В-четвертых, когда кто-то чему-то только учится, он всегда совершает ошибки. И вам с первого раза не удалось красиво проехаться, когда вы только сели на велосипед. Новое дело требует освоения. Если вы не разрешаете сами себе совершать ошибки, вам будет трудно позволить совершать их вашим детям, а без этого невозможно обучиться ничему новому, а уж тем более такому непростому навыку, как управление собственной жизнью. Право на ошибку – это то, что всегда будет помогать вам и вашим детям учиться чему-то новому. Без этого права вам всегда будет проще оставаться в том, что уже есть, в том, что вы уже освоили.
Итак, нашим детям, и особенно мальчикам, будет, с одной стороны, очень хотеться отделиться от своих матерей и научиться управлять своей жизнью, а с другой стороны – в природе есть тоже немалые силы, которые будут удерживать их от этого. И наличие этих противоречивых сил будет делать этот процесс еще более непростым.
Как мы уже говорили, отделение от родительского гнезда так или иначе связано с риском. Есть целый ряд причин к тому, чтобы по прошествии многих лет по-прежнему оставаться в «родительской машине». И одна из важных – безопасность. Не принимая собственных решений, дети избавлены от риска ошибки и несения за нее ответственности, они не разгребают случившихся последствий, не расстраиваются, не пребывают в стрессе. Есть что-то приятное в том, что кто-то решает за тебя. К тому же это так похоже на заботу и даже на любовь. Есть искушение все время оставаться маленьким и как бы безмятежным. Вот только безмятежность эта – мнимая, потому что тот, за кого кто-то другой принимает решения, всегда ощущает свою слабость и нересурсность, всегда боится встретиться с чем-то новым, если рядом нет этой сильной фигуры.
Так же и родители. Внутри каждого из них живут две противоречивые тенденции. С одной стороны, всем хочется, чтобы их дети выросли сильными, взрослыми, самостоятельными и ответственными. С другой – детей хочется уберечь от всего негативного, обезопасить от любых рисков, оставить себе возможность максимально управлять своим ребенком, потому что управление дает ощущение меньшей тревоги и большего комфорта, спокойствия и уверенности за его будущее.
В связи с вышеперечисленным вырастить по-настоящему взрослого и ответственного человека – задача не из простых и требует от родителей собственной взрослости и большой веры в своих детей.
Мальчику трудно вырасти взрослым и мужественным при постоянно отсутствующем отце, поскольку у него не будет модели мужского поведения, и при постоянно присутствующей, активно заботливой матери (или бабушки), поскольку она будет насаждать женский тип поведения. Мальчик, растущий у матери-одиночки, не имеющей поддержки родственников, часто лучше справляется с процессом отделения, поскольку вечно зарабатывающая мать дает ему возможность самому заботиться о себе.
Мальчики, чьим матерям-одиночкам помогают бабушки, значительно чаще становятся зависимыми, особенно если об ушедшем отце все в семье отзываются негативно. В таком случае сын вынужден еще сильнее вытравлять из себя мужские модели поведения, чтобы не быть похожим на отца, которого так отвергает вся его семья.
Даже в полной семье сын будет в большой степени зависим как от сильной по характеру матери, так и от матери слабой и инфантильной. Поскольку первая не даст ему научиться управлять своей жизнью, убежденная в том, что только она знает, как правильно жить, что только ей позволено «держаться за руль». А вторая своей слабостью будет провоцировать своего сына на то, чтобы он «управлял машиной», но поедет этот «автомобиль жизни» только туда, куда нужно ей. Такие дети, вырастая, находят себе жен, которые всегда знают, «куда нужно ехать».
– В нашем доме всем заправляла бабушка. Крепкая, перенесшая в свое время все тяготы войны, с неистощимой энергией она бралась за любое дело. Воспитание внука, то есть меня, само собой, отнимало у нее много сил, но исполнялось с воодушевлением. И для того чтобы воодушевлению ничего не мешало, муж ее дочери, мой отец, был отодвинут от дел через год после свадьбы, несмотря на то что его кандидатура в свое время тщательно ею была отобрана и утверждена. Ее главнобухгалтерские заработки позволяли нам жить без мужской финансовой поддержки, и потому мужчин в нашем доме больше не водилось.
Отца, как вы поняли, я совсем не помню, поскольку даже фотографии этого «рохли» и «задохлика» были то ли уничтожены, то ли спрятаны с глаз долой. Маму я в основном жалел. Сколько я себя помню, она всегда пребывала в депрессии. В детстве я, конечно, не знал этого слова, и потому она мне казалась безжизненной и печальной, как будто оплакивала какую-то невыносимую тяжелую утрату. Я, как мог, заботился о ней, называя ее Верочкой, точно так же, как звала ее бабушка. Что-то не позволяло мне называть ее мамой – может, мое отношение, а может, тот факт, что бабушка предпочитала, чтобы я называл «мамой Галей» ее саму. Она расцветала от этого и всегда смягчалась – проси что хочешь.
У меня было хорошее детство, я вам уже говорил это. У меня было все, что нужно. Когда я приходил из школы, меня ждал обед из трех блюд, которые бабушка разогревала, вырвавшись во время своего обеденного перерыва. Вечером, приходя домой, она бралась за мои уроки, тщательно проверяя все домашние задания. Я учился легко, и только математика давалась мне с трудом, что ее, главного бухгалтера, особенно раздражало. Я частенько простаивал в углу за неправильно решенные примеры и оттуда подсматривал за мамой, лежащей на диване с книжкой и печально смотрящей куда-то поверх страницы. Я, как ни странно, любил стоять в углу, потому что это как будто объединяло нас с Верочкой. Мне казалось, что мы оба отбываем какое-то важное наказание, и это чудесным образом сближало нас. Как ни странно, это были одни из лучших минут в дне, потому что потом прибегала перемывшая всю посуду бабушка и заполняла своей громогласной нотацией всю комнату: «Все лежишь? Лучше б с ребенком позанималась! Ведь вырастет лентяй и обалдуй! По математике ничего не соображает. Мне одной, что ли, это надо?! Весь день как заведенная, а благодарности никакой…»
Через пятнадцать минут речи, содержание которой я, наверное, даже по прошествии многих лет мог бы повторить слово в слово, моя печальная мама уходила на кухню, грустно повторяя одну и ту же фразу: «Не надо при ребенке». Бабушка всегда шла за ней, и нотация продолжалась, иногда переходя на крик, в случае если мама отваживалась на попытку диалога.
Когда в свои тридцать пять мама сгорела от онкологии, бабушку разбил первый инсульт. Она никак не могла понять, почему это случилось с ней. Почему ее дочь теперь лежит на новом кладбище?
Я плохо помню этот период. Плакал ли я по маме? Не помню. Все, что помню, – это дни, проведенные возле бабушкиной постели, сначала в больничной палате, потом дома. Ее подруги запрещали мне «унывать» и плакать, чтобы не расстраивать больную. Поэтому я не унывал.
Когда она окрепла, все стало по-прежнему, только стояние в углу не приносило мне больше удовольствия. И я старался как мог. По математике у меня вскоре была твердая «четверка», и бабушка с воодушевлением готовила меня к поступлению в экономический вуз. Но надо ж такому случиться: я был тогда тайно влюблен в одну одноклассницу и вместе с ней, не знаю, что на меня нашло, пошел и подал документы на филологический.
Этот «смелый» шаг стоил нам ее второго инсульта. Ее подруги с бесконечной укоризной в голосе открыли мне страшную семейную тайну: оказывается, мой отец был филологом, но из «подававшего большие надежды» ученого, готовящегося к защите диссертации во времена проживания с моей матерью, он стал так и не защитившимся «полным ничтожеством». Ее самый большой страх как раз и состоял в том, что я стану тем самым «рохлей» и «задохликом», и вот мое поступление продвинуло меня в ту ужасную сторону сразу на несколько шагов.
– Филологом, как я понимаю, вы все же стали.
– Нет, я стал алкоголиком. А когда я не пью, я в депрессии, как когда-то моя мать. Я растерял прежних друзей, потому что каждый из них только и повторял: «Возьми себя в руки, брось пить, кончай хандрить и хмуриться, посмотри, сколько интересного вокруг! Поднимись хотя бы с дивана!» А я не могу. Когда я не пью, я могу только лежать на диване, держа перед собой книгу, глядя при этом куда-то поверх страницы. Вы верите мне? Я хотел бы. Но не могу…
Кто-то из вас, прочитав эту историю, скажет: «Да неужто бабушка виновата?! Ведь и внук и его мать могли бы сделать все, чтобы быть счастливыми. Ведь на самом деле бабушка-то просто любила их как могла! Чего уж теперь сваливать всю вину на сильную и любящую женщину, которая желала всем только добра!» Все так. У каждого в этой истории есть своя доля ответственности.
