— Оказывается, ваше величество, этот добрый ловец жемчуга так обрадовался награде за первый зуб и еще ему так понравилась еда, которой вы его потчевали, что он принес еще один.
На какой-то миг раджа испугался и смутился, но быстро сообразил, что я поймал его на обмане, и взял себя в руки. Он не притворялся виноватым или сконфуженным, а прекрасно разыграл возмущение: бросил испепеляющий взгляд, полный неподдельной злобы, на простодушного ловца жемчуга и изрек еще одну вопиющую ложь:
— Этот жадный негодяй всего лишь решил поживиться, Марко-валлах.
— Возможно, это и так, ваше величество, — произнес я, продолжая притворяться, что поверил в его фарс. — Но я с благодарностью принимаю и эту новую реликвию тоже. Потому что теперь я могу подарить одну из них своему великому хану Хубилаю, а другую оставить в качестве прощального дара вашему великодушному величеству. Ваше величество достойно ее. Вот только как быть с наградой, которую я уже уплатил? Должен ли я дать рыбаку еще столько же монет за то, что он доставил эту новую реликвию?
— Нет, — холодно произнес маленький раджа. — Вы и так уже заплатили очень щедро. Я уговорю этого человека удовлетвориться первоначальной наградой. Поверьте мне, я смогу его убедить.
Правитель резким тоном приказал управляющему, чтобы тот отвел мужчину на кухню и накормил — другой едой, задумчиво добавил он, — после чего развернулся и отправился в свои покои. А мы с Тофаа вернулись в свои, чтобы закончить упаковывать вещи. Я осторожно завернул настоящий, оправленный золотом зуб, чтобы безопасно довезти его, а фальшивый оставил на самом видном месте так, чтобы маленький раджа все понял.
Я больше никогда не видел этого человека. Возможно, он не захотел напоследок сталкиваться со мной, осознав, что мое и прежде-то невысокое мнение о нем стало еще ниже после того, как я узнал, что он всего лишь карикатура на правителя: жулик, обманывающий свой собственный народ, расхититель чужих, полученных по праву наград и, что хуже всего, человек, не способный даже признать свою ошибку или промах. Уж не знаю, было ли радже стыдно, но в любом случае он не попрощался с нами, даже не встал с постели, чтобы проводить, когда на следующий день мы уехали на рассвете.
Мы с Тофаа как раз стояли на заднем дворе, ожидая, пока выделенные нам в качестве эскорта люди оседлают наших лошадей и привяжут ремнями вещи к седлам, когда я увидел, что из дворца через черный ход вышли двое. В полумраке утра я не мог разглядеть, кто это, но один из них уселся на землю, тогда как другой встал рядом. Наши сопровождающие разом прекратили работу и что-то неразборчиво забормотали а Тофаа перевела мне:
— Это придворный палач и осужденный узник. Его, должно быть осудили за какое-то особо тяжкое преступление, потому что приговорили к карават.
Мне стало любопытно, и я подошел к ним поближе, но не настолько близко, чтобы вмешиваться. Карават, насколько я смог в конце концов разглядеть, был особого рода мечом. У него не имелось ручки, это был просто острый стальной полумесяц, оба его конца заканчивались короткими цепями, а каждая цепь — своего рода металлическим стременем. Осужденный узник — невозмутимо, хотя и без особой охоты — сам приставил лезвие к тыльной стороне своей шеи, цепи свешивались ему на плечи спереди. Затем преступник согнул колени и вытянул ноги так, чтобы попасть в стремена. После чего сделал последний глубокий вздох, отвел назад голову, положил ее на лезвие и резко выпрямил ноги. Карават при этом очень аккуратно срезал голову с его тела.
Я подошел еще ближе и, пока палач возился с телом, посмотрел на голову, на все еще открытые глаза и закрыл их по христианскому обычаю. Это был ловец жемчуга, который принес настоящий зуб Будды, единственный деятельный и честный индус, которого я встретил в Индии. Маленький раджа наградил его, как и обещал.
На обратном пути я осознал, что наконец-то увидел то, чем индусы могли бы гордиться и называть своей собственностью. Больше у них ничего не было. Давным-давно они лишились рожденного ими Будды и передали его чужестранцам. Очень и очень немногое они могли сегодня хвастливо демонстрировать посетителям, но, по моему мнению, даже эти великолепные вещи были созданы представителями другой, ушедшей расы. Обычаи, мораль, общественное устройство и личные привычки индусов, с моей точки зрения, были переняты от обезьян. Даже их национальный музыкальный инструмент, ситар, оказался вкладом чужеземца в индийскую культуру. Если карават был собственным изобретением индусов, тогда он, разумеется, принадлежал лишь им (мне хотелось уступить им сие право — из лени эти люди позволяли осужденным самим убивать себя) и представлял собой величайшее достижение их расы.
Мы могли бы отправиться прямо на восток от Кумбаконама к побережью Чоламандала, чтобы в ближайшей деревушке отыскать зашедшие туда суда. Но Тофаа предложила вернуться тем же путем, которым мы ехали сюда, через Кудалоре, потому что мы уже из своего опыта знали, какое большое количество кораблей прибывает туда. Я согласился. И хорошо, что мы так поступили, потому что, когда мы прибыли туда и Тофаа начала расспросы, один местный моряк сообщил, что у них там уже стоит корабль, который разыскивает нас. Я пришел в замешательство, но только на короткое время, потому что весть о нашем прибытии быстро разнеслась по Кудалоре; вскоре мы увидели, что навстречу нам с криком: «Sain bina!» бежит какой-то человек, явно не индус.
К моему огромному удивлению, это оказался Юссун, мой бывший переводчик, которого я в последний раз видел, когда он отправлялся из Акуаба обратно через Ава в Паган. Мы радостно приветствовали друг друга, но вскоре я спохватился и спросил:
— Что ты делаешь в этом богом забытом месте?
— Ван Баян отправил меня отыскать тебя, старший брат Марко. И поскольку Баян велел привезти тебя побыстрее, сардар Шайбани на этот раз не стал нанимать корабль, а силой забрал одно судно со всем экипажем и посадил на борт монгольских воинов, чтобы они поторопили моряков. Мы выяснили, что ты пристал к берегу здесь, в Кудалоре, сюда я и приплыл. Честно говоря, я просто голову сломал, где мне искать тебя дальше. Эти глупые местные жители сказали мне, что якобы ты отправился в глубь побережья только до следующей деревни Панрути, но что это было много месяцев назад. Я не сомневался, что ты наверняка ушел гораздо дальше этой деревни. А теперь идем, мы немедленно отплываем в Ава.
— Но почему? — спросил я с тревогой. Юссун излил на меня целый поток слов, однако не объяснил самого главного. — Зачем я понадобился Баяну, и так спешно? Что там у вас такое случилось — война, бунт?
