне придется уйти в новое странствие, но сейчас не будем об этом. Дел, как ты сказал, жрец, накопилось и в Сонандане.
— Огромное количество, — подтвердил тот. Его почему‑то ужасал разговор о том, что произошло столетия назад с его богиней. Хотя он прекрасно понимал, что этого знания ему не избежать. Как там недавно сказала ему Кахатанна? «Умножающий познания — умножает и свою скорбь». Ну что ж! Это свидетельствует о том, что и другие миры населены не только дураками, но и умными людьми. Это утешает.
— Знайте, — сказала Каэтана, — я уходила во внешний мир, потому что у меня зародились некоторые подозрения, а теперь я окончательно уверена в том, что на Арнемвенде кроме Древних богов и Новых богов существует еще одна сила. Она есть повсюду, где существует незаполненное пространство, и это злая сила. Хотя я еще не знаю, что она собой представляет. Зато теперь уверена в том, что не Новым богам пришла в голову мысль расправиться со мной. У них бы на это ни сил, ни глупости не хватило. Это Он, неведомый еще противник, прикрываясь этими глупцами как щитом, лишил меня воли и памяти и выбросил в другой мир. Там я пребывала в человеческом теле, но не знала ни о своей сущности, ни о своем бессмертии. Я умирала и возрождалась вновь, не ведая о том, что в другом мире бродит мое безумное, бездушное и бессмертное тело.
— Скажи, Нингишзида, был ли среди тех людей, кто вышел со мной из Сонандана в последний раз, рыцарь по имени Ловалонга?
— Да, богиня. Их было двое: Ловалонга — молодой эламский герцог и Амадонгха — мастер клинка. Хотя тебе‑то он, конечно, уступал в мастерстве фехтования. Мы даровали им бессмертие, ибо никто не знал, сколько может продлиться твое странствие. Их можно было убить, но состариться они не могли.
— И я взяла с собой мечи Гоффаннона.
— Так их называли века спустя во внешнем мире. А здесь у них были свои имена — Тайяскарон и Такахай. Твой божественный брат, великий Траэтаона, подарил их тебе на день твоего рождения — так рассказывала ты моему предшественнику. Хотя, прости, не представляю себе, какие дни рождения могут быть у существ, подобных тебе?
— Веселые, — улыбнулась Каэтана. — Их ковал Курдалагон, еще во времена Древних. Огромный был, бородатый и громогласный. Всегда ходил в фартуке, и руки у него были измазаны сажей. А еще от него пахло металлом и углем. Где он сейчас? А Траэтаона долгое время приходил, чтобы потренировать меня, и не успокоился до тех пор, пока не понял, что большего от меня уже не добиться. Мы с ним фехтовали каждый день. Постой… — Она вся напряглась. — Ты сказал, что второй воин, который ушел со мной, звался Амадонгхой?
— Именно так я и сказал, о Кахатанна.
— Значит, есть возможность того, что убитый неизвестно кем учитель Джангарая, великий фехтовальщик Амадонгха, и мой спутник — одно и то же лицо.
— Позволь спросить, великая, — осторожно начал правитель, — я всегда думал, что богиня Истины знает абсолютно все — от великого до самой мелочи.
— Может, и так, — ответила ему Каэ. — Но тогда она скоро перестанет видеть Истину. Истина — это нечто большее, нежели простое знание самых крохотных и незначительных мелочей. Это ты понимаешь?
— Конечно, великая.
— Именно мое незнание дает мне возможность познать больше.
— Парадокс? — спросил Нингишзида.
— Истина мыслит парадоксами, — откликнулась Каэтана.
— Правильно ли я понял, что нам ещё предстоит сражаться? — спросил Тхагаледжа.
— Думаю, что да. Вряд ли тот, кто занял все пустые места, существующие в этом мире, позволит без боя забрать их и заполнить чем‑то совершенно иным.
— Трудное дело, — прошептал жрец. — Сначала его нужно отыскать.
— Да, — склонила голову богиня. — Самое трудное — увидеть зло в том, что кажется уже привычным, хотя и не самым лучшим.
