Турсен, с высоты своей лошади, тут же узнал того, прислонившегося к ней, человека, который словно магнитом притягивал к себе детей — обычно таких нагловатых и неугомонных.
«Ага, — понял Турсен — Гуарди Гуеджи снова вернулся в страну».
Турсен ослабил уздечку и произнес с глубоким уважением:
— Приветствую тебя, Гуарди Гуеджи!
— Мир и тебе, о Турсен, лучший чавандоз этой страны.
Турсен удивленно уставился на него, размышляя: «Как это возможно, что он тут же узнал меня, спустя столько лет?»
— Расскажи, расскажи! — закричали дети.
— Мы еще увидимся с тобой, когда я поеду назад, о Предшественник мира! — сказал Турсен.
Он пришпорил лошадь и поскакал вперед.
Базар Даулад Абаза был одним из самых старинных в провинции и все еще сохранял красочность, обычаи и несравненную атмосферу вековых североазиатских рынков.
В лабиринты шумных улочек, переулков и дворов солнце пробивалось сквозь соломенные и крытые ветками навесы, и его лучи, мешаясь с тенью, бросали колдовские отсветы на платья, лица, ткани и сосуды из меди. Дешевый, дырявый чапан казался здесь дорогим бархатом, а большие медные самовары играли золотыми бликами. Огромные горы мяса, арбузов и винограда переполняли прилавки. Лошади, привязанные за ручки дверей, лениво отгоняли от себя стаи мух, и время от времени где-то протяжно кричал верблюд.
На узких улочках базара теснились люди и их животные, и независимо от того был ли человек богат или беден, каждому приходилось употреблять все свои силы, продираясь сквозь толпы от лавки к лавке. Единственным человеком, который представлял собой исключение из этого правила — был чавандоз. Там, где замечали его шапку, в толпе начиналось движение, люди шепотом назвали друг другу его имя и словно по волшебству, перед чавандозом открывался свободный путь. Там, где они проходили, той характерной тяжелой походкой, к которой их принуждали высокие каблуки сапогов, — со всех сторон слышались приветствия, торговцы протягивали им то арбуз, то кисть винограда, радуясь, что могут угодить им хоть чем-то. Герои охотно останавливались возле лавок, благодарили, смеялись и отпускали шутки. Сквозь сетку чадоров вослед им мечтательно смотрели женщины, которым, от начала времен, бывать на бузкаши было запрещено.
В самом центре базара в Даулад Абазе, у самого богатого торговца тканями была лавка, с широкой, выходящей на улицу, верандой. Сегодня, под тенью ее крыши, собрались: глава округа, которого люди называли Маленький губернатор в противовес Большому губернатору всей провинции, затем Осман бей, «Распорядитель бузкаши»- глава чавандозов провинции Маймана и еще пара человек, известных конезаводчиков, чьи лошади так или иначе должны были отправиться в Кабул.
Из-за таких гостей хозяин приказал постелить на пол особенно редкие и дорогие ковры, и после того как им в чашки из тонкого русского фарфора разлили зеленый китайский чай, они небрежно облокотились на стопки кашемировых и шелковых платков из Индии, Персии и Японии. Присутствие таких людей привлекло много любопытных прохожих, ну что ж, пусть все видят, какая высокая честь оказана его лавке.
Турсен смог подъехать к двери, лишь проложив себе дорогу плеткой. Прибежавшие слуги помогли ему сойти с лошади, приготовили для него большую мягкую подушку и налили чаю.
Турсен поприветствовал сначала хозяина лавки, затем остальных гостей, после чего откинулся на подушки и начал медленно, и с удовольствием, потягивать чай. Заговорить с ним никто не решался. Старик не любил, когда ему задавали вопросы.
Один их слуг протянул ему кальян. Турсен глубоко затянулся прохладным дымом и лишь затем нарушил тишину, сказав:
— Я определился с выбором
И он назвал имена всадников и лошадей, которых выбрал для бузкаши в Кабуле.
— Прекрасно, — отметил глава чавандозов, — Игроки, лошади и конюхи отправятся в Кабул на грузовиках. Им понадобятся несколько дней, чтобы привыкнуть к тамошнему воздуху.
— Это точно, — сказал Осман бей, — высота в шесть тысяч шагов, хоть что-то, да означает.
Молчание. Кальян прошелся по кругу. Турсен закрыл глаза. Осман бей наклонился к главе чавандозов и прошептал ему на ухо:
— А что же Урос? Ты единственный, кто может его об этом спросить!
Тот отнял от губ серебряный наконечник кальяна и сказал:
— Прости мне, Турсен, мое нетерпение, которое совсем не подходит нашему возрасту, но долг принуждает меня. Мы все еще не знаем, какую лошадь ты выбрал для Уроса, твоего сына.
— Мой сын должен был находиться здесь, — ответил Турсен, не открывая глаз.
— Люди видели его на базаре, — заметил Маленький губернатор.
— Где? — спросил Турсен.
— На бое верблюдов, — ответил Осман бей улыбнувшись.
— Разве он не знает, что все мы встречаемся сегодня?
— Он пожелал досмотреть бой до конца.
Турсен медленно открыл глаза.
— Бача, — обратился он к слуге, который хотел было опять подать ему кальян, — иди и скажи Уросу, что я приехал.
На южной стороне Даулад Абаза, у самого края базара, стояла старая крепость. Извилистые, узкие улочки выходили на широкую площадь огороженную стеной из красноватой глины. На нее люди попадали неожиданно, прямо из тени улиц под безжалостно палящее солнце. Обычно, в эти жаркие часы, площадь словно вымирала, изредка можно было заметить на ней пару верблюдов, на которых хозяин навьючивал гигантские тюки, или же они отдыхали там в тени длинной и старой, развалившейся, каменной стены.
Но сегодня на площади толпились сотни людей. Особенное зрелище предлагали им сегодня, и они последовали сюда со всей страстностью, на которую только были способны.
Два верблюда бились здесь не на жизнь, а на смерть.
В Даулад Абазе, как и во всем Афганистане, бои животных были одним из самых любимых развлечений. А бой верблюдов совсем особенным, так как подобное представление предлагали не часто: сначала нужно было найти совершенно диких и сильных животных. Но этого было еще не достаточно: только во время брачного периода верблюд способен нападать на своего сородича.
По чистой случайности сегодня в Даулад Абаз пришел караван из Бадахшана, и с ним два верблюда самца, огромные, злобные звери, как раз подходящие. И их хозяин решил заработать на них деньги.
Два тяжелых, покрытых черной шерстью верблюда, стоящих друг против друга, как два врага, представляли сами по себе поразительное зрелище. Когда же они начинали сражаться, то сравнить их можно было лишь с мрачными чудовищами. Они били друг друга ногами и коленями, кусались, роняя кровавую пену, бешено бегали один вокруг другого, стараясь повалить соперника на землю или придушить. Непрерывно слышался их дикий рев, которому вторила ревущая от восторга толпа, что распаляло верблюдов больше, чем солнечный зной. Над развалинами старой башни кружили степные соколы, словно и они наблюдали за этим боем.
