весьма отличалось от целительства светлых. Настолько, что, пытаясь вылечить, например, сына Тьмы заклинанием светлых, можно было его легко убить.
Эту мысль Грейну все же удалось донести до местных врачевателей. Правда, не только с помощью слова, но и магического хука. А все потому, что убеждение и атакующее заклинание лучше, чем одно убеждение.
Чернокнижника услышали. И даже поблагодарили – не дали по шее за выбитую его заклинанием фрамугу. А потом выперли Грейна – аристократа в грыг знает каком поколении – из лазарета, как какого-то беспризорника. Впрочем, так же пожилой маг-врачеватель поступил и с остальной толпой любопытствующих.
Лазарет у светлых, не в пример одиночным лекарским палатам темных, представлял единый зал на двадцать коек. Между ними в случае необходимости ставили невысокие ширмы. В нем-то мы и остались вшестером. Я, мой спаситель и Эйта – в качестве пострадавших. Маг жизни, его ассистентка и преподаватель – кажется, Тупфир – в качестве экзекутор… в смысле, целителей.
Благодаря ораторским подвигам чернокнижника, мое лечение ограничилось диагностикой. Выяснилось, что я отделалась ушибами и ничего не переломала. Потому решено было просто оставить меня в лазарете на ночь под наблюдением. Стазис, кстати, сняли.
А вот у Снежка, который оказался на соседней койке, дела были похуже: он и правда помял пару ребер и вывихнул кисть. Это не считая ушибов. Целитель срастил кости, вправил руку, залечил самые большие гематомы. Вот только делал он это наживую, без обезболивающего заклинания. Правда, перед этим поинтересовался у пациента:
– Бьеркрин, сможете вытерпеть? Так процессы регенерации быстрее пойдут. И уже завтра будете как огурчик.
– Зелененьким и в пупырышках? – просипел Снежок, даже в такой момент умудряясь быть ехидной.
А я, услышав родовое имя полукровки, про себя улыбнулась: какое-то оно было не эльфийское совсем. Но имя определено шло. Даже захотелось покатать его на языке, пробуя звучание. А еще поняла, что полукровка здесь уже бывал. И похоже, не раз. Хотя… у боевых магов посещение лазарета едва ли не в основной учебный курс входить должно. С их-то числом травм на тренировках.
– Хрустящим на разлом и тверденьким, – фыркнул целитель. – И раз в вас есть силы шутить, молодой человек, значит, и потерпеть найдутся.
Снежок лишь согласно кивнул. И все время, пока целитель ему складывал кости, сращивая их, не издал ни звука. Хотя, сдается, это была та еще пытка. После оной даже целитель одобрительно хмыкнул, дескать, настоящий боевой маг, держался молодцом.
А затем врачеватель, попрощавшись и распорядившись, чтобы до утра за нами присмотрели, отбыл. За ним ушла и его помощница.
И мы остались под пристальным взглядом преподавателя, который, дождавшись окончания целительских манипуляций, пристально глядя на меня, спросил:
– И зачем вы хотели покончить с собой, адептка?
– И в мыслях не было, – возразила я. – К тому же, реши я самоубиться, стала бы разворачивать матрицу левитации, пытаясь спастись?..
– Кто вас знает, милочка. Вдруг не захотели брать грех на душу, убивать еще и его. – И Тупфир кивнул в сторону Снежка.
– Как не брать грех на душу? – Я прищурилась. – Вы за кого меня принимаете? Я же темная! Там, где эти самые грехи раздают, я их два мешка возьму, а третий еще и сворую!
– Кхм… – кашлянул преподаватель, кажется, слегка смутившись от моей логики.
А я поспешила разуверить почтенного магистра в суицидальных намерениях.
– Да я так жить хотела, что умудрилась сделать сразу две почти невыполнимые вещи!
– Какие же? – полюбопытствовал на свою беду преподаватель.
– Раскрыть матрицу меньше, чем за удар сердца, и уложить на обе лопатки опытного боевого мага.
С соседней койки послышалось возмущенное фырканье, а Тупфир и вовсе поперхнулся воздухом. И долго после этого хлопал себя по груди, пытаясь выровнять дыхание. А потом магистр, видимо решив, что для его жизни и здоровья безопаснее расспрашивать Снежка, повернулся к нему:
– А как вы, адепт Бьеркрин, оказались на крыше?
– Одну психопатку полез спасать, – недовольно буркнул перебинтованный – аж вся грудь в повязках белела – Снежок.
– А как вы узнали, что ей вообще нужна помощь? В смысле она не хочет покончить с собой? – тут же поправился Тупфир, утерев при этих словах тыльной стороной пухлой ладони испарину со лба.
– Если бы она расшиблась, то нам пришлось бы зачет по курсу «Теория и практика спасательных операций» пересдавать. Всей моей группе. А мы и так только на полигоне у магистра Румса перестали грязь месить. Как раз с его занятия и возвращались. И еще одного никому не хотелось.
– А почему вызвались именно вы? – не унимался Тупфир.
Снежок скосил на меня глаз и потом нехотя ответил:
– Мы с парнями на камень-ножницы скинулись. Я проиграл. Пришлось лезть. Заклинанием же ее было из-за флюгера не снять.
Я от такого заявления чуть не задохнулась. Бедная темная висела там, понимаете ли, на конце шпиля, почти с жизнью прощалась, а они…
– Все понятно, – тоном «ну и демон с вами, оба живы – и ладно» отозвался на это признание преподаватель.
И когда повернулся, чтобы уйти, то я вздрогнула. А все потому, что на койке, большую часть которой до этого закрывала объемная фигура преподавателя, лежала Эйта.
Мысль: «Как могла прошляпить и выпустить из рук… точнее, руки столь ценную добычу» – обожгла ударом кнута.
Пушистая, откинувшись на подушку, обреченно смотрела в потолок. Ее левая передняя лапа была перебинтована, а сама она с ожесточением лузгала семечки.
Увидев меня, она фыркнула:
– Чего вылупилась, паразитка! Я тут из-за тебя, между прочим! – с негодованием отозвалась пушистая.
Причем ее гневный вскрик услышала лишь я. Профессор неспешно брел к выходу. Снежок прикрыл глаза и, похоже, если не уснул, то вот-вот готов был отрубиться.
– Между прочим, если бы не моя подруга, я бы так с неперебинтованной лапой и лежала.
– А кто она? – шепотом, чтобы не дай Тьма не разбудить светлого, спросила я, любопытствуя.
– Хель, – отрезала Эйта.
Я сглотнула. Это что же получалось: почти на соседней (хорошо, через одну) койке от нас была еще и сама Смерть. И мало того что просто присутствовала, еще и первую медицинскую помощь оказывала.
– А она сейчас здесь? – осторожно поинтересовалась я.
– Увы. У нее свидание… – как-то особенно печально вздохнула пушистая и затем невпопад добавила: – Бедная.
– Почему это бедная? –
