— В случае с Минни Томпсон они так и поступили.
— Минни Томпсон? Это та, которую часто называют нефтяной принцессой?
— Совершенно верно. Она сбежала с пляжным спасателем и вышла за него замуж.
— Послушай, Элли, — всполошился я, — я ведь тоже работал когда-то спасателем в Литлхэмптоне[9].
— Правда? Вот здорово! И долго?
— Нет, конечно. Всего одно лето.
— Ну и нечего беспокоиться, — сказала Элли.
— И что же получилось с Минни Томпсон?
— Кажется, им пришлось выложить двести тысяч долларов отступного, — объяснила Элли. — На меньшую сумму он не соглашался. Минни была настоящей нимфоманкой да к тому же полоумной.
— От твоих слов, Элли, прямо дух захватывает, — сказал я. — Оказывается, я приобрел не только жену, но и возможность в любое время обменять ее на приличные деньги.
— Совершенно верно, — подтвердила Элли. — Обратись к влиятельному адвокату и скажи ему, что хочешь поговорить с ним начистоту. Он устроит тебе развод и неплохие алименты, — продолжала учить меня Элли. — Моя мачеха была замужем четыре раза, — добавила она, — и заработала на этом порядочную сумму. — И опять повторила:
— О Майк, чем ты так удивлен?
Самое смешное заключалось в том, что я действительно был потрясен. Меня возмущал все растущий цинизм, особенно среди богатых. В Элли было столько от трогательной маленькой девочки, что я был поражен, обнаружив, как хорошо она разбирается в жизни, мало чему удивляясь. И тем не менее я уловил главное в натуре Элли. Ее простодушие, ее доверчивость, ее доброту, которые, однако, отнюдь не мешали ей трезво оценивать окружающую ее реальность. Хотя, конечно, рамки этой реальности были довольно ограничены. Она почти ничего не знала о том мире, откуда появился я, о мире, где люди подолгу не могут найти работу, где есть гангстеры и наркотики, где идет борьба за существование, где полно самоуверенных хлыщей, которых я хорошо успел изучить, прожив среди них всю мою жизнь. Она и понятия не имела, каково это — когда тебя стараются воспитать приличным и благородным человеком, но при этом у тебя вечно пусто в кармане. И при этом твоя мать экономит каждое пенни и лезет из кожи вон, чтобы ее сын занял достойное положение в обществе, и как ей горько видеть, что этот легкомысленный болван пренебрегает выпавшим на его долю шансом выбиться или, послушавшись чужого совета, теряет все, что у него есть.
Элли очень нравились мои рассказы о себе, равно как и мне о ее жизни. Мы оба чувствовали себя первопроходцами в чужих краях.
Оглядываясь назад, я вижу, какой удивительно счастливой была наша жизнь в те первые после женитьбы дни. Тогда я был уверен, что так и должно быть. По-видимому, того же мнения придерживалась и Элли. Нас зарегистрировали в мэрии Плимута[10]. Гутман — фамилия вполне обычная. Никто, в том числе и газетчики, не знал, что наследница миллионов Гутмана находится в Англии. Время от времени в газетах попадались сообщения о том, что она не то в Италии, не то совершает круиз на чьей-то яхте. Свидетелями на регистрации были клерк из мэрии и пожилая машинистка. Клерк на полном серьезе прочел нам небольшую, лекцию о той огромной ответственности, какую мы берем на себя, вступая в брак, и пожелал нам счастья. Из мэрии мы вышли миссис и мистером Роджерс! Неделю мы провели в отеле на берегу моря, а затем отправились за границу. Три недели, не жалея денег на расходы, мы путешествовали по континенту.
Мы побывали в Греции, затем во Флоренции, в Венеции, повалялись на пляжах Лидо[11], съездили на Французскую Ривьеру, а оттуда в Доломитовые Альпы[12]. Я даже не помню, как называлась половина мест. Мы либо летали самолетом, либо фрахтовали яхту, либо нанимали роскошный лимузин. А пока мы наслаждались своим счастьем, Грета, как сказала мне Элли, держала оборону на домашнем фронте.
Она тоже путешествовала, рассылая письма и открытки, которые Элли заготовила заранее.
— День расплаты, конечно, настанет, — говорила Элли. — Они бросятся на нас, как стая стервятников. Но пока мы можем позволить себе радоваться жизни.
— А что будет с Гретой? — поинтересовался я. — Не разозлятся ли они на нее, когда про все узнают?
— Конечно, разозлятся, — ответила Элли. — Но Грета крепкий орешек. Она им не по зубам.
— А сумеет она найти себе новое место?
— Зачем ей искать новое место? — удивилась Элли. — Она будет жить у нас.
— Нет! — отрезал я.
— Но почему, Майк?
— Ни к чему, чтобы с нами кто-нибудь жил, — ответил я.
— Грета не будет нам мешать, — старалась объяснить Элли. — Наоборот, с ней будет гораздо легче. Честно говоря, я не знаю, что бы я делала без нее. Она отлично ведет хозяйство и быстро улаживает все проблемы.
— Как хочешь, но мне это не по душе, — упрямился я. — Мы ведь говорили, что это будет наш дом, наш воздушный замок. Мечтали жить там только вдвоем.
— Да, — согласилась Элли, — я тебя понимаю. Но тем не менее… — Она помолчала. — Грете будет очень обидно, если ей не найдется места в нашем доме. Ведь целых четыре года она жила со мной и столько для меня сделала. Вспомни, как она помогала мне выйти за тебя.
— Я бы не хотел, чтобы она все время вклинивалась в нашу жизнь!
— Но она вовсе не такая, Майк. Ты ведь ее даже не видел.
— Да. Знаю, что не видел, но дело вовсе не в том, понравится она мне или нет. Мы должны жить одни, Элли.
— Милый Майк! — ласково отозвалась Элли.
На этом наш разговор закончился.
Во время наших странствий мы встретились с Сэнтониксом. Случилось это в Греции. Он жил в небольшой рыбацкой деревушке на берегу моря. Я испугался, увидев его: так плохо он выглядел. Гораздо хуже, чем год назад. Он очень рад был нас увидеть.
— Значит, вы все-таки поженились? — спросил он.
— Да, — ответила Элли, — и теперь намерены построить себе дом.
— У меня здесь с собой эскизный проект, — сказал он мне. — Она вам сказала, что приезжала, разыскала меня и отдала.., распоряжения? — договорил он, намеренно подобрав это слово.
— О нет, не распоряжения, — запротестовала Элли. — Я вас еле упросила.
— Вам известно, что мы купили участок? — спросил я.
— Элли сообщила мне об этом телеграммой. И прислала с десяток фотографий.
— Разумеется, прежде всего вам придется приехать и посмотреть участок, — сказала Элли. — Вдруг он вам не понравится.
— Мне он нравится.
— Как вы можете так говорить, если не видели его?
— Я видел его, дитя мое. Пять дней назад я слетал туда. Кстати, встретил одного из ваших адвокатов, англичанина с таким кувшинным рылом.
— Мистера Кроуфорда?
— Именно. По правде говоря, работа уже началась: расчищают участок, убирают развалины, кладут фундамент, делают дренаж… Когда вы вернетесь в Англию, мы там встретимся. — Он вынул эскизы, и мы сидели, разговаривая и разглядывая наш будущий дом. Среди эскизов был даже акварельный набросок дома, а также архитектурные проекции и общий вид участка.
— Ну как, вам нравится, Майк? Я удовлетворенно вздохнул.
— Да, — сказал я. — Об этом я и мечтал.
— Вы довольно часто говорили о том, какой бы вам хотелось иметь дом. И, когда на меня находило вдохновение, я вспоминал именно тот участок земли, который вас так очаровал. Вы ведь были буквально влюблены в дом, который, возможно, никогда бы не увидели воочью.
— Но он обязательно появится, — вмешалась Элли. — Вы его построите, правда?
— Если на то будет воля Бога или дьявола, — усмехнулся Сэнтоникс. — От меня это не зависит.
— Разве вам не лучше? — В моем голосе звучало сомнение.
— Запомните раз и навсегда: мне уже никогда не станет лучше. Судьбу не переломить.
— Чепуха, — сказал я. — Сейчас то и дело изобретают новые лекарства. Врачи же просто мерзавцы. Сколько раз бывало, что они приговаривают человека к смерти, а он смеется над ними и живет еще добрых пятьдесят лет.
— Восхищен вашим оптимизмом, Майк, но у меня слишком серьезное заболевание. Меня кладут в больницу, меняют кровь всю целиком, и я выхожу на волю, получив небольшой запас жизни. Но с каждым разом этот запас становится все меньше и меньше.
— Вы очень храбрый человек, — заметила Элли.
— О нет, совсем не храбрый. Когда твердо знаешь, что тебя ждет, особой храбрости не требуется. Нужно только отыскать себе утешение.
— Строить дома, например?
— Нет, не в этом. С каждым разом я слабею все больше, и поэтому строить дома становится труднее. Силы убывают. Но утешение все-таки можно найти. Порой очень странное.
— Я вас не понимаю, — сказал я.
— Вы и не поймете меня, Майк. И даже вы, Элли. Впрочем, вы скорее. — И продолжал, обращаясь больше к себе, чем к нам:
— В человеке всегда живут рядом слабость и сила. Слабость порождает убывающая жизнеспособность, а силу — нереализованная энергия. Если вам суждено вскорости умереть, то уже не имеет значения, чем именно вы занимаетесь. Поэтому можете смело потакать своим капризам. Вас ничто не остановит и никто. Ну предположим, я отправлюсь разгуливать по улицам Афин, стреляя в не понравившихся мне людей.
