— !!!! — вопит он. — Вы только послушайте, что это такое. Это — срочная телеграмма с материалом от сельского корреспондента, вот что в ней говорится: «Сюда пришла весна. Птички весело поют на деревьях. Персиковые деревца в полном цвету. Погода значительно улучшилась. Фермеры не теряют надежды на хороший урожай фруктов, который, несомненно, будет собран, если только нагрянувшие заморозки не повредят почек».
— ! — восклицает снова ночной редактор, но ему явно не хватает словарного запаса, чтобы выразить чувства, он перекусывает пополам сигару и садится на место.
Какой-то человек в сюртуке, с массивной тростью, подпрыгивая, входит в комнату и пододвигает стул к столу ночного редактора.
— Знаете, когда я был с Ли в Виргинской долине, — начинает он…
— Простите, — перебивает его редактор, — но сейчас же вы не с ним.
Визитер печально вздыхает, стреляет у него сигару со спичкой и перемещается в другом направлении в поисках более чувствительных ушей, которые будут воспринимать его рассказ более снисходительно.
Ближе к двум главный редактор и его заместители заканчивают работу, редактор по транспорту ставит дату, и все дружной толпой уходят, оставляя на посту ночного редактора, который будет здесь торчать до упора.
В наборном цеху наборщики трудятся с семи вечера, их пальцы бегают по ящичкам с шрифтами так проворно, словно с десяток Падеревских прикасаются к клавишам фортепиано. Они заканчивают работу около 3.30 утра. Как только ночной редактор уходит, прибывает новая армия. Эти люди встают с постели в два или три часа утра. Клерки из отдела распространения готовят газеты к отправке на почты небольших городов, мальчишки-разносчики толпятся в коридоре, ожидая свой товар, а за стенами редакции уже слышны первые слабые звуки наступающего дня.
По темным улицам гремят колеса. Молочник уже на ногах, а мясник со своей тележкой толкает ее по знакомому маршруту. Полицейские уже не столь бдительны, а вокруг кофейных павильонов собирается все больше ночных работников, которые заходят в них, чтобы выпить чашечку кофе по дороге домой.
Еще пять часов до того, как моя дама проснется в своем будуаре, сотни ее рабов уже готовы к услужению. Когда в десять утра она усаживается за свой столик для завтрака после соответствующего продолжительного утреннего туалета, то не думает о своих верных вассалах, которые трудились не покладая рук всю ночь, чтобы приготовить ей приличный завтрак. За несколько миль от ее дома молочник со своими помощниками встают в два часа ночи, чтобы надоить молока для ее утреннего чая, пекарь за несколько часов до этого печет для нее булочки и тосты, а газета, которую она лениво просматривает, — это двадцатичетырехчасовой беспрерывный труд самых мозговитых, самых интеллигентных, самых ученых и очаровательных людей в мире.
Ночной редактор останавливается, может, для того, чтобы проглотить легкий завтрак у стойки и несколько минут поболтать с ночными работниками, с которыми он там общается. Потом устало бредет домой, встречает какого-то гражданина, который по каким-то причинам поднялся в столь для него безбожно ранний утренний час.
— Доброе утро, — здоровается с ним гражданин. — Что это вы делаете здесь в столь ранний час?
— Ах, и не спрашивайте, — отвечает ночной редактор, — мы, газетчики, должны рано вставать, чтобы выпустить нашу газету к завтраку граждан.
— Да, да, конечно, — говорит гражданин, — а я совсем об этом и не думал!
Газетчики-поэты{70}
(Перевод Л. Каневского)
Журналисты-поэты — это, судя по всему, гибрид современности, когда скорость и адская спешка являются обязательными условиями любого успеха. Во всей стране вряд ли найдется первоклассная газета, в штате которой не оказался бы рифмоплет. Журналист — это одно, а поэт — нечто другое, во всяком случае так должно быть. Сочетание из двух, то есть человек, который выполняет работу обоих, скорее всего, это — союз противоположностей.
Журналист — хроникер преходящих впечатлений: он выхватывает из стремительного потока текущих событий то, что достойно внимания, записывает и, отметив свой материал печатью оригинальности, если таковая у него имеется, отсылает еще влажный номер в руки и к сердцам читающей публики, а сам уже бежит за свежей новостью. Он — настоящая машина, машина поразительной эффективности, которая перемалывает мякину миллиона событий за день и передает ценное зерно тем, кто без его помощи бродил бы бесцельно среди куч плевел.
Поэт должен быть человеком совершенно другой закваски. Не его дело отвеивать мякину, но, получив от своего более легконогого собрата пригоршню золотистых зерен, он должен уединиться с ними и приступить к изучению жизни во всем ее разнообразии, изучать ее спокойно, широко и смотреть на все вокруг беспристрастным взглядом. Поэт-журналист может достичь высот знаменитого журналиста, но ему никогда не быть великим поэтом. Муза — слишком робкая девица и не появляется при первом же вызове перепачканного чернилами переписчика. Когда мы пробегаем глазами ежедневные газеты, то время от времени наталкиваемся на стоящие стихи, которые, если и нацарапаны в ходе повседневной нудной текучки, под воздействием вдохновения или без оного, все же заключают в себе истинный огонек жизни. В самом деле, многие жемчужины поэзии, которые навсегда сохранились в нашей памяти, были созданы под влиянием особого душевного порыва за считанные минуты, но такая практика, скорее, исключение, чем правило.
В какой-то газете недавно сообщалось, что Фрэнк Шентон написал свою замечательную оду за рабочим столом в редакционной сутолоке за два часа, причем одной рукой он создавал шедевр, а другой — обмахивался из-за нестерпимой жары.
Ода на самом деле вышла хорошей, и автор получил немало вполне заслуженных похвал. Однако его способность писать, создавать поэзию сослужила дурную службу его журналистской славе, ибо публика продолжала возносить до небес его вирши, которые ежедневно появлялись в «Атланта конститьюшн». Никто не желал верить, что он способен написать прекрасную оду, поработав над ней денек-другой; нет, он явно перегреется, и ему придется потратить слишком много сил, обмахивая себя рукой, словно веером.
* * *
Все чаще выдвигается идея, что, скорее всего, газетные рифмоплеты, как правило, не заслуживают звания поэтов и всегда будут оставаться журналистами, которые время от времени занимаются рифмованием только ради того, чтобы расслабиться или для разнообразия.
Широкая публика, однако, склонна принимать все, что срифмовано, за поэзию и часто портит репутацию хорошему журналисту, настаивая на том, чтобы он вошел в века со славой слабого поэта.
Даже один абзац статьи, написанный на злободневную тему, принимает особую остроту, если его зарифмовать, особенно в виде пародии, но наши газетчики-поэты еще не осознали того факта, что неинтересная статья, написанная в прозе, нисколько не выиграет, даже если ее написать в безупречно зарифмованных стихах. Кто-то так описал поэзию: это одинаковые по длине строчки, с рифмами на конце и смыслом посередине. Ежедневная колонка, которую многие журналисты стараются зарифмовать, — это их большая ошибка, если они таким образом стремятся к славе поэта.
Мы здесь имеем в виду тех, кто в самом деле весьма амбициозен и хочет добиться своего увенчания поэтическими лаврами. Тому, кто придает лишь эфемерную важность своим поэтическим попыткам, не нужна никакая критика, ибо она не вызовет у них никакого разочарования.
Некоторые более серьезные мастера рифмы в газетах обладают амбициями, гораздо большими, чем то время, которое они уделяют своим первым поэтическим опытам, и остается лишь сожалеть, что в их стихах сразу заметна спешка, незавершенность, неумение выбрасывать из текста ненужное, явно лишнее.
По правде говоря, вдохновение играло не очень большую роль в творчестве самых знаменитых поэтов мира.
Прежде всего — терпеливый, кропотливый труд, настойчивое, безоговорочное удаление всего лишнего, точное соблюдение поэтического равновесия строк и их тщательная отделка, с помощью которой из грубого алмаза получается совершенный бриллиант.
Одна поэма в месяц, создаваемая некоторыми нашими самыми плодовитыми писателями, может восхищать нас все тридцать дней, но три, написанные за день, заставляют нас приберечь порцию своего восхищения для следующих трех, которые будут навязаны нам утром следующего дня.
Наши поэты Юга особенно повинны в перепроизводстве своей продукции. Те из них, чьи поэтические голоса обычно наиболее слышны среди создателей стихов, занимают такие должности, где они куда более ярко блещут, чем в своих поэтических строчках. Только несколько из них обладают таким талантом, который, несомненно, принесет им славу, если их творческий размах, время и масштабность усилий будут способствовать развитию их дарования и его расцвету.
