Лимузин стоял на прежнем месте. Трумэн, довольный жизнью, уселся на мягкое пластиковое сиденье. Водительница закрыла за ним дверь и села впереди.
– Эта гостиница находится в городе? – спросил Трумэн.
– Нет, – ответила сержант и запустила двигатель. – В Арлингтоне.
Потом она повернулась к Трумэну, вынула автоматический пистолет двадцать второго калибра с глушителем и выстрелила ему в левый глаз. Трумэн обмяк, привалился к двери. Сержант перегнулась через переднее сиденье, приставила ствол к виску Трумэна и выстрелила еще раз, до неузнаваемости изуродовав ему лицо. После чего нажала нужную кнопку на панели управления, и машина отправилась на кладбище.
* * *
Марти поразил нас – он вышел к завтраку не один, а с другом. Когда они вошли в столовую, мы как раз ели то, что удалось добыть из пищевых автоматов. Я сперва не узнал парня, пришедшего вместе с Марти. Но он улыбнулся – и я его вспомнил, по алмазной вставке в переднем зубе.
– Рядовой Бенио? – это был один из механиков группы охраны, которую сменили ребята из моей прежней группы.
– Он самый, сержант, – Бенио представился, поздоровался с Амелией за руку и налил себе чашечку кофе.
– Ну, в чем дело? Рассказывайте, – предложил я. – Что, не получилось?
– А вот и нет, – Бенио снова улыбнулся. – Просто для этого понадобилось меньше двух недель.
– Да ну?!
– Да, двух недель не понадобилось, – подтвердил Марти. – Бенио гуманизирован, и все остальные – тоже.
– Просто не могу поверить.
– Стабилизатор из твоей группы, Канди, подключалась вместе с ними. Поэтому так и получилось! Вся процедура занимает только два дня, если подключаться с тем, кто уже прошел гуманизацию.
– Но тогда… Тогда почему Джефферсону понадобилось целых две недели?
Марти рассмеялся.
– В том-то и дело, что не понадобилось! Он стал одним из них уже через пару дней, но, поскольку он был первым, мы просто этого сразу не поняли – тем более что он и так был на девять десятых наш, еще до гуманизации. Все, включая самого Джефферсона, тогда сосредоточились не на нем, а на Инграме.
– Но когда стали обрабатывать парня вроде меня, – сказал Бенио, – который с самого начала ненавидел саму эту идею и, вообще-то, был человеком не особо приятным – черт возьми, да все сразу заметили, когда я изменился!
– А вы действительно изменились? – спросила Амелия. Бенио серьезно посмотрел на нее и кивнул. – И вам не жаль, что вы перестали быть таким, как раньше?
– Это трудно объяснить словами… Сейчас я такой, каким должен был быть. Я сейчас – больше я, чем был раньше, понимаете? – он беспомощно развел руками. – Я имею в виду вот что – я никогда в жизни, хоть даже за миллион лет, не понял бы, каков я на самом деле – хотя это всегда было внутри меня. Нужно было, чтобы другие мне это показали.
Амелия улыбнулась и покачала головой.
– Это похоже на обращение в новую веру.
– В каком-то смысле это так и есть, – сказал я. – С Элли это действительно так и было, – не стоило мне этого говорить. Амелия помрачнела. Я погладил ее по руке.
С минуту все молчали. Потом Амелия спросила:
– Ну, так что теперь у нас получается с графиком?
– Если бы мы знали это раньше, до того, как начать, сроки операции значительно сократились бы. И, конечно, по большому счету все теперь пройдет гораздо быстрее – когда мы начнем изменять мир. Но прямо сейчас у нас есть ограничивающий фактор – расписание хирургических операций. Мы планируем провести последнюю имплантацию где-то тридцать первого июля. Значит, к третьему августа у нас здесь все будут гуманизированы – от солдата до генерала.
– А что с военнопленными? – спросил я. – Сможет ли Мак-Лохлин гуманизировать их всех за два дня?
– Опять же, если б мы только знали… Он не подключается с ними больше чем по два часа подряд. Хорошо бы еще знать, сработает ли это сразу со многими тысячами людей?
– Откуда вам знать, так оно сработает или иначе? – спросила Амелия. – Две недели – если все они изначально обычные, нормальные люди, и два дня – если с ними постоянно подключен уже гуманизированный человек. Обо всех промежуточных вариантах вам ничего пока не известно.
– Да, верно, – Марти потер глаза и скривился. – А на эксперименты у нас нет времени. Какая же это замечательная наука – та, которой мы занимаемся… Однако, как уже было сказано в Доме Бартоломью, мы занимаемся не совсем наукой, – тут запищал его наручный комм. – Минуточку…
Марти включил наушник, выслушал, что ему сказали, и нахмурился.
– Да, хорошо… Сейчас иду к вам. Да, – он покачал головой.
– Неприятности? – спросил я.
– Может быть – так, ерунда. А может – настоящая катастрофа. Наш повар пропал.
Я не сразу сообразил, в чем дело.
– Трумэн ушел в самоволку?
– Ну да. Вчера ночью он вышел мимо охранника, сразу после того, как ты… После того, как погибла Гаврила.
– Куда бы он мог отправиться?
– Да куда угодно! В любую точку земного шара. А может, просто сидит где-нибудь в нижнем городе. Ты подключался с ним, Бенио?
– Не-а. Зато Монес подключался, а я все время вместе с Монесом. Так что я немножко про него знаю. Но точно не так уж много, все из-за этих его головных болей.
– И что ты о нем думаешь, об этом Трумэне?
– Да обычный парень, – Бенио потер подбородок. – По-моему, он немного помешан на армии, по сравнению с другими. То есть ему вроде как нравится сама идея армии.
– Значит, наша идея ему вряд ли понравилась.
– Кто его знает? Наверное, не понравилась. Марти посмотрел на часы.
– Через двадцать минут я должен быть в операционной. Буду вставлять имплантаты до часу. Джулиан, ты не хочешь выследить Трумэна?
– Сделаю все, что смогу.
– Бенио, а ты подключись с Монесом и с другими, которые подключались с Трумэном. Мы должны выяснить, насколько много он знает.
– Да, конечно, – Бенио встал. – По-моему, он сейчас торчит где-нибудь в игорном доме.
Бенио вышел, мы посмотрели ему вслед.
– По крайней мере, он не знает, кто наш генерал.
– Только не Роузер, – сказал Марти. – Однако Трумэн мог узнать имя Гаврилиного шефа, Блайсделла, от кого-нибудь из Гвадалахары. Вот это я хотел бы выяснить, – он снова посмотрел на часы. – Примерно через часик позвоните Бенио, расспросите его. И проверьте все авиарейсы до Вашингтона.
– Сделаю, что смогу, Марти. Но если он выбрался из Портобелло… Черт, есть тысячи способов попасть в Вашингтон.
– Да, ты прав. Возможно, нам следует просто подождать новостей от Блайсделла.
Примерно так и получилось.
Блайсделл несколько минут разговаривал с Каревым. Вообще-то на полное изложение всех сведений, полученных от Трумэна при подключении, потребовалось бы несколько часов напряженной работы под гипнозом с записывающим устройством. Но Блайсделл уже знал, что несколько дней остались неучтенными – между тем днем, когда Гаврила подключалась в Гвадалахаре, и ее смертью – более чем в тысяче миль от Мексики. Что она такого узнала, что заставило ее отправиться в Портобелло?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
