Они гуляли по заснеженным тропинкам Нескучного сада, как им обоим велели разные врачи, ходить пешком каждый день не менее часа, лучше два.
– Ты просишь что-нибудь поведать тебе из новогодних чудес с целью окончательного изучения окружающей жизни? – спросил временно не работающий москвич Хабаров бывшего сибиряка, а ныне тоже москвича литератора Гдова.
И, не дожидаясь ответа, начал свой святочный рассказ из жизни простых людей.
– Тебе ведь известно, что я родился и созрел в южном городе Б., который нынче конечно же за границей, а ранее входил в состав веселых и относительно дружных советских республик. Там, в нашем трехэтажном каменном доме жили замечательные личности – милиционер Абдурахман, колотивший детям грецкие орехи рукояткой служебного револьвера, любвеобильный дантист Еськин, которого хулиганистая молодежь изобразила мелом на серой каменной стене в виде огромного фаллоса с человеческой головой, будущий нефтяной миллиардер, а тогда скромный продавец продовольственного магазинчика Алик Мирзаян, мастер спорта по теннису Анатоль, про которого в газете был фельетон под названием «Не кочегары мы, не плотники», но конечно же из всех эксцентричных насельников моего дома и детства я лучше всех запомнил красавицу Джемму, ведь она хоть и недолго, но учила меня музыке.
Лет десять или двенадцать было мне тогда, а ей соответственно уже под тридцать, но выглядела она, как судачили женщины, «будто куколка»: огромные черные глаза с расширенными зрачками, белые носочки, аккуратная юбочка 42-го размера. Худенькая такая – как подросток, как Эдит Пиаф.
Отец ее, мусульманин с забытым мною именем, заведовал кафедрой марксизма-ленинизма в местном пединституте, который теперь, естественно, называется университетом, а мать, еврейка по имени Эстер, была профессиональной певицей, хорошо так пела, очень звонко. В Национальном театре.
Джемма-куколка, прямо надо сказать, действительно была красавица, каких еще поискать надо на земле, хоть сейчас и объявляют конкурсы Королев Красоты даже в милиции и прокуратуре. Такие уж времена. Раньше были одни времена, сейчас другие. Джемма знала языки – русский, украинский, азербайджанский, армянский, английский, французский, немного говорила по-немецки и по-грузински. Окончила консерваторию по классу рояля, и у них дома, в их обширной прохладной квартире был настоящий кабинетный рояль «Москва» производства комбината музыкальных инструментов «Лира», весом около 400 килограммов. Бывало, весь дом затаив дыхание слушал по вечерам, раскрыв окошки, блестящую игру Джеммы. Ведь это клевета, что простые люди не понимают классическую музыку!
Рояль у Джеммы был, а вот жениха все не было и не было. То ли некогда ей было отвечать на ухаживания ухажеров, то ли слишком разборчивой она была, то ли все ждала того единственного, с которым можно безбоязненно проплыть по бурным волнам Жизни на паруснике Любви, но факт остается фактом. Годы шли, а Джемма все была одна и одна.
Тут, к несчастью, и родители у нее умерли как-то практически в одночасье. Золотое горло певицы съела безжалостная страшная болезнь, а заведовавший кафедрой марксизма-ленинизма отец не выдержал этого горя. Слег и больше уже не вставал до самого своего земного конца, после которого стал покоиться на мусульманском кладбище южного города Б. К сожалению, вдали от жены, похороненной на кладбище еврейском.
Ну, жить-то надо! Погоревала-погоревала Джемма и стала зарабатывать себе на жизнь уроками музыки. Я, например, эти уроки ненавидел, потому что был совершенно неспособен к бытованию в этой области человеческой культуры. Джемма била меня линейкой по пальцам, именовала «идиотом, кретином и дебилом», что, по-моему, одно и то же, но ведь я могу ошибаться? «Злобная тварь», мысленно твердил я Джемме, гич-дулах[1], чтоб тебя «золотой осел» изнасиловал… Я к этому времени уже прочитал одноименный роман Апулея…
Гдов молчал.
– Вот ты мне говорил, что твоим литературным учителем был Василий Шукшин, – вновь обратился Хабаров к молчащему Гдову. – А я вот сейчас расскажу тебе историю и хлебом клянусь, что она произошла задолго до того, как Шукшин написал свой замечательный рассказ «Мой зять украл машину дров», где смирного алтайского мужика Веньку судят за то, что он заколотил свою суку-тещу в дощатом сортире.
И вот у нас тоже молодожен Рублев заколотил свою тещу гвоздями, но только не в сортире, а в ее однокомнатной отдельной квартире, откуда она постоянно поднималась к ним на второй этаж, чтобы учить дочку и зятя жить. Теща верещала. Соседи возмущались в открытые окошки, но в милицию никто не заявил, это было не принято, а телефона у тещи не было. Ей добрые женщины спускали на веревке с верхних этажей рис, орехи, курицу и чурчхелу. Джемма, по-моему, тоже что-то послала, она жила на третьем этаже.
Мы тоже жили неплохо. Поэтому я под влиянием этой истории решил тоже заколотить – двумя гвоздями крышку пианино, которое у нас было. Сказано – сделано. Я пианино «Красный Октябрь» гвоздями заколотил, родители строго наказали меня, но уроки, слава богу, прекратились. Я вообще-то музыку люблю, но только не так, чтобы самому играть.
Тем более что Джемма уже не смогла бы с прежним тщанием отдаться моему обучению, потому что она вышла замуж за амбала Рауфа неизвестной национальности. И амбал в данном случае не насмешка, а точное определение его профессии. Он работал грузчиком на так называемом «колхозном» рынке, а грузчика в тех местах называют амбалом, областное выражение. Добродушный, двухметровый амбал Рауф любил окрестную детвору и свою жену. Детвору он всегда угощал свежим хлебом и терпким сыром – в городе любили свежий хлеб и терпкий сыр. А что касается жены, то весь дом открывал окна, когда Рауф приходил с работы.
Сначала он долго кушал, а потом Джемма долго кричала:
– Не истязай! Ты невозможный! Больно! Сволочь! Негодяй! Люблю тебя!
И ее можно было понять, ведь росту в этой пигалице было сантиметров сто пятьдесят, а амбал, он и есть амбал.
А после долго играла на рояле, и, надо сказать, чудесно играла. Шопен, Моцарт, Чайковский, Брамс мгновенно оживали под ее быстрыми пальчиками. Весь наш дом, говорю, очень полюбил классическую музыку.
Однако недолго длилась эта идиллия. Рауфа зарезали в пьяной драке, и Джемма еще более похудела. Ведь раньше в Советском Союзе годами и десятилетиями не было войны, но людей все равно убивали. Похудела еще больше Джемма и совершенно опустилась. Нечесаная, грязная, дурно пахнущая, она слонялась по двору, не произнося ни слова. И вечерние концерты ее тоже прекратились.
Тем более что из деревни, откуда родом был Рауф, под предлогом горя и похорон нагрянули родственники, человек пятнадцать, да так в квартире Джеммы и остались. Было из них взрослых мужиков человек пять, три женщины, остальные дети. Как они там все помещались – неизвестно, но люди тех мест привыкли к скученности. По их мнению, люди днем должны работать, а ночью спать все вместе на полу, на ковре. Мебель, кровати – все это лишнее. В деревне нет мебели, и все чувствуют себя отлично.
Приезжие и в городе устроились тоже отлично. Мужики подрабатывали, как Рауф, на рынке, бабы приторговывали, чем Бог послал, деточки за небольшие деньги оказывали услуги соседям. Например, вставали вместо них по утрам в очередь за свежим хлебом и терпким сыром. С продуктами в стране становилось все хуже и хуже. Кроме того, они потихоньку стали приторговывать принадлежащей Джемме мебелью. А поскольку им было неудобно, что она это видит, то они поместили ее в сумасшедший дом для ее же пользы, чтобы она не плакала по ночам, опускаясь все ниже и ниже. Примерно раз в месяц они забирали Джемму домой – люди же все-таки, не звери, но через день-другой аккуратно доставляли ее обратно в психушку.
Помню, старинный резной шкаф они продавали, спуская его с третьего этажа на толстых веревках. А вот с тем самым знаменитым роялем «Москва» производства комбината музыкальных инструментов «Лира», весом около 400 килограммов, деревенские прокололись. Не удержали рояль на толстых веревках, и он рухнул с высоты второго этажа, разбившись вдребезги.
И неизвестно чем бы закончилась жизнь Джеммы в СССР, если бы она не уехала из этой страны задолго до того, как она стала Россией и множеством других государств вроде Азербайджана, Армении, Белоруссии, Грузии, Украины.
Тетка у нее обнаружилась во враждебном тогда советскому народу государстве Израиль, сестра певицы Эстер. Она туда племянницу и увезла. Навсегда. Случилось это под Новый год, а в каком году – точно не помню. Точно, что до Афгана и Олимпиады-80, но возможно, что и сразу же после шестидневной войны евреев с арабами 1967 года.
– Это, что ли, и есть твое святочное чудо, что тетка под Новый год вызволила племянницу из советского фараонского плена? Или ты победу евреев в шестидневной войне считаешь чудом? Так это действительно было чудо, но совершенно не святочное, потому что война была в июне, нужно знать чужую историю, чужой истории не бывает, – разворчался Гдов после длительной паузы.
