Послесветы разразились ликующими криками. Милос — гений, это он всё придумал!
Но сам Милос прекрасно сознавал, что его гениальность тут ни при чём. Заслуга полностью принадлежала Алли.
— Быстро все по вагонам! — скомандовал Милос. — Разводи пары!
— А я? — закричала Алли. — Ты обещал снять меня отсюда!
Милос бросил на неё короткий косой взгляд, затем обернулся к Лосяре и Хомяку:
— Ладно. Отвяжите её.
Алли вздохнула с облегчением — вот она, свобода!
Но Милос ещё не договорил.
— Снимите её, а потом привяжите обратно. И на этот раз вниз головой!
— Что?!
Милос вскарабкался на паровоз и приблизил своё лицо к её лицу.
— Всё это время ты знала и водила нас за палец!
— За нос, — автоматически поправила Алли, о чём сразу же пожалела.
— Ты, наверно, рассчитывала, что те, кто водрузил сюда эту церковь, нападут на поезд и освободят тебя?
Алли не стала отвечать... потому что именно на это она и рассчитывала.
— Прошу меня извинить, — сказал Милос, — но пока ты торчишь тут пугалом, от тебя больше пользы. — После чего он обернулся к другим. — Я желаю, чтобы все, кто попадётся нам на пути, знали — с нами шутки плохи! Я желаю, чтобы все, кто увидит этот поезд, боялись. Мы должны приводить их в ужас!
— Их? — спросил Спидо. — Кого — их?
— Нам понадобилось пятьдесят послесветов, чтобы убрать отсюда эту церковь, — пояснил Милос. — Сколько, ты думаешь, людей нужно, чтобы пронести её вокруг озера сюда?
Спидо ничего не сказал. Ему, по-видимому, было страшно даже задуматься над ответом.
Алли бешено брыкалась, когда Лосяра и Хомяк водворяли её обратно на паровоз, но всё без толку.
— Думаешь, если привяжешь меня вот так, то это их сильно напугает? Кто бы это ни был, они нас не боятся, и они не хотят, чтобы мы шатались по их земле!
Милос ответил тем, что отвернулся к толпе и провозгласил своим самым громким, самым властным тоном:
— Я объявляю эту территорию владениями Мэри Хайтауэр!
Ликованию толпы не было предела.
— Теперь это они здесь чужаки, шатающиеся по нашей территории, — сказал Милос Алли. — Кто бы эти самые «они» ни были.
И с Алли, вновь привязанной к передку паровоза, но теперь вверх ногами, поезд продолжил свой путь вперёд. А церквушка рядом с полотном, окончательно проиграв своё сражение с земным тяготением, утонула, словно потерпевший крушение корабль, в зыбучей почве живого мира.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Шрамодух и боевой дух
Высотная музыкальная интерлюдия № 1 с Джонни[8] и Чарли
В Междумире не дуют ветры. Во всяком случае, естественного происхождения. Ни предвещающего зиму норд-оста, ни ласкового летнего зефира. Даже междумирные деревья с их колышущимися и шепчущими кронами движутся сами по себе, управляемые памятью о давно ушедших ветрах.
Это не значит, что в Междумире нет атмосферы — она есть. Здешний воздух — это продукт живого мира, он состоит из множества слагаемых. Первых вдох ребёнка и последний выдох славно пожившего старика; наэлектризованный воздух надежд, наполняющий стадион перед началом игры, и гудящий от радостного напряжения воздух перед началом концерта любимой рок-группы — всё это переходит в Междумир. Если кто-то где-то пукнет, а кто-то другой рассмеётся над этим; если кто-то глубоко вздохнёт, глядя на величественный рассвет — то всё это перейдёт в Междумир. Но не только. Каждый вскрик безвинной жертвы и каждый всхлип скорбящего тоже сохраняются в вечности.
Нет, так происходит не с каждым вдохом-выдохом; но те из них, что получают особый смысл — неважно, плохой или хороший — вселенная не забывает. Всё это смешивается и образует воздух, которым, случается, дышат послесветы; воздух, напоённый чувствами и незабываемыми впечатлениями.
И поскольку эти моменты в гармонии с вечностью, то воздух в Междумире не движется, ветры не дуют. Ты наверное, спросишь: а как же тогда может «Гинденбург», самый большой в мире дирижабль, пересечь Атлантический океан, если его не несут небесные течения? Ответ очень прост: зачем нужен естественный ветер, дующий на восток, если есть сверхъестественный?
* * *
— «На железной на дороге проливал я пот!»[9]
В тот день, когда Мэри нанесла поражение Нику и её армия захватила его поезд, в небеса над Мемфисом взмыл гигантский воздушный корабль «Гинденбург» — прежнее средство передвижения Небесной Ведьмы. На борту находилось только двое послесветов: маленький машинист паровоза, известный под именем Чух-Чух Чарли, и Джонни-О. Они были преданными друзьями Ника Шоколадного Огра, и оба оказались в неподходящем месте в неподходящий час.
— «На железной я дороге работал днями напролёт!»
Кабина пилота пустовала; поскольку она была заперта на замок, а ключа к нему у наших героев не было, то управлять дирижаблем оказалось невозможно. Двигатели молчали, руль заклинило — и такое положение, по-видимому, будет сохраняться ещё неопределённо долго.
— «Слышишь, как гудок зовёт нас рано утром на порог?»
В тот первый день своего путешествия оба мальчика сидели друг напротив друга, а ведро с монетами стояло между ними. И Чарли, и Джонни-О знали, для чего предназначены монеты — для оплаты за переход в следующий мир. Надо положить монетку на ладонь, перед тобой откроется туннель, и ты вспомнишь своё имя, вспомнишь, кем был при жизни, а потом полетишь к свету в конце туннеля. После всех проведённых в Междумире лет, мальчики могли бы теперь уйти туда, куда уходят все... если бы взяли по монетке.
— «Слышишь, как старшой горланит: Дайна, дуй в свой рог!»
Но ни тот, ни другой не решались. Чарли попросту боялся, а Джонни знал — он ещё не готов. Что-то глубоко в душе подсказывало ему, что он ещё не до конца отыграл свою роль в Междумире.
В самом начале их путешествия сверхъестественный ветер, дующий со стороны Миссисипи, был так силён, что просто швырнул их по направлению к востоку. В воздухе Междумира нет трения, никакого сопротивления он не оказывает, поэтому ничто не могло остановить дрейф дирижабля. Через несколько дней друзья пересекли восточную береговую линию и оказались над Атлантикой. Океан казался бесконечным. Каждый день, выглядывая в окошко, Джонни видел лишь волны, волны, волны до самого горизонта.
Вот тогда-то Чарли и начал петь. Поначалу он лишь мурлыкал себе под нос, потом начал выпевать слова, а вскоре совсем потерялся в бесконечном повторении куплетов.
— «Дайна, дуй скорее...»
Неделями напролёт Чарли пел одну и ту же песню — с начала и до конца, с начала и до конца...
— «Дайна, дуй скорее...»
Он пел её двадцать четыре часа в сутки, в одном и том же упоённо-бодром тоне.
— «Дайна, дуй же скорей в свой ро-о-ог!»
Он отбивал ритм собственной головой, стукаясь ею о стенку коридора.
— «Дайна, дуй скорее...»
Джонни-О, который вообще никогда не отличался особым терпением, рвал бы на себе волосы, если бы это было возможно.
— «Дайна, дуй скорее...»
Джонни стискивал свои огромные кулаки и изнывал от желания разнести что-нибудь в щепки, но проведя много лет в попытках разбить перешедшие вещи, знал, что из этого ничего не выйдет — ну, разве что предмет существовал именно затем, чтобы быть разбитым.
— «Дайна, дуй же скорей в свой рог!»
— Да ёлки-палки, заткни поддувало, иначе я тебя отколочу так, что мама родная не узнает, и выброшу в это вонючее окно! Пойдёшь ко всем чертям к центру Земли, так что лучше заткни пасть! Кому сказал!
Чарли секунду смотрел на него круглыми глазами, раздумывая над его угрозой. Затем сказал:
— «Кто-то там на кухне с Дайной!»
Джонни-О взвыл.
— «Кто-то там на кухне, я зна-а-аю!»
Не в силах больше этого выносить, Джонни сграбастал Чарли и поволок на променад правого борта, где в большие окна открывался потрясающий вид на облака и блистающую далеко внизу Атлантику.
— Вот честное слово, я тя щас!.. — вопил Джонни-О, но Чарли продолжать петь. Наверно, мальчик уже так далеко ушёл за черту, что больше не слышал выкриков своего товарища по несчастью. Джонни-О встречал послесветов, с которыми случилось подобное. Он видел духов, которые были до такой степени готовы к дальнейшему странствию, что попадали в бесконечную петлю, отрешённо повторяя одно и то же, заполняя этим ритуалом время в ожидании, когда же перед ними откроется туннель. В таком случае, Чарли будет самое место в центре Земли — пусть ждёт там скончания времён!
Однако Джонни-О, этот крутой парень, не мог сделать такого со своим товарищем. Не мог он и дать Чарли монету, хотя надо было — маленький машинист уже совершенно очевидно перестал чего-либо бояться. Но если бы Чарли ушёл по туннелю в свет, тогда Джонни остался бы совсем один...
