Ветра от зюйда вынуждали меня лавировать, поставив все паруса, чтобы достичь южной оконечности новой земли, которую мы еще не видели. Мы смогли пеленговать только вершины гор в течение нескольких минут, пока нас не окутал густой туман. В трех-четырех лье к западу от побережья Татарии наш лот достигал дна. Двигаясь к осту, мы каждый раз меняли галс, когда лот показывал сорок восемь саженей.
Я не знал, как далеко мы были от новооткрытого острова. В этом мраке неведения мы, впрочем, смогли 9 июля произвести наблюдения, когда видимость увеличилась до полулье. Мы получили 48° 15′ северной широты.
Ветра от зюйда дули с неизменной настойчивостью 9 и 10 июля. Их сопровождали туманы настолько плотные, что мы едва могли видеть на расстоянии мушкетного выстрела. Мы шли в этом проливе вслепую, вполне убежденные, что остров простирается от зюйд-зюйд-оста до оста и Татария — от норда до зюйд-веста.
Это новое обстоятельство — что мы пеленговали сушу на зюйд-зюйд-осте — довольно настойчиво подталкивало меня к мнению, что мы находимся не в проливе острова Сахалина, которому ни один географ не приписывал настолько южного положения, но к западу от земли Йессо[167]. Голландцы, судя по всему, прошли вдоль ее восточного берега. Поскольку мы двигались очень близко к побережью Татарии, мы могли не заметить, как вошли в залив, образованный, вероятно, землей Йессо и прилегающей частью Азии. Нам оставалось лишь выяснить, является ли Йессо островом или полуостровом, образующим вместе с Китайской Татарией почти такие же очертания, какие образует Камчатка с Татарией Русской.
В величайшем нетерпении я ждал, когда погода прояснится, чтобы решить, как следует искать ответ на этот вопрос. И 11 июня в полдень способ появился. Только в этих туманных широтах, и, по правде говоря, очень редко, горизонт отодвигается очень далеко, словно природа желает несколькими мгновениями совершенной ясности воздать за почти вечный мрак, покрывающий эти моря.
В два часа пополудни занавес поднялся, и мы пеленговали сушу на норд-тень-осте и норд-тень-весте. Промежуток составлял не более 22 с половиной градусов, и несколько человек уверяли меня, что видели горные вершины, полностью преграждающие этот проход.
Это расхождение во мнениях повергало меня в большие сомнения на предмет того, какое решение я должен принять. Если мы действительно увидели дальнюю часть залива, было бы крайне нежелательно пройти двадцать или тридцать лье на север, чтобы лишний раз убедиться в этом, при том что благоприятное время года истекает и мы не можем надеяться пройти эти двадцать лье в обратном направлении при встречном ветре от зюйда быстрее восьми или десяти дней, поскольку мы преодолели только двенадцать лье за пять дней лавирования в этом проливе.
С другой стороны, одна из важнейших целей нашей экспедиции не будет достигнута, если мы упустим пролив, отделяющий Йессо от Татарии. Поэтому я посчитал, что наилучшим решением будет сделать остановку и попытаться добыть какие-либо сведения на сей счет у местных жителей.
Хоккайдо зимой.
Современная фотография11 и 12 июля погода была ясной благодаря очень крепкому бризу, который вынудил нас взять рифы. Мы приблизились к берегу острова менее чем на лье. Он простирался в точности от норда к зюйду. Я хотел найти заглубление побережья, где наши корабли могли бы укрыться, однако берег не образовывал ни малейших впадин здесь, и волнение в половине лье от суши было таким же сильным, как и в открытом море. Таким образом, хотя наш лот на протяжении шести лье неизменно показывал от восемнадцати до тридцати саженей и очень ровный песчаный грунт, я был вынужден продолжать борьбу с ветром от зюйда, поставив все паруса.
Когда я впервые увидел этот берег, большое отдаление от него вызвало заблуждение, которое развеялось, когда я приблизился к нему. Этот берег оказался таким же лесистым, как и побережье Татарии.
Наконец 12 июля вечером бриз от зюйда весьма ослаб, и я бросил якорь на четырнадцати саженях, на илистом песке, в двух милях от маленькой бухточки, куда впадала река.
Мсье де Лангль, который отдал якорь на час раньше нас, немедленно прибыл ко мне на борт. Он уже спустил на воду свой баркас и шлюпки и предложил мне высадиться до наступления темноты, чтобы разведать берег и узнать, есть ли надежда получить какие-нибудь сведения у жителей.
В наши подзорные трубы мы увидели несколько хижин на берегу и двух островитян, которые, как нам показалось, бежали в лес в страхе. Я принял предложение мсье де Лангля и попросил его взять в свою шлюпку мсье Бутена и аббата Монже. После того как якорь фрегата был отдан, паруса убраны и шлюпки спущены, я приказал также подготовить бискайский баркас, командование которым поручил мсье де Клонару. Его сопровождали мсье Дюше, Прево и Коллиньон. Я приказал им соединиться с мсье де Ланглем, который уже высадился на берег.
Два маленьких домика, единственные в этой бухте, они обнаружили покинутыми, впрочем покинутыми совсем недавно, ибо огонь в очаге еще не погас. Вся утварь оставалась на своем месте, и они увидели помет [приплод] щенков, чьи глаза еще не раскрылись, — лай их матери раздавался в лесу, что позволяло предположить, что хозяева домов поблизости.
Мсье де Лангль разложил там топоры и различные железные орудия, а также бусы и, вообще говоря, все, что эти островитяне сочли бы полезным и приятным. Он был убежден, что после их возвращения в шлюпки жители вернутся сюда и наши подарки докажут им, что мы не враги. Тогда же он приказал забросить сеть, и двух раз оказалось достаточно, чтобы на неделю полностью обеспечить команды двух кораблей лососем.
Когда он уже намеревался вернуться на свой фрегат, он увидел, что к берегу пристает пирога с семью туземцами, которых, как казалось, нисколько не устрашала наша численность. Они вытащили на песок свою маленькую лодку и расселись на циновках среди наших матросов с выражением спокойствия на лицах, которое весьма располагало в их пользу.
Двое из них были стариками с длинными седыми бородами[168] в одеждах из древесной коры, довольно схожих с нарядом малагасийцев. У двоих из семи островитян было одеяние из синей нанки с ватной подкладкой, и формой оно мало отличалось от китайского. Остальные носили длинные плащи, полностью закрытые посредством пояса и нескольких маленьких пуговиц, что освобождало их от необходимости носить кальсоны.
Их головы были обнажены, лишь у двоих или троих была повязка из медвежьей шкуры. Их лица и макушки были выбриты, остающиеся волосы в длину достигали восьми или десяти дюймов, однако их прическа отличалась от китайской моды: китайцы оставляют лишь круглый пучок волос, который заплетают в косу. У всех были сапоги из тюленьей шкуры, с подошвой китайского образца, изготовленной очень искусно. Их оружие состояло из лука, копья и стрел с железными наконечниками.
