Король опустился в старое продавленное кожаное кресло. Приказав принести вина, он осушил два кубка для продолжения «веселья». Я уже сожалел, что не остался в детской.
Внезапно отец поднялся.
— Да, начались Святки, — повторил он, словно забыв, что уже говорил это. — И я благодарен, что праздную их вместе со всей семьей. Сейчас мы обменяемся подарками… вернее, вручим подарки нашим детям.
По его знаку церемониймейстер вынес поднос со свертками.
— Вот это для Артура.
Я обрадовался. Раз стали вызывать нас по именам, то и для меня вскоре настанет черед получить подарок.
Взяв объемистый пакет, Артур обхватил его поудобнее и вернулся на свое место.
— Нет, нет! — резко воскликнул король. — Откройте же!
Брат поспешно сорвал обертку. Внутри оказалась сложенная вещь. Что-то мягкое и белое. Я понял — это бархатная мантия, отделанная горностаем! Она упала на колени Артура. Он встряхнул мантию, и ему пришлось встать, чтобы полностью развернуть ее. Король напряженно следил за ним.
— Благодарю вас, отец, — сказал Артур. — Благодарю вас, матушка.
— Шикарная? — просияв, спросил король. — Примерьте-ка ее!
Артур накинул мантию, и все неловко примолкли. Она оказалась слишком большой и смехотворно волочилась по полу. Брат выглядел в ней как карлик.
Увидев это, его величество взмахнул рукой.
— К вашему венчанию она будет как раз впору, — вспыльчиво произнес он. — Разумеется, вам еще надо подрасти.
— Разумеется, — льстиво прошелестели придворные.
Артур снял и свернул свой подарочек.
Маргарите вручили жемчужный головной убор.
— К вашей свадьбе, — проговорила королева и мягко добавила: — Ждать осталось недолго. Года два или три…
— Да.
Сестра сделала неуклюжий реверанс и протопала на свое место. Она плюхнулась на стул, сжав изящное украшение в испачканных руках так, что едва не испортила его.
— А вот это для Генри…
Услышав свое имя, я подошел к королеве, и она протянула мне подарок со словами:
— Также к вашему венчанию.
Я взял маленький пакет, и матушка кивнула, предлагая развернуть его. Я обнаружил в нем изысканно иллюстрированный часослов и удивленно взглянул на нее.
— К вашему венчанию с церковью, — пояснила она. — Раз уж вы достигли хороших успехов в учебе, то, вероятно, с пользой изучите и сию богослужебную книгу.
Я огорчился по совершенно необъяснимым причинам. Чего же еще я мог ожидать?
— Благодарю вас, миледи, — пролепетал я и понуро вернулся на свое место.
Праздничная ночь продолжалась, но веселье было весьма натянутым. Бо́льшую часть времени король совещался со своей матерью, а королева, ни разу не поднявшаяся с украшенного затейливой резьбой стула, чтобы поговорить с кем-то из нас, беспокойно теребила завязки наряда и прислушивалась к напряженному шепоту сидевшей рядом с ней Маргариты Бофор.
Порой и до меня доносились отдельные слова: «Корнуолльцы… Войска… Тауэр… Поражение…»
Никто больше не упоминал об участи льва и мастифов. Надо сказать, этот праздник все больше озадачивал меня. Я не понимал, что происходит, хотя тогда многое оставалось для меня неясным.
Я удивлялся: зачем королю (известному своей прижимистостью) понадобилось устраивать столь дорогостоящий пир? Почему, несмотря на призыв веселиться, отец выглядел мрачным? И какое отношение к нашему Рождеству имеют корнуолльцы?
Пытаясь разобраться во всех этих непонятностях, я покорно таращился в часослов, чтобы порадовать матушку, и вдруг в нашу гостиную ворвался курьер. Дико озираясь, он выпалил во всеуслышание:
— Ваша милость… корнуолльцы набрали пятнадцать тысяч! Они уже в Уинчестере! Уорбек коронован!
Отец выпрямился, лицо его стало непроницаемым. Тишина прерывалась лишь его затрудненным дыханием. Потом губы короля разомкнулись, и он произнес лишь одно слово:
— Опять!
— Изменники! — презрительно прошипела Бофор. — Накажите их!
Генрих Тюдор повернулся к ней.
— Всех, мадам? — вежливо поинтересовался он.
Я заметил, как сразу исказились ее черты. Тогда я не знал, что брат ее мужа, сэр Уильям Стенли, только что переметнулся на сторону нового претендента на трон.
Она не отвела взгляд, сталь столкнулась со сталью.
— Всех, — подтвердила она.
Курьер подошел к ним, и началось бурное, крайне тревожное совещание. Я следил за королевой: она побледнела, но казалась бесстрастной. Вдруг матушка встала и направилась к нам с Маргарет и Артуром.
— Уже поздно, — сказала она. — Вам, дети, пора спать. Я пошлю за госпожой Льюк.
Только началось что-то интересное, как ей захотелось отправить нас в детскую!
К моему великому огорчению, няня Льюк пришла очень быстро и увела нас. Она оживленно забрасывала нас вопросами о прошедшем пиршестве и о наших подарках. На обратном пути в наши покои я замерз еще больше, чем в апартаментах короля. Холод струился по открытым галереям, словно вода через решето.
Укрепленные на стенах факелы отбрасывали длинные тени. Светили они тускло, должно быть, из-за позднего времени, а прогорев почти до конца, начинали сильно чадить.
На самом деле в коридорах стояла дымовая завеса, которая становилась все гуще. Когда мы свернули в очередной проход, вдруг ощутимо потеплело, хотя нельзя сказать, что стало жарко. Я начал стаскивать плащ. Помню, мне удалось расстегнуть пряжки на полах потертого бархата, и я с облегчением избавился от его душной тяжести — и почти в то же мгновение услышал первый истошный крик: «Пожар!» Даже сегодня, когда я берусь за плащ, в ушах раздается тот жуткий вопль…
А потом перед нашими глазами предстала страшная картина — красные сполохи вырывались из Большого зала. Огонь пировал там, как мы сами всего несколько часов тому назад. Прожорливые языки пламени уже лизали крышу замка. До сих пор никто не поднял никакой тревоги, никто не бегал по двору, призывая на помощь. Казалось, разбушевавшаяся стихия устроила во дворце собственный праздник.
Вскрикнув, Льюк побежала обратно в королевские апартаменты, увлекая нас за собой. По пути мы наткнулись на двоих спящих стражников; она разбудила их, крича о пожаре. Мы влетели в гостиную, и перепуганная няня начала что-то бессвязно лепетать и заикаться. Король, еще говоривший с курьером, явно рассердился из-за ее вмешательства. Но Энн распахнула массивную дверь, впустив внутрь черное дымное облако.
— Ваша милость, ваша милость… — бормотала она, беспомощно взмахивая руками.
Король подскочил к окну и выглянул во двор. Пламя уже охватило крышу. Мы с ужасом видели, как коробится и оплавляется, как свечной воск, черепица. Чуть погодя порыв ветра обдал волной жара наши лица.
Король опомнился и стал отдавать приказы.
— Уходим! — воскликнул он, и в его невыразительном голосе зазвучали четкие повелительные нотки. — Все уходим!
Мы бросились в коридор, заполненный дымом и освещенный отблесками огня, и спустились по потайной лестнице в подземный ход, который вывел нас за стены манора. За нами последовали стражники. Король крикнул:
— Бейте в набат! Выводите всех за крепостные стены! А не во двор! К реке! — Он обернулся к нам и, подталкивая нас к дороге на пристань, повторил: — Да, всем к реке!
Манор уже напоминал гигантский пылающий факел. Почти все постройки были деревянными, а сухое дерево отлично горело. Начали обваливаться прогорающие крыши, и мы ускорили шаги, услышав за спиной жуткий треск и скрежет: рухнули своды Большого зала. Оглянувшись, я увидел огромную арку взлетевших к небу искр и клубов дыма. Потом меня сбил с ног бегущий сзади Артур.
— Хватит глазеть, тут нельзя медлить! — крикнул он. — Надо торопиться!
Я поднялся и устремился вперед, к реке, в которой чудно отражались красные отсветы пожара. В незамерзшей глубине плясали языки огня, будто воспламеняя саму воду.
Король остановился на берегу.
— Здесь мы будем в безопасности, — заявил он.
Собравшись вокруг него, мы молча смотрели, как сгорает Шинский манор.
— Sic transit gloria mundi[8], — перекрестившись, произнесла Маргарита Бофор.
Она глянула на меня сверкающими черными глазами; а я в странном оцепенении, какое бывает в моменты потрясений, отметил, что в ее зрачках мечутся огоньки пожара.
— Однажды это будет темой вашей проповеди, Генрих, — добавила бабушка, — поучения о том, как скоротечно все в земном мире. — С каждым словом речь ее становилась более напыщенной и цветистой. Очевидно, ей самой хотелось сейчас прочитать проповедь. — Сие есть кара Господня в наказание за наше тщеславие.
— Сие есть происки корнуолльцев, — возразил отец. — Либо их приспешников.
Он поднял булыжник и яростно швырнул его в реку. Отскочивший ото льда камень пролетел несколько футов и тихо плюхнулся в стылую воду. По ней пошли черные круги с жидкой огненной каймой.
