Если они и имеют общее происхождение с китайцами и маньчжурами, их отделение от этих народов произошло очень давно, ибо внешне они совсем не похожи на них и очень мало — своим языком.
Китайцы, которые были у нас на борту, не поняли ни слова из языка этих островитян, однако его вполне понимали два татарских маньчжура, прибывшие на остров с континента две-три недели назад, вероятно, чтобы приобрести некоторое количество рыбы. Мы встретились с ними лишь вечером. Они очень бойко переговорили с одним из наших китайцев, который хорошо знал маньчжурский. Они передали ему в точности те же сведения о географии этой страны, изменив лишь географические названия, поскольку в каждом языке они свои.
Одежда этих татар была шита из зеленой нанки, напоминающей одеяния кули — носильщиков Макао. Их шапки были остроконечны и изготовлены из коры. У них был пучок волос на голове, подобный китайской косичке. Их манеры и лица были менее приятны, чем у обитателей острова. Они сказали, что живут в восьми днях пути вверх по течению реки Сахалин.
Их сообщения, а также наши собственные наблюдения у побережья Татарии, вдоль которого так долго шли наши корабли, убеждают нас в том, что морские берега этой части Азии почти не населены от 42° широты, или границы Кореи, до устья реки Сахалин. Горы, вероятно непреодолимые, отделяют эту приморскую страну от остальной Татарии, и единственный способ, каким сюда можно проникнуть, — по морю либо по некоторым рекам, хотя мы и не видели ни одной достаточно полноводной[171].
Хижины айнов, с вешалами для сушения рыбы.
Иллюстрация к научно-популярному многотомному труду Жака Элизе Реклю «Земля и люди». 1873–1893 гг.Хижины этих островитян построены с умом: в них сделано все для защиты от холода. Они деревянные и покрыты березовой корой, над которой возвышается остов, наполненный высушенной соломой, как и у наших крестьянских домов. Дверь очень низкая и расположена под крышей. Посередине находится очаг под отверстием в крыше для выхода дыма. Маленькие лавки высотой восемь-десять дюймов идут вдоль всех стен, и пол застелен циновками.
Хижина, которую я только что описал, находится посреди зарослей шиповника приблизительно в сотне шагов от берега моря. Этот кустарник был в поре цветения, и его аромат был восхитителен. Однако он не мог отвлечь от зловония рыбы и масла, которое заглушило бы все благовония Аравии.
Мы захотели узнать, зависит ли понимание прекрасного запаха (как это обстоит с чувством вкуса) от обычаев. Одному из стариков, с которым я разговаривал, я дал флакон с духами. Он поднес его к носу, и на его лице изобразилось такое же отвращение, какое мы испытывали от запаха его масла.
Они беспрестанно курили трубку. Их табак очень хорошего качества, в крупных листьях. Как я понял, они покупают его в Татарии, однако они ясно объяснили нам, что сами их трубки происходят с острова, находящегося на юге, — несомненно, из Японии. Наш пример не смог побудить их к тому, чтобы вдохнуть табачный порошок. Мы оказали бы им дурную услугу, если бы приучили их к новой потребности.
Не без удивления я услышал в их языке, словарик которого читатель найдет в конце XXI главы, слово chip в смысле «корабль» и tou, tri в качестве числительных «два» и «три». Эти английские слова не служат ли доказательством того, что нескольких похожих оборотов речи в разных языках недостаточно, чтобы судить об их общем происхождении?
14 июля на рассвете я подал сигнал сниматься с якоря при ветре от зюйда и несколько мглистой погоде, которая вскоре сменилась очень густым туманом. До 19 июля не было ни малейшего прояснения. Я взял курс на норд-вест в направлении Татарии. Когда мы, согласно счислению пути, находились в том же месте, где увидели пик Ламанона, мы пошли против ветра, лавируя на зарифленных парусах в проливе и ожидая, когда закончится эта тьма, подобной которой я не видел ни в каком другом море.
Туман развеялся мгновенно. 19 июля утром мы увидели сушу острова между норд-ост-тень-нордом и ост-зюйд-остом, однако она по-прежнему была окутана испарениями, и не было возможности различить какое-либо место, нанесенное нами на карту в предыдущие дни. Я направился к этой суше, однако вскоре потерял ее из виду. Впрочем, руководствуясь лотом, мы продолжали идти вдоль нее до двух часов пополудни, когда отдали якорь к западу от очень удобного залива на двадцати саженях и грунте из мелкой гальки в двух милях от берега. В четыре часа туман рассеялся, и мы нанесли на карту сушу у нас за кормой до норд-тень-оста.
Я назвал этот залив, лучший из тех, где мы становились на якорь после отплытия из Манилы, заливом Д’Эстена. Он находится на 48° 59′ северной широты и 140° 32′ восточной долготы.
В четыре часа вечера наши шлюпки пристали к берегу возле десяти или двенадцати хижин, расположенных без какого-либо порядка и на значительном отдалении друг от друга. От моря их отделяло около сотни шагов.
Эти хижины были несколько больше, чем те, которые я уже описал. При их постройке использовались те же материалы, однако они были разделены на две комнаты. В дальней комнате находилась различная утварь, очаг и скамьи, идущие вдоль стен. Первая комната была совершенно пуста и служила, похоже, для приема гостей — незнакомцев, судя по всему, не пускали туда, где присутствовали женщины. Несколько наших офицеров встретили двух женщин, которые бежали и спрятались в траве.
Когда все высадились из шлюпок, напуганные женщины подняли такой крик, словно их собирались убить. Впрочем, они были под охраной островитянина, который вернул их назад в дома и, как нам показалось, попытался успокоить.
Мсье Блондела хватило времени, чтобы нарисовать их, и его рисунок очень точно изображает их лица: они довольно приятны, хотя и несколько необычны. У них маленькие глаза и крупные губы. Верхнюю губу они красят или татуируют синим цветом; мы не смогли узнать, какой вариант правилен. Их ноги ниже колена были обнажены. На них были длинные обтягивающие сорочки, и пока они принимали ванну в траве, покрытой росой, эти сорочки пристали к телу, что позволило нашему художнику зарисовать все их формы, которые были не очень изящны. Их волосы не были заплетены или убраны, и макушка не была выбрита, как это было у мужчин.
Мсье де Лангль, который высадился первым, увидел островитян возле четырех пирог, груженных копченой рыбой. Его матросы помогли им спустить пироги на воду. Он догадался, что двадцать четыре человека, образующих команды пирог, были маньчжурами и что они прибыли с берегов реки Сахалин, чтобы купить эту рыбу. У него состоялась долгая беседа с ними при посредстве наших китайцев, к которым они отнеслись очень доброжелательно.
