спектакля. Зритель любит всецело отдаваться тому, что видит в данную минуту, и не чувствовать себя вынужденным для понимания происходящего размышлять об уже виденном, воскрешая в памяти начальные акты, в то время как у него перед глазами акты заключительные. В этом недостаток пьес, перегруженных событиями и на языке людей искусства именуемых «запутанными», каковы, например, «Родогуна» или «Ираклий». Пьесы с простым сюжетом свободны от этого недостатка, но если первые, само собой разумеется, требуют больше фантазии для развития темы и мастерства для написания, то вторые, которых не выручает занимательный сюжет, нуждаются в большей силе стиха, мысли и чувства.
ПОЛИЕВКТ
ХРИСТИАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ
{109}
Перевод Т. Гнедич
КОРОЛЕВЕ-РЕГЕНТШЕ[20]
Государыня!{110}
Отдавая себе отчет во всех своих слабостях и свято памятуя о том глубочайшем благоговении, которое внушает Ваша особа каждому, кто приближается к ней, я сознаюсь тем не менее, что припадаю к стопам Вашим без всякой робости и смущения, ибо уверен: я угожу Вам — я ведь пишу о том, что особенно дорого Вашему величеству. Я подношу Вам всего лишь пьесу для театра, но речь в ней идет о боге — предмете столь возвышенном, что его не унизит даже беспомощность автора, а беседы об этом предмете столь волнуют душу Вашего величества, что Вас не оскорбят изъяны сочинения, трактующего о том, что составляет отраду Вашего сердца. Этим я и надеюсь заслужить прощение Вашего величества за то, что слишком долго медлил почтить Вас подобным подношением. Всякий раз, выводя на нашу сцену образцы нравственной высоты или политического дарования, я находил изображаемые мною картины недостойными Вас, государыня, ибо понимал: с каким бы тщанием я ни отыскивал такие образцы в истории, как бы ни украшал их средствами искусства, Ваше величество являет собой пример, далеко превосходящий их. Дабы сохранить подобающее расстояние между ними и Вами, мне оставалось одно — обратиться к более высокой теме и, не дерзая посвятить произведение вышеописанного рода христианнейшей — не только по титулу, но в еще большей степени по делам своим — королеве, предложить ей описание христианских добродетелей, главные из коих суть любовь к господу и ревность о славе его, предложить в надежде, что удовольствие, доставленное Вашему величеству чтением, станет для Вас не только отдыхом, но и поводом к благочестивым раздумьям. А ведь именно Вашему редкостному и трогательному благочестию Франция обязана тем, что небо ниспослало успех первым военным предприятиям ее короля:{111} их счастливое окончание есть нагляднейшее доказательство благосклонности провидения, взыскивающего все королевство наградами и милостями, заслуженными Вашим величеством. После кончины нашего великого монарха гибель страны казалась неизбежной: мы уже внушали презрительную жалость всей Европе, которая, видя наше отчаянное положение, мнила, что мы вот-вот погрузимся в бездну смут; однако благоразумие и рачение Вашего величества, мудрость советов, коим Вы вняли, и доблесть тех, коим поручили претворить их в жизнь, в такой мере удовлетворили все нужды государства, что первый же год Вашего регентства не только сравнился с самыми славными годами предшествующего царствования, но и стер после взятия Тионвиля{112} воспоминание о поражении, прервавшем под стенами этого города долгую чреду наших побед. Дозвольте же мне излить восторг, вселяемый в меня этой мыслью, и восхищенно возгласить:
Так, государыня, деянья Ваши славны,
Что потрясен Мадрид, Брюссель ошеломлен.
Когда б их встарь предрек нам даже Аполлон,
В его пророчествах я усомнился б явно.
Нет меж монархами таких, что с Вами равны,
А Ваши воины не ведают препон,
И груды у врага отобранных знамен
Вы попираете своей стопой державной.
Сначала Тионвиль и Рокруа{113} потом —
Везде в сраженьях верх за нашим королем,
Которого мой стих на Сене славит звонко.
Как, Франция, твое грядущее светло,
Коль у тебя в руках оружие ребенка{114}
По воле матери перуны превзошло!
Нет никакого сомнения, что за столь чудесным началом последуют еще более разительные успехи. Бог не останавливается на полпути — он довершит благодеяния свои, государыня, и превратит не одно лишь регентство, но и всю жизнь Вашу в бесконечную цепь удач. Об этом молит его вся Франция, в том числе — и особенно усердно — смиреннейший, покорнейший, преданнейший слуга и подданный Вашего величества
Корнель.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ФЕЛИКС
римский сенатор, правитель Армении
ПОЛИЕВКТ
армянский вельможа, зять Феликса
СЕВЕР
знатный римлянин, любимец императора Деция{115}
НЕАРК
армянский вельможа, друг Полиевкта
ПАУЛИНА
дочь Феликса, жена Полиевкта
СТРАТОНИКА
наперсница Паулины
АЛЬБИН
наперсник Феликса
ФАБИАН
слуга Севера
КЛЕОН
слуга Феликса
ТРИ ВОИНА
Действие происходит в Мелитене,{116} столице Армении, во дворце Феликса.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Полиевкт, Неарк.
Неарк.
Ужель тебя страшит жены недобрый сон?
Столь слабым поводом столь сильный дух смущен?
Как могут воина, привыкшего к победам,
Пугать опасности, навеянные бредом?
Полиевкт.
Я знаю, никогда мы верить не должны
Тому, что создают причудливые сны, —
Бессвязные мечты, ночных паров скопленья
Уничтожаются в минуту пробужденья.
Но ты не знаешь, друг, как женщина сильна,
Какие ей права, какая власть дана!
При блеске факелов, зажженных Гименеем,
Мы, сильные мужи, перечить ей не смеем.
Пусть неразумная томит ее тоска, —
Супруга верит сну, что смерть моя близка.
Мешает мне она мольбами и слезами
И покидать дворец и видеться с друзьями.
Мне бред ее смешон, но не смешна печаль —
Я презираю страх, но мне любимой жаль!
Не дух робеет мой, а сердцем я слабею
И той, чью власть люблю, противиться не смею!
Скажи мне, друг Неарк: ужель столь грозен час,
Что чувством пренебречь он побуждает нас?
Нельзя ли подождать, с возлюбленной не споря,
И совершить свой долг, не причинив ей горя?
Неарк.
Но знаешь ли ты сам, на сколько лет и дней
Достанет жизни, сил и стойкости твоей?
Господь, в чьей власти
