Священнослужитель не произвел на меня впечатления: он был всего лишь черным, грязным, тощим индусом в обычном грязном дхоти и тюрбане, больше на нем ничего не было. У такого я не спросил бы даже дорогу. И уж конечно, я не стал бы доверять его заботам маленькую и напуганную девчушку-невесту. Он напугал бы ее больше, чем муж в первую брачную ночь.
Хотя трудно сказать, что ужаснее. Судя по тому, что изображали скульптуры на храме, в брачную ночь с девочкой могли случиться самые поразительные вещи. Когда sadhu показывал то на одну, то на другую скульптуру, хихикая, злобно глядя на нас и потирая свои руки, я увидел изображение актов, на которые сам отважился, лишь когда повзрослел и набрался сексуального опыта. Каменные мужчины и женщины совокуплялись и извивались во всех мыслимых позах и позициях, причем некоторые даже для меня стали откровением. Если бы на нечто подобное в христианском мире вдруг решились даже состоящие в законном браке мужчина и женщина, они, завершив акт, немедленно отправились бы к исповеднику. А тот, увидев скульптуру или услышав детальное описание, несомненно, пошатываясь, пошел бы разыскивать для исповеди какого-нибудь вышестоящего священника.
Я сказал:
— Я могу согласиться, Тофаа, что девочке, только что расставшейся с детством, нужно иметь представление, в чем будет заключаться естественный акт surata с ее мужем. Но зачем знакомить ее со всеми этими дикостями?
— Чем больше она узнает, тем лучшей женой станет. Мало ли какие предпочтения могут оказаться у ее супруга, девочка должна быть готова ко всему. Она сама, безусловно, еще ребенок, но ведь в мужья ей может достаться зрелый, крепкий и опытный мужчина. Или же старик, который давно уже пресытился обычным актом и которому теперь требуется нечто новое.
Поскольку буквально всю жизнь я шел на поводу у своего ненасытного любопытства, а частенько и оказывался из-за этого в нелепых ситуациях, то сейчас я не посчитал себя вправе критиковать других за то, чем они занимаются наедине. Поэтому я просто следовал за ухмыляющимся, оживленно жестикулирующим и бормочущим sadhu вокруг храма и не издал ни одного возгласа удивления или негодования, слушая, как Тофаа переводит его объяснения: «Это adharottara, акт наоборот… это viparita surata, неправильный акт…». Я помалкивал, но составил про себя определенное мнение.
Вырезанные из камня скульптуры могли действительно ужаснуть излишне стыдливого зрителя, но даже самые строгие моралисты не стали бы отрицать, что они были настоящим произведением искусства, красивым и замысловатым. Акты, столь детально изображенные, выглядели непристойно и, видит бог, даже грубо, но мужчины и женщины, которые в них участвовали, все счастливо улыбались, они казались живыми и горячими. Они наслаждались. Таким образом, скульптуры выражали и высокое мастерство, и удивительную жизненную силу. Они совершенно не соответствовали тем индусам, каких знал я: неумелым во всем, что бы они ни делали, вечно хныкающим и крайне ленивым.
Вот лишь один пример их отсталости: в отличие от хань, чьи историки тут же записывали все недавно произошедшие в их владениях события и хранили летописи тысячи лет, индусы не имели ни одной записи, где рассказывалось бы хоть что-то из их истории. У них были только какие-то «священные» собрания неправдоподобных легенд — неправдоподобных потому, что в них все мужчины-индусы были храбрыми, как тигры, и невероятно находчивыми, а женщины — ангельски красивыми и любвеобильными. Могу привести и другой пример: одежды индусов, называемые сари и дхоти, были всего лишь обмотками из ткани. Только представьте: несмотря на то что самые примитивные люди еще когда-то давным-давно изобрели иголку и во всем мире уже освоили ремесло шитья, индусы до сих пор не научились пользоваться иглой, а во всех их многочисленных языках даже не было слова «портной».
Как, спрашивал я себя, могли люди, невежественные даже в шитье, придумать и создать эти изысканные и искусные храмовые изображения? Как могли люди, настолько ленивые, вороватые и жалкие, изобразить здесь мужчин и женщин довольными, живыми, изобретательными, ловкими, полными жизни и беззаботными?
Нет, индусы просто не могли этого сделать. Я решил, что, должно быть, эти земли давным-давно, еще до индусов, населяли другие, сильно отличающиеся от них народы, наделенные талантами и живостью. Бог знает, куда подевались эти высшие люди, но они оставили здесь несколько произведений искусства, подобных этому восхитительно украшенному храму, и только. Всё, больше никаких их следов среди пришедших позднее захватчиков-индусов не сохранилось. Это было печально, но едва ли удивительно. Могли ли эти люди скреститься с индусами?
— Обратите внимание, Марко-валлах, — сказала Тофаа назидательно, — эта пара сплелась в позиции, которая носит название kaja, по имени змеи с капюшоном, которую вы уже видели.
Эта поза действительно напоминала змею и была для меня новой. Мужчина, казалось, сидел на краю кровати. Женщина лежала на нем, головой вниз, ее туловище было расположено у мужчины между ног, Руки ее были на полу, а ногами она обхватила пояс мужчины. Он нежно раздвинул руками ее ягодицы, и, по-видимому, его linga находился внутри ее перевернутой yoni.
— Очень полезная позиция, — пояснил sadhu. — Скажем, например, если вы хотите заняться любовью с горбатой женщиной. Разумеется, вы не можете просто положить горбатую женщину на кровать, как это делают обычно, на спину, иначе она будет раскачиваться на своем твердом горбу, что очень неудобно, и…
— Gesù.
— Несомненно, вы пожелаете испытать позицию kaja, Марко-валлах, — сказала Тофаа. — Но, пожалуйста, не надо оскорблять меня, предлагая заняться этим с вами. Нет-нет, даже не думайте. Однако sadhu говорит, что в храме есть чрезвычайно умелые и очень горбатые женщины devadasi, которые за мелкую серебряную монетку…
— Спасибо, Тофаа, и поблагодарите от моего имени sadhu. Но, пожалуй, и на этот раз я предпочту поверить на слово.
Глава 5
— Ваш зуб Будды у меня, Марко-валлах! — воскликнул маленький раджа. — Я рад тому, что ваши поиски наконец-то благополучно завершились!
С тех пор как он в последний раз сделал подобное заявление, прошло чуть не три месяца, после этого во дворец уже больше не приносили никаких зубов, ни маленьких, ни больших. Я терпеливо ждал, уже почти смирившись с тем, что ловец жемчуга оказался неуловимой добычей. Поэтому новость меня обрадовала. К этому времени мне уже порядком надоели Индия и индусы, а маленький раджа уже начал громогласно причитать, вопрошая, когда же я наконец уеду. Похоже, мой визит начал вызывать у него подозрения. Несомненно, в его маленький умишко закралась мысль, что я, возможно, использую поиски зуба как предлог, а на самом деле моя миссия заключается в том, чтобы разведать местность в преддверии вторжения монголов. Ну, я-то, положим, знал, что монголы не стали бы захватывать эту мрачную землю, отказавшись, даже если бы ее добровольно подарили ханству, но был слишком хорошо воспитан, чтобы говорить об этом маленькому радже. Я гораздо лучше развеял бы его подозрения, если бы просто забрал зуб и уехал. Поэтому я немедленно осмотрел находку.
