– Как ты думаешь, кто это написал? – спросил я, прочтя тебе эти строчки.
– Конечно, русский человек, – ответила ты.
– А вот и нет. Старый еврей Илья Эренбург.
– Редкий русский так напишет, – ты задумалась.
– Сейчас у нас антисемитский шум, – сказал я, – но разве может человек без любви к России так написать? Я думаю, глупо делить людей по национальному признаку или по вере; как и писателей, их надо делить на хороших и плохих.
– Вот и напиши об этом – попросила ты.
– Не поймут, – мрачно вздохнул я.
– А ты все равно напиши…»
До Лила он дошел одним из путей, описанных в книге Хемингуэя. От улицы Кардинала Лемуана, 74, где начинал свой путь в литературу писатель, Юфим спустился к реке и пошел по набережной мимо лавок букинистов и торговцев картинами.
«По ту сторону рукава Сены лежит остров Сен-Луи с узенькими улочками, старинными высокими красивыми домами, и можно пойти туда или повернуть налево и идти по набережной, пока остров Сен-Луи не останется позади и вы не окажетесь напротив Нотр-Дам и острова Ситэ».
Там у ресторана «Серебряная башня» можно было «почти даром купить только что вышедшие дешевые американские книги». Дальше Сания дошел до набережной Великих Августинцев, не останавливаясь, миновал отели на левом берегу Сены, в том числе и отель Вольтера, и у нижнего конца острова Ситэ, рядом с Новым мостом, где стоит статуя Генриха IV, прошел в небольшой парк с огромными развесистыми каштанами и глубокими заводями, образованными Сеной, которые «представляют собой превосходные места для рыбной ловли».
– Вот здесь, – думал Сания, – иногда в ясные дни, между островами Сен-Луи и площадью Верт-Готар, предварительно купив литр вина, хлеб и колбасу, садился Хемингуэй на солнышке и, попивая винцо, любил читать только что купленную у букинистов книжку и смотреть на рыбаков.
А когда у Эрнеста не было денег, он шел, как сейчас Юфим, по узкой улице Феру к площади Сен-Сюльпис, и можно было повернуть направо, обойти вокруг серо-белой церкви и, выйдя на улицу Одеон, еще раз повернуть направо, к книжной лавке Сильвии Бич «Шекспир и компания», которая одновременно являлась и библиотекой.
Дальше Юфим немного поплутал, но на улице Ренн, увидев вывеску кафе «Де-Маго», вспомнил упоминаемую в «Празднике» улицу Бонапарта, дошел по ней до улицы Гинемэ, а потом до улицы Асса и зашагал дальше по Нотр-Дам-де-Шан к кафе «Клозери-де-Лила».
Они все уже собрались в кафе. Юфим краснел и извинялся, оправдывался, что плохо знает дорогу. Они внимательно его разглядывали. Юфим – человек незнакомого племени, в этих незаурядных людях вызывал острый интерес и жгучее любопытство.
А он узнавал их всех, улыбался, пожимал протягиваемые к нему руки и извинялся, не столько за опоздание даже, а просто как бы за оказанную ему высокую честь, за радость общения.
– О, Гийом, я так рад видеть вас! – Юфим обеими руками прижал большую руку Аполлинера к груди, – помню, какое впечатление произвела на меня ваша книга стихов. – Илья Эренбург тихо переводил на ухо поэту его слова. Тот молча кивал и улыбался. – А недавно в Царском Селе один переводчик подарил моей жене книгу своих избранных переводов, и там есть и ваша «Клотильда»:
Уже цветут в саду весеннем
Бегония и анемон,
Где меж любовью и презрением
На грусть нисходит чуткий сон…
– Или вот это, – волнуясь, торопливо говорил Сания:
Под мостом Мирабо
Сены зыблются воды,
Пряча нашу любовь.
Дни сливаются в месяцы, в годы,
Новой радости свет затмевает невзгоды.
Впереди тень ложится ночная,
День уходит, меня оставляя.
– Да, – сказал Гийом, – это стихотворение называется «Мост Мирабо».
Но уже чьи-то другие руки схватили его руку, и Юфим прищурился, стараясь вспомнить и узнать знакомые черты лица.
– Ну, конечно, это Модильяни! Как я мог не узнать его? Скажите ему, Илья, что у Анны Ахматовой есть стихи о его любимом Данте:
И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?» Отвечает: «Я».
– О, Анна! – грустно вздохнул Модильяни, когда ему Эренбург перевел стихи. Он взял Юфима под руку и повел к столу. – Я буду рисовать его, – сказал он Илье.
– Тошка! – Юфим увидел, что жена уже сидела за шумным столом и улыбнувшись, помахала ему рукой. Он хотел ей что-то сказать, но тут увидел Блэза. Сандрара Юфим узнал по пришпиленному булавкой к плечу пустому рукаву рубахи. Сания вспомнил его портрет руки Модильяни с прилипшей к губе сигаретой. Он помнил также, как в голодные годы перестройки в каком-то газетном киоске у метро купил маленькую книжку в черном переплете. Странно изданная, в ней ничего не говорилось о поэте: кто он и откуда, лишь имя и стихи и поэмы о печальном путешествии в Россию в суровые предреволюционные годы с маленькой проституткой Жанной, которая все спрашивала поэта:
«Блэз, скажи, мы с тобой далеко от Монмартра?»
– Много лет спустя, – сказал ему Юфим, – Хемингуэй напишет про вас, дорогой Блэз, что ваше вранье было намного интересней правдивых историй, рассказываемых другими…
– Да, – ворчливо согласился с этим Сандрар. – А еще он скажет, что мое лицо изуродовано боксом. – Он сказал еще что-то, но Сания его не расслышал, потому что его опять куда-то потащили. Он увидел в зале знакомые лица: вот мелькнули в толпе Пабло Пикассо и Диего Ривера. Вильгельм Костровицкий, родившийся в Риме поляк, «похожий на добродушного фламандца», или Гийом Аполлинер, а это один и тот же человек, махал им рукой, звал присоединиться к ним. Как всегда, элегантно одетый, появился Макс Жакоб. Пожав руку Юфиму, сказал:
– Вообще-то мы в «Лила» никогда не собираемся. Встречаемся в «Ротонде». Это только ради вас. Я когда услышал от Ильи, решил, что это розыгрыш. Люблю розыгрыши… Вам Илья не говорил?
Юфим не успел ответить. Мимо его дома пронесся лихач-мотоциклист, и Сания очнулся. Экран ноутбука давно погас. Рядом с компьютером лежала стопка книг. Два тома мемуаров Эренбурга, томик Хемингуэя и маленькая книжка Блэза Сандрара.
Шел третий час ночи. Тихий Павловск мирно спал.
4 апреля 2008 г.
Людмила Лапина
Темное отражение
Рассказ
Дверь служебного входа Мариинского театра отворилась, Алла выскользнула на улицу. В прекрасный день золотой осени солнце грело почти так же, как прошедшим, аномально жарким летом. Девушка рассеянно обвела взглядом хрустально-голубое небо, желтеющую листву кленов, а в голове ее стоял образ ночного озера в дымке серебристого тумана. Скоро она, королева лебедей, встретит там молодого принца Зигфрида. Давно ли лучшая выпускница Вагановского училища стояла в ряду девушек в белых пачках у кромки нарисованного озера, а теперь ей доверена самая романтическая партия русского балета.
С детства она любила музыку Чайковского. Ее дыхание сбивалось, слезы текли по щекам, когда звучало адажио принца и Одетты. Желание стать балериной зародилось у маленькой Аллочки после первого посещения любимого спектакля ее семьи. Однажды мама и бабушка привели свою дошкольницу в царскую ложу Мариинского театра. С тех пор дивная феерия сказочной жизни на сцене захватила ее. Мечта оказаться по ту сторону рампы сбылась еще в стенах балетного училища. Это были годы интенсивной учебы, упорного труда, и теперь молодая артистка готова перевоплотиться в белую деву-лебедь на сцене любимого театра. Внешность Аллы, коренной петербурженки, идеально подходит для этой роли: чистое лицо, ясные голубые глаза, очень светлые волосы, темные брови и ресницы, отсутствие пирсинга и татуировок. Ее стройное девичье тело, доведенное до совершенства годами изнурительных занятий, воздержания в пище и развлечениях, могло передать точными движениями все многообразие человеческих чувств.
Девушка легко шагала по набережной Крюкова канала, почти не замечая солнечных зайчиков, плещущих меж гранитных стен. Казалось, она ступает по мягкой траве зачарованного леса, а в душе песней скрипки звучит любимое адажио. Сегодня в театре прошло распределение ролей, завтра начнутся репетиции, а премьера обновленного балета состоится весной будущего года.
– Хэлло, Элли, – американский балетмейстер Бэзил Эскемайт поцеловал в щеку Аллу, пришедшую на первую репетицию. Художественный руководитель Мариинки восхищался новой солисткой, о чем и сообщил приглашенной звезде. Молодая балерина светло улыбнулась руководству, товарищам по труппе. Сценический партнер Глеб Болотников придвинул ей кресло. В репетиционном зале собрался весь состав будущего спектакля. После приветствий переводчик сказал:
