– Кустарь и Монтёр – это зимагоры, с чужих столов кости обгладывают, в основном крутят необстрелянных зеков из крестьян. Если по ним возник вопрос, то я тебе скажу. Ничего они не представляют! А ещё я тебе скажу, что Монтёр работает в прачечной, – это не мыслимое занятие для нормальных каторжан. То есть он не имеет права пасть открывать на честных и незапачканных арестантов.
…Беда вышел из барака и с братьями пошёл в шестой отряд. Он находился напротив футбольного поля и делился поперечной стенкой с пятым отрядом. Это был самый длинный барак, который отличался от всех не только размерами, но и большим наличием печных труб на крыше из которых валил дым. Этот барак из глубины зоны, больше напоминал конюшню.
– Вы постойте здесь, – остановил на крыльце братьёв Беда, – а я их дёрну сейчас сюда.
Он прошёл в секцию, где обратил на себе пристальное внимание присутствующих.
Внимательно посмотрев по кроватям, он увидал знакомого по этапу парня по кличке Лёха Шишак. Он сидел и пил из большой кружки чай вприкуску с сухарями:
– Беда, садись чайку выпей с тюремной цивилизацией, – кивнул он на пакет с сухарями.
– Некогда мне сейчас Лёха, – отказался от угощения Беда, – ты мне лучше покажи Кустаря и Монтёра?
– Они в курилке сало жарят. Хочешь, позову?
– Да, давай и быстрей скажи, чтобы вышли на крыльцо. Я там их буду ждать.
Лёха Шишак, зашёл в курилку, Монтёр переворачивал шкварчащее на сковороде сало, а Кустарь резал лук.
– Вас обоих Беда зовёт на крыльцо, – сказал Шишак.
– Это кто ещё такой? – спросил Монтёр.
– Выйдите, познакомитесь, – сказал Лёха.
– Да пошёл он подальше, если ему надо пускай сам идёт сюда, – смело высказался Кустарь, – мы заняты важным делом.
– Хорошо я ему так и передам, но смотрите, чтобы он вас этим салом не накормил по принудиловке.
– Вали, вали отсюда, – огрызнулись они оба.
Лёха слово в слово повторил Беде адресованные ему слова
– Пошли, – позвал он братьёв с собой, расстёгивая на ходу бушлат, – я же их в лицо не знаю. Отоварю да не тех.
Они прошли всю секцию, и зашли в курилку, Лёха Шишак следовал за ними.
Увидав на груди у Беды символический шарф, Кустарь и Монтёр оба опешили. И не успев и слова сказать, как один оказался под лавкой, а второй у вешалок. Двумя ударами Иван уложил обоих.
– Слушайте меня гешефтмахеры косопузые, если ещё раз услышу, будете байду гнать, форшману, как последних сук. Ясно? А, сейчас верните ребятам валенки и рваную купюру. Даю вам час на это мероприятие. Если братья ко мне через час придут с отрицательным ответом, то мне придётся навестить вас ещё раз.
Кустарь и Монтёр не могли осмыслить, что с ними произошло несколько мгновений назад. Они потеряли дар речи и только утвердительно мотали головой. Монтёр встал с пола и, держась за ушибленную голову, зашёл в сушилку, которая находилась в курилке, и вынес оттуда новые валенки. Он возвратил их брату в очках.
– Извини, недоразумение вышло. Это Кустарь на картах закуконился, выручать его надо было, а вас мы не знали ну и на дугу сами сели. Рваную, сейчас перехватим у земляков, вернём.
Беда, ни слова не сказав на оправдательную речь Монтёра, вышел молча из курилки и направился к выходу. От горячего и справедливого разбора, который он только что провёл его бросило в пот. На улице его немного остудило и взбодрило.
Он был доволен собой и немедленно курс взял на свой барак, чтобы рассказать о своей удачной разборке Мотылю.
Мотыль выслушал его рассказ и сказал, что этих пацанов Генерал или Рука обязательно спросят, как прошла разборка. И драку твою они не одобрят.
С Рукой Беде пришлось встретиться только через месяц. Он лечил в больнице свою язву. За чаем в мастерской Рука действительно начал выговаривать Беде о недопустимости драки со стороны третейского судьи:
– Ты не должен выступать в роли гладиатора, эти действия выполняются, теми, кому было нанесено оскорбление. А ты разумный уравнитель, а не баклан какой – то. Ты – это мы, а мы – это ты!
– Всё я понимаю, – объяснял Беда, – но тут случай особый. Я, по проводу Шишака, получил от них оскорбление, то есть они затронули мою честь. Послали меня в Херсон. А если судить по твоим словам, то выходит, они и вас послали. Здесь я сам должен был разобраться. И отоварил я их не за валенки, а за себя и за вас, – объяснил Беда.
– Тогда ты верно поступил. Это меняет дело. Я сам лажово разобрался в этой марцефали. Ты скажи, как тебе наш подарок? К ноге пришёлся?
– Спасибо, под портянку в самый раз, – поблагодарил Руку Беда.
– Скоро майские праздники наступят, как настроение у тебя? – спросил Рука.
– Чем скорее они будут наступать, тем заметнее свобода будет просматриваться, – ответил Беда, – но, откровенно говоря, надоела мне вся эта губерния с колючей проволокой.
– Она всем надоела, надежды возлагали на амнистию, а её нет, и возможно совсем не будет, но ничего дождёмся и мы своего дня, – с надеждой в голосе произнёс Рука и внимательно посмотрел в лицо Беде. – У тебя в бараке есть уже знакомые жорики, которые могут на тебя осину гнуть? – спросил он.
– Полно, около меня крутится, но каждому довериться не могу.
Рука чуть задумался, потом тихо вымолвил:
– У вас есть в отряде Валуй и чеченец Закарай. – Этот раньше немного прибивался к блатным, но его за провинности подкосили. Сейчас он открыто стучит и пишет рапорта на всех.
Валуй, на зону поднялся козлом. Подумай, что можно им сотворить, чтобы умерить их козлиный пыл. Подбери только надёжных парней. Устроить им нужно так, чтобы отзвук по всему лагерю прошёл.
– Это мы организуем. К первому маю подарочек сообразим, – пообещал Беда.
Виноват кот Промот
…В этот же день он из своей бригады подобрал двух живых пацанов, которые отличались от других своей решимостью и ненавистью к активу. Это Петя Лось из Шуи и Вадим Купорос из Москвы. Они сели под лестницей в цеху – месте, отведённом для курения:
– Пацаны, нужно Валую и Закараю пробить примочку, и сделать это надо как ближе к теплу. Желательно на праздник майский. Они живут в разных секциях, то есть вам надо с пацанами, которые с ними спят обсудить и прокрутить поганку. Валуй, я слышал дрейфло хорошее. Думаю для него нужно в столовой наловить крыс и подвязать их ночью к постели, чтобы они дальше матраса не разбегались, а потом запустить в секцию кота Промота. Закиру нужно ночью кинуть самодельную бомбочку, с изоляционной ленты и серы от спичек. Сделать вроде взрыв пакета, но перед этим порезать им робу и обувь. Пускай в рванье походят. Такими методами козлиному стаду будем отбивать охоту стучать. Я понимаю, что это всё детство, но свои плоды такие действия принесут. Как только подвернётся удобный случай испортить им настроение, его надо обязательно использовать. А то получается, они нам гадости делают, а взамен ничего не получают. Живут как на курорте. Это не есть правильно. Они каждую минуту должны страдать и переживать, что с ними, что – то должно произойти нехорошее. Короче их постоянно нужно держать в нашем тонусе. В других отрядах я также с пацанами почирикаю на эту тему. Цель, таких акций, чтобы всю непутёвщину убрали с бараков и собрали в одну кучу в отдельном курятнике. Пускай они на своих собратьев, стучат и рапорта пишут. Наши законы немного неправильно истолковываются. В БУРЕ с непутёвыми сидеть западло, ты их должен любыми путями вышибить из камеры, чтобы самому не попасть в их категорию, а в бараке значит не западло. Это никак не вяжется с нашими законами, – покачал головой Беда.
– Бить их везде надо, – сделал заключение Лось.
– Ну, я им теперь буду купоросить, если зелёный свет открыли, – потирая руки, сказал Купорос.
– Это делать надо обязательно во всех бараках, при малейшей возможности. Будем по максимуму сбивать с них козлиный понт, – ещё раз напомнил им Беда.
После их разговора, канун первого мая ночью в секции на постели Валуя был бой кота Промота с привязанными сапожной дратвой тремя серыми крысами. Стоял невообразимый писк и шум, который подхватил неграмотный и трусливый Валуй.
Он визжал, как будто Промот давил не крыс, а его самого.
– Ой, православные помогите, свету дайте, свету мне? Задыхаюсь! – визжал он как резанный.
Валуй соскочил со второго яруса. В кальсонах начал обувать сапоги, но взревел ещё сильнее. В каждом сапоге у него сидело по одной крысе. Ребята, проткнув кирзу гвоздём, медной проволокой застопорили их в сапогах и сверху прикрыли портянками.
– Ой, гадский потрох, она мне палец эта пасючка противная пожевала, – вопил Валуй.
Сон был нарушен во всём бараке. Кто – то пытался включить свет, но тщетно. Весь барак был обесточен.
Более смелые обитатели барака, бросились бить крыс сапогами, где под шумок не слабо досталось и Валую и другим членам СВП. В другой секции Закараю кинули в глаза махорки, сломали нос и на лицо вылили банку марганцевого раствора. Весь барак был на ногах. Лупа метался по всем секциям, призывая к дисциплине и тишине но, получив сильный удар по уху, спрятался в ленинской комнате и сидел там, пока не пришли надзиратели. Все за кем числились ранее грехи, залезли под кровати и пережидали когда закончиться крысиный переполох.
