– Это почему же? – спросил с ехидством Татаринов.
– А у вас руки похоже в крови. Вы заключённых за людей не считаете, – без запинки и выразительно сказал Беда.
– Интересную ты черту подвёл нашему разговору. Хорошо иди в секцию, но попомни мои слова. Твои тесные связи с авторитетами ни к чему хорошему не приведут. Мы знаем, что они удерживают свою дисциплину в колонии, и не будь их в зоне, был бы сплошной хаос. Но мы знаем, что авторитеты и самая опасная публика, к которой ты примкнул. Что тебя может связывать с матёрым налётчиком Володей Генералом? – Мне это непонятно. Он вор в законе всесоюзного значения. Ему даже горестные тяготы войны на пользу не пошли. А орден он получил за бандитский кураж над врагами. Сейчас бы он на штык с голой грудью не полез. Я, конечно, не хочу принизить его воинские заслуги. Заслужил благодарность от правительства и народа, зачем же эту благодарность нужно было сливать в отхожее место, идя на серьёзные преступления. Зачем он тебя портит своей воровской наукой. Я уже сейчас вижу червоточины в твоём поведении и разговоре. Тридцать пять лет, я работаю в лагере, и ты думаешь, я поверю хоть одному твоему слову. Я человек конкретный и не верю даже многим сотрудникам колонии. Верю только себе! Ладно, – махнул он рукой, – ступай в секцию, – после чего руку приложил к сердцу.
Его лицо моментально сделалось как полотно.
– Вам плохо? – тревожно спросил Иван и сделал шаг к столу, за которым сидел начальник отряда.
– Иди, иди – вновь махнул рукой Татаринов, – мелочи жизни, сейчас боль утихнет. Это обыкновенный невроз.
Третейский судья
…Беда, вышел из кабинета и прошёл в секцию к Мотылю, тот сидел в курилке и играл в шахматы:
– Долго ты с ним базарил, – сказал Мотыль, – напрягал, тебя Татаринов на тему или познакомиться поближе хотел?
– И то и другое. Мечтал меня в ШИЗО закрыть, говорил, что я виноват в смерти Покера и Корявого. А после ШИЗО грозил, свирепой зоной. Даже крытую тюрьму мне посулил.
– Он любит пощупать новичков, а ты для него, как диковинный экземпляр из кунсткамеры. Вот он и решил тебя на понт взять. Пощупать твои нервы и голову. Он со всеми так разговаривает, но без вины никогда не посадит. Поверь мне, я его знаю уже десять лет. А насчёт другой зоны он тебе арапа загнул, есть указ правительства «О прекращении практики переброски заключённых из одного лагеря в другой по мотивам участия их в беспорядках или как злостных нарушителей режима». Поверь мне, я этот указ держал в руках и выучил как алфавит. Для чего его создали в 54 году, чтобы заглушить сучьи войны. И, слава богу! В лагерях сейчас нет былого кровопролития. А наша зона я тебе скажу одна из лучших, правда козелков хватает, но эта беда всех зон и тюрем. Так что Иван дыши спокойно, никуда ты дальше нашего леса не уедешь до окончания срока, но нос всё равно по ветру надо держать.
– А я поверил ему, ну думаю, пойду сейчас курёху прятать для ШИЗо, но он после отошёл и отпустил меня, держась за сердце.
– У него сердце больное, два года назад инфаркт перенёс. Ты может его, чем – то обидным зацепил, если он за сердце держался. Если так, то считай, тебе повезло сегодня вдвойне.
Но в следующий раз он с тобой обязательно рассчитается, – предупредил Мотыль.
– Были с моей стороны некоторые отклонения в такте, но он сам выпросил их, – объяснил Беда.
– Ничего не думай, может всё обойдётся. Всё будет зависеть, как он на тебя глянул. Сам посуди, ты недавно появился, а уже в полосатом шарфе щеголяешь по лагерю. Они этого не любят. Паша Кудрявцев, заместитель начальника колонии говорит: «Что к нам в лагерь приходит только горбатый контингент. И эти горбы приходится выправлять администрации. Ни разу не пришёл этап с прилежными активистами или заключёнными с высшими образованиями». А я возьми да скажи, мол, сами езжайте по автотрассам и собирайте себе заключённых. Каждый гаишник клиент вашей зоны. Он за эти слова из меня клиента изолятора сделал. Они не любят, когда про их брата плохо отзываются. С ними даже по принуждению надо осторожно разговаривать. Вася Солома, на съёме в шутку кобыле вороной Гальке, по крупу ладошкой постучал и рявкнул на весь строй. «Эх, засадить бы тебе любимая». Его Татаринов и засадил в БУР.
– С языком у меня будет порядок, я на показ никогда не работаю, – сказал Беда, встав не спеша с табуретки. – Пойду, пройдусь до восьмого отряда.
– Если ты к Генералу, то его нет. Вагонов много пришло, они сейчас рогом прут во благо Советских лагерей и отечества. Неделю точняк будут грузить.
– А как же сон? – спросил Беда.
– Поспать их на шесть часов будут заводить в зону.
Там четыре бригады пашут, одна в резерве на подмене. Ты лучше, чем от безделья страдать, сходи к сапожнику Февралю, тебе там головки нашли на хромовые сапоги. Прикинешь на ногу, может он, уже полностью сшил сапоги, тогда заберёшь их у него.
Февраль оказался низкорослый, тщедушный мужчина с горбом не на центре спины, а смещённым к правому плечу. Подобную уродливость Беда впервые увидал в своей жизни. Он отметил, что все горбатые имеют удивительную схожесть между собой в обличье. Такое яркое сходство, возможно, им горбы придавали, которые отражались в их лицах.
Февраль, не глядя в сторону Беды, сказал:
– Обувь, твоя готова, вот примеряй, – он достал со стеллажа сапоги и протянул их Беде, – век не сносить! – похвалил он свою работу.
Беда померил сапоги, они пришлись ему впору. Хромовые сапоги на зоне это роскошь. Он прошёл в них по мастерской. От такой обуви у него было необычайное чувство гордости и огромной благодарности к Генералу. Иван снял их с себя, покрутил в руках и спрятал под бушлатом:
– Благодарю, что я вам за них должен?
– Носи на здоровье, а за всё остальное не беспокойся. За год вперёд уплачено. Будешь теперь, как принц ходить по зоне, но местной ваксой их не мазюкай и гармошкой голенища не делай. К вертухаям можешь внимание привлечь. Если им понравятся, могут снять. Ты если что гони им тюльку, что они у тебя лечебные, ортопедические. Тогда в жизнь не заберут.
– Понял, я их беречь буду. Мне долго ещё топтать зону придётся, – сказал Беда и вышел из дверей сапожной мастерской.
…У дверей на улице стояли два молодых парня, примерно одного года с Бедой. Один из них был в очках, а у второго под глазом был синяк. Они переминались с ноги на ногу, не решаясь подойти к Ивану. Беда обратил внимание на их встревоженные лица, по которым без слов можно было понять, что у ребят проблемы и к нему имеют разговор:
– Что – то хотите пацаны? – первым спросил он.
– Ты не Беда будешь? – спросили они.
– Да, а в чём дело?
– Мы ходили к Кавказу, а он нас к тебе послал, чтобы ты разобрался, – сказал парень в очках. У нас проблема с Кустарём из нашего отряда назрела. Он продал нам валенки, мы ему рваную за них заплатили, а он нам сдачи не дал четвертную. И мало того подходит его кент Монтёр и говорит, чтобы я выпрыгивал из валенок, что это его. Пришлось вернуть ему их. А Кустарь нагло говорит, что знать ничего не знает, и если мы поднимем, кипишь, Монтёр спросит с нас за крысиную выходку. Брату для острастки под глаз засветил.
– Понятно всё, – вымолвил Беда, – вы давно на зоне?
– Мы братья и подельники, а на зоне пять месяцев, – ответил всё тот же парень в очках.
– Нормально на зоне живёте, косяков никаких не имеете?
– Мы поняли, о чём ты спрашиваешь. Если бы у нас была плохая характеристика, Кавказ бы нас не к тебе послал, а в другое место.
– Резонно, – заметил Иван.
– Живём тихо, никуда не лезем и западло, ни кому не делали, – сказал второй парень.
– Вы, в каком отряде?
– В шестом?
– Сейчас я зайду к себе на минуту, вы меня у барака подождите и я схожу к вам, – пообещал Беда.
Он забежал в секцию, снял валенки и обул хромовые сапоги. Кавказ доверил ему провести разбор, с наглыми кидалами.
От его первого, правильного и справедливого решения может зависеть дальнейший авторитет Беды. Это Иван понимал. Но, что за люди Монтёр и Кустарь он не знал.
«В любом случае они неправы, если за парнями ничего не числится, – думал он. Нужно на всякий случай сходить к Мотылю, узнать у них про пассажиров Кустаря и Монтёра».
Мотыль до сих пор сидел за шахматами:
– Ого, ты уже в сапогах, – хороши кони! – похвалил он сапоги. – Тебя молодёжь нашла? – спросил он, – я их к сапожнику навстречу тебе отправил.
– Да, я их встретил, – ответил Беда. – Я к тебе сейчас за справкой пришёл. Ты с шестого отряда не знаешь Кустаря и Монтёра? Что они из себя представляют?
– Кустарь и Монтёр – это зимагоры, с чужих столов кости обгладывают, в основном крутят необстрелянных зеков из крестьян. Если по ним возник вопрос, то я тебе скажу. Ничего они не представляют! А ещё я тебе скажу, что Монтёр работает в прачечной, – это не мыслимое занятие для нормальных каторжан. То есть он не имеет права пасть открывать на честных и незапачканных арестантов.
