Утром, когда уже вовсю светило солнце, на пороге вдруг бесшумно появилась крупная молодая женщина с небрежно заколотыми волосами и уставилась на них неприветливыми черными глазами.
— Идрия! — воскликнула Майя, удивившись, и бросила взгляд на часы-кукушку на стене около буфета. Часы показывали семь. И вдруг как чертик из коробочки из глубин механизма выскочила пестрая кукушка, и раздалось металлическое «ку-ку». Алексеев вздрогнул.
— Федор, это моя домоправительница Идрия, — представила женщину Майя.
Федор привстал. Женщина не шевельнулась, в смуглом грубоватом лице ее не дрогнул ни один мускул. Она стояла на пороге, нагнув голову, и в упор смотрела на них.
— Здравствуйте, Идрия, — сказал Федор.
— Она не понимает, — пояснила Майя. — Я привезла ее с собой. — Она произнесла короткую фразу на итальянском, женщина повернулась и исчезла. — И не воспринимает мужчин. Она из Боснии, не то боснийка, не то цыганка. Ее изнасиловали боевики, и она с тех пор… — Майя развела руками. — Ей было двенадцать. Я нашла ее на улице в Риме и… взяла к себе.
— Мне пора, — Федор поднялся, испытывая сожаление, что все закончилось.
— Я чудесно провела ночь, — произнесла с улыбкой Майя. — Пьяная и счастливая! Спасибо, Федор. Так приятно поговорить с умным человеком.
В свете яркого утреннего солнца дом был великолепен! Стеклянная северная стена, грубый серо-желтый камень кладки, темно-красная черепица. Кусты с пышными кистями розовых и белых соцветий.
Собак нигде не было видно.
— Отец строил, — сказала Майя. — Иногда мне кажется, что я приезжаю сюда только из-за этого дома. Позвоните мне, Федор. Здесь у меня никого не осталось.
Она стояла перед ним босая, в холодной росной траве, зябко обхватив себя руками, в коротком черном платье, с металлической полоской на шее и необычным браслетом с едва слышно звякающими подвесками. Смотрела на него, улыбаясь…
«Колье похоже на ошейник, как у рабынь», — вдруг подумал Федор и тут же удивился извилистости собственного ассоциативного мышления…
Он возвращался домой после ночи, проведенной с красивой и необычной женщиной. Рот его непроизвольно расплывался в улыбке, он вспоминал их ночные посиделки на кухне… Звонок мобильника заставил его вздрогнуть. Мелькнула мысль: «Майя!», абсолютно иррациональная — у художницы номера его телефона не было. Это оказался Виталя Щанский.
— Ну ты, Алексеев, и ходок! — заорал он в трубку пьяно и радостно. — Слиняли по-английски, да? Хватились, а мадамы и след простыл! Ты хоть ее трахнул? Или философы выше этого? Как она тебе?
— Иди к черту! — с чувством сказал Федор и отключился.
Через минуту телефон взорвался снова.
— Виталя, отстань!
— Нет, ты скажи! — с пьяной настойчивостью потребовал художник. — Речицкий хочет тебя вызвать на дуэль! Ты хоть морду набить ему сможешь, философ? Они тут просто все осто… охренели, когда ты увел ее прямо из-под носа! Я был… э… это самое… горд! Мой друг, говорю, поняли? Поручик Алексеев! И клал он на вас, засранцев, с прибором! Хорошо быбнули, до сих пор аж… Ты где сейчас?
— Дома, — соврал Федор.
— Не свисти! В тачке, я слышал сигнал!
— Окно открыто.
— Темнила ты, Алексеев, не ожидал. Сейчас! — заорал он кому-то и пропал. Федор с облегчением отключился.
Глава 7. Павел Зинченко
Павел хватился Алины только восемнадцатого и позвонил ее подруге Полине. Та ничего не знала, забеспокоилась, сразу прибежала, а потом приехал капитан Астахов и предложил проехать в Бородинку, где обнаружили его машину, красную «Тойоту». Она была спрятана в леске около поселка. И тогда Павел понял, что с Алиной случилась беда. Розыскники с собаками прочесали лесок, обошли с фотографией Алины поселок, но никаких следов девушки не нашли.
Капитан Астахов дотошно выспрашивал, где он был, с кем, когда вернулся, почему сразу же не позвонил никому из друзей и не стал искать невесту. Объяснениям, что задержался на один день ненамеренно — так получилось, заключил контракт, засиделись, потому приехал семнадцатого вместо шестнадцатого, — Астахов не верил и продолжал задавать те же вопросы снова и снова — почему задержался, были ли ссоры, почему именно Бородинка. Вопросы били в одну точку — доказать, что он, Павел Зинченко, причастен к похищению. Вытащили из архивов то, старое дело… Две его женщины, две невесты, одна была убита накануне свадьбы, другая исчезла…
Восемнадцать лет назад убили Тоню… За день до этого они поссорились — они часто скандалили — яростно, в бешенстве бросая друг другу чудовищные обвинения и упреки, а однажды даже подрались! Спустя время Павел понял, что это игра гормонов, они были молодые, безбашенные, полные обжигающего желания, когда от малейшего прикосновения сносит крышу, и после драки они любили друг друга так же яростно. Он выдерживал характер, не звонил, а она в это время…
Павел вспоминал, как его забрали из дома, ничего не объяснив, привезли на допрос. Он, обескураженный, мямлил что-то, расписывая по минутам три предыдущих дня. Он помнил чувство полнейшей беспомощности и растерянности, первый допрос, крик следователя… Павел потом долго думал, почему его не арестовали сразу — по оплошности или не верили, что он убийца? Но так ни до чего и не додумался.
В итоге он сказал им то, что должен был сказать, справедливо рассудив, что лучше оказаться подлецом, чем убийцей. Он провел ночь с другой женщиной, их ничего не связывало, они были просто старыми знакомыми. Ее тоже допрашивали, она подтвердила его показания. Мать Тони кричала, что он убийца, развратник, маньяк, что она всегда была против этой свадьбы, она знала, чувствовала…
Ему казалось тогда, что весь город считает его убийцей.
У него были другие женщины потом, но он выстраивал четкую грань между собой и ими, и за эту грань хода им не было — никаких планов на будущее, никаких обязательств, никаких обещаний. Отношения распадались после нескольких месяцев, он без сожаления расставался с ними. Он много ездил по стране, содрогающейся в конвульсиях преступлений и рэкета, когда жизнь не стоила и понюшки табака. Вдвоем с напарником Костей Силичем они возили картошку из Беларуси в Крым, отбиваясь от русской, украинской и татарской мафии. Он уезжал в поездки, испытывая странный азарт, чувствуя себя игроком, не зная, удастся ли вернуться живым. Потом Костя женился и перестал ездить.
С Алиной было все по-другому, она не висла на нем, ничего не требовала. Они встречались два года, и она сказала, что хочет ребенка. Да и он уже не мальчик, пора определяться…
Исчезновение Алины было как гром с ясного неба! Он гнал от себя мысль, что это продолжение… За восемнадцать лет он многое передумал. Восемнадцать лет — достаточный срок, чтобы на подсознательном уровне созрело понимание того, что произошло. И главное — кто! Кто? Кому выгодно? Зачем унесли ее туфли? Какой смысл вложил в это убийца?..
Странно и жутко вытянутая фигура женщины в красном и черном на желтых листьях снилась ему несколько лет. Страшно было сознавать, что он, возможно, знает убийцу, встречается с ним, тот следит за ним издалека с любопытством вивисектора…
Иногда Павлу казалось, что он знает, кто, но мысль эта была невероятной, нелепой, он убеждал себя, что ему это только чудится, в долгие ночи без сна до чего только не додумаешься!
Общественное мнение в конце концов решило, что орудовал маньяк и грабитель, милиция усилила патрулирование парка, и легенда про маньяка жила еще долго, пока ее не вытеснили другие, не менее страшные происшествия.
И теперь, через восемнадцать лет, история повторилась. Закон парных случаев? Павел, Костя Силич и двое добровольцев с его работы прочесали лесок, не доверяя розыскникам, разгребали листья, заглядывали под каждый куст; обошли поселок, поговорили с парнем из «Магнолии». Несмотря на подписку о невыезде, Павел смотался в Крым в смутной надежде, что Алина там, не доверяя уверениям сестры, что она у них не появлялась. Выдержал рыдания сестры и невысказанные обвинения, что не уберег Алину. Ему казалось, пока он что-то делает, суетится, ищет, есть надежда, нельзя ни на минуту прекращать суетиться, это было бы предательством, хотя он не мог не понимать, что надежда если и была, то слабая, и с каждым днем эта надежда таяла, становилась все слабее. Найденная в леске машина с самого начала… с самого начала…
В глубине души он понимал, что его бурные поиски не что иное, как имитация деятельности и смертные судороги.
На столбах были расклеены фотографии Алины, она смотрела на него и улыбалась — Павел помнил, когда он сделал этот снимок. Алину показали в вечерних новостях с просьбой, кто знает ее или видел, сообщить, позвонить, проинформировать — и номера телефонов внизу в бегущей строке. Призванная коммерчески ориентированным каналом ясновидящая делала пассы руками над хрустальным шаром с закрытыми глазами и отрешенным лицом…
