Франц молчал. Он уже и сам понимал, что операция была провальная и надуманная. В ней не было необходимости. Почти все сведения, посланные в донесениях, он знал до операции от Клауса. Просто он проявил элементарный эгоизм, захотелось увидеть Веру. Увидел и погубил.
— В общем, завтра ты уезжаешь в госпиталь долечиваться, — продолжил свой ультиматум генерал, после взятой паузы. Он оценивал реакцию Франца на брошенную реплику. И ему показалась, что Франц раскаивается в содеянном поступке и это его радовало. — После госпиталя тебе предоставляется отпуск в Берлин, домой на две недели. А, дальше время покажет. Ты же говоришь, что я выйду живым из русской заварушки. Это ведь, правда? — генерал улыбнулся.
-Непременно дядя Гельмут. Это правда.
-Прекрасно майор. Вот тогда мы и поговорим о твоих способностях к предсказаниям.
 -Я согласен с вами, — Франц был доволен решением дяди. Тот принял его позицию, как он хотел.
— Наша встреча подходит к завершению, — генерал по-отечески смотрел на Франца. Он любил его и сердцем улавливал такую же любовь и привязанность Франца к нему. — Какие есть вопросы ко мне, просьбы, мой мальчик.
-Есть одна просьба, дядя Гельмут. Она касается русского гефрайтера.
-Хорошо, что напомнил о нем, я тоже тебя хотел спросить. Что ты хочешь с ним делать?
-Гефрайтер Криволапов дважды спас мне жизнь. Он проверен в бою. Надежен, смекалист, неприхотлив. Я прошу присвоить ему звание унтер-фельдвебель и за героизм наградить железным крестом третьей степени. И еще, майору полагается денщик и личный водитель. Поэтому, поставьте его на эту должность.
— Не много сразу наград? Не зазнается твой танкист? — с удивлением спросил Вейдлинг.
— Я ручаюсь за него господин генераль-лейтнант.
— Тогда другое дело. Я выполню твою просьбу майор,— генерал поднялся и тепло пожал Францу руку. — Жду завтра к вечеру у себя в кабинете. Надо же по-настоящему отметить твое возвращение с того света и отъезд на Родину. Для этого случая у меня припасена бутылочка хорошего французского коньяка.
ГЛАВА 4
2 июля 1944 года. Лубянка. Кремль. Москва.
Раздался тревожный телефонный звонок. Однако трубку правительственного аппарата никто не брал. В огромном кабинете, отделанном дубом, с наглухо зашторенными арочными окнами, никого не было. Звонок не прекращался, он настойчиво требовал хозяина этого кабинета, где на дальней стене по центру висел портрет вождя всех времен и народов товарища И.В.Сталина. Подле него, у стены, располагался массивный дубовый стол, обтянутый сукном зеленого цвета. На нем, помимо чернильного прибора из уральского мрамора, некоторых деловых папок и газет стоял в правом углу бронзовый бюстик Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Обстоятельная служебная мебель, отделка кабинета, малинового цвета ковровые дорожки, все подчеркивало высочайший статут хозяина кабинета, незыблемость его положения.
Звонок не прекращался. Он не довольствовался отказом быть не принятым и тревожно разрушал тишину, уютно расположившуюся здесь несколько часов после обеда. Но вот высокая двустворчатая дверь торопливо открылась, и в нее быстро вошел, даже не вошел, а влетел офицер в погонах полковника госбезопасности.
-У аппарата Саркисов.
-Это Поскребышев, — раздался уравновешенный, с нажимом на фамилию голос. — Товарищ Сталин на 17 часов вызывает товарища Берия. Передайте, пожалуйста. И телефон тут же отключился.
-Сейчас 16.20,— проговорил себе вслух полковник, бегло глянув на массивные напольные часы старинной работы, стоявшие в углу и гармонично завершавшие продуманный деловой интерьер кабинета. С каждой секундой позолоченные стрелки приближали час совещания у Сталина. — Успел бы Лаврентий Павлович. Что-то отдых затянулся после обеда.
Саркисов, здесь же не выходя из кабинета, набрал одному ему известный номер телефона и позвонил на одну из служебных квартир НКВД, расположенную в особняке на Спиридоньевском переулке.
-Чего тебе Рафаэль? — отозвался недовольно Берия, тяжело дыша в трубку. Через нее, как показалось адъютанту, прорывался женский смех, заглушаемый легким фокстротом.
-Вас товарищ Сталин срочно требует к себе. Назначено на 17.00
-По какому вопросу, Рафаэль? — Берия пытался быть сосредоточенным.— Подожди, — одновременно резко с высокомерием обратился он к кому-то.
-Товарищ Поскребышев не сказал.
— Почему не спросил? — начинал злиться нарком. — С чем я предстану перед товарищем Сталиным? Ты же это понимать должен.
Саркисов молчал. Берия и сам знал, что если вызов срочный, не запланированный, то Поскребышев его причины также мог не знать. Значит, что-то произошло очень важное. Но что? Все что происходит в стране, он знает первый. Это закон для его людей. Доложили бы дежурные или тот же Саркисов. Но те молчали. Верховный, что то чудит.
Или все же произошло? На месте разберусь, выкручусь, как было не раз.
-Хорошо, Рафаэль. Буду.
Берия все же опоздал. Куранты пробили 17.00 , когда его машина влетела через Спасские ворота на территорию Кремля. В приемной, кроме Поскребышева, личного секретаря Сталина, находился еще генерал армии Рокоссовский. Он стоял у окна и ожидал вызова. Появление Берия его не удивило. Ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя чувствовалось его внутреннее волнение. Не каждый день с передовой вызывают к товарищу Сталину. Наоборот, нервничал Берия.
-Что случилось Константин Константинович? — спросил на ходу нарком НКВД, пожимая руку генералу.
-Увидим, — уклончиво ответил Рокоссовский, не желая вступать в разговор, отмечая про себя влажную ладонь Берия.
Поскребышев только добавил: — Вас ждут уже, Лаврентий Павлович.
-А-а,— разберемся, махнул недовольно рукой тот и вошел в кабинет Сталина.
Профессиональный ум высокого функционера сразу подметил отсутствие в кабинете членов Государственного Комитета Обороны. За столом сидели только военные маршалы Жуков и Василевский и ближе к двери генерал-лейтенант Абакумов. Присутствие Абакумова в кабинете моментально привело его в легкое раздражение. Ему не нравилась показное рвение в работе начальника главного управления контрразведки Смерш.
Значит причина вызова — что-то случилось на фронте, а не в его епархии. Берия чуть повеселел. Его ранг и положение были выше приглашенных военных. Его лицо посветлело, движения стали более уверенными. Поздоровавшись, он хотел было сесть напротив Жукова, ближе к Сталину. Но тот, сверкнув холодным взглядом, придержал его чуть поднятой рукой.
